Девятнадцать минут - Пиколт Джоди Линн. Страница 33

– Сегодня вся наша страна горюет вместе с Нью Гемпширом, – сказал он. – Сегодня мы все ощутили боль Стерлинга. Они все наши дети.

Он поднял глаза.

– Я был в Стерлинге и разговаривал со следователями, которые день и ночь работают не покладая рук, чтобы понять, что же произошло вчера. Я навестил семьи некоторых погибших и тех, что находятся в больнице. Часть нашего прошлого и часть нашего будущего погибла в этой трагедии, – сказал губернатор и торжественно посмотрел в камеры. – Все, что нам сейчас необходимо, – это сосредоточиться на настоящем.

Джози понадобилось меньше одного утра, чтобы выучить волшебные слова: когда ей хотелось, чтобы мама оставила ее в покое, когда ее мутило от того, что мама, как коршун, не сводит с нее глаз, все, что нужно было сделать, – это сказать, что ей нужно поспать. Тогда мама уходила, даже не понимая, что как только дочь отпускает ее, у нее самой лицо в ту же минуту расслабляется и Джози наконец могла бы ее узнать.

Наверху в своей комнате с плотно закрытыми шторами в темноте сидела Джози, сложив руки на коленях. Даже не верилось, что на улице белый день. Люди придумали самые различные способы менять реальность. И в комнате можно было создать искусственную ночь. Ботокс полностью менял лица людей. Видеомагнитофон создавал иллюзию, что можно остановить время или, по крайней мере, записывать его так, как тебе нравится. И предъявлять обвинение в суде – это все равно что наклеивать пластырь там, где необходим жгут.

Шаря в темноте под кроватью, Джози нащупала приклеенный пакетик с таблетками снотворного. Она была не лучше тех людей, которые думают, что, если хорошо притвориться, можно выдать желаемое за действительное. Она думала, что смерть может ответить на все вопросы, потому что была слишком маленькой, чтобы понимать: именно смерть ставит все под вопрос.

Еще вчера она не знала, каким узором ложатся брызги крови на выбеленную стену. Она не знала, что жизнь в первую очередь покидает легкие и в последнюю очередь – глаза. Она представляла, что ее самоубийство будет знаком протеста, способом послать подальше тех, кто не понимал, как тяжело быть той Джози, которая всем нравилась. Ей почему-то казалось, что если она убьет себя, то все равно сможет увидеть реакцию других, что это она будет смеяться последней. До вчерашнего дня она по-настоящему не понимала: смерть есть смерть. Когда умираешь, то уже не можешь вернуться и посмотреть, что происходит без тебя. У тебя нет возможности попросить прощения. Нет возможности все исправить.

Смерть нельзя контролировать. На самом деле последнее слово всегда остается за ней.

Она разорвала пластиковый пакет, высыпала содержимое на ладонь и сунула пять таблеток в рот. Она прошла в ванную, включила воду и наклонилась к крану, пока таблетки не начали плавать во рту.

«Глотай», – сказала она себе.

Но вместо этого Джози упала на колени перед унитазом и выплюнула таблетки. Потом высыпала остальные, зажатые в кулаке. И прежде чем передумать, спустила воду.

Мама поднялась наверх, потому что услышала, как она плачет. Ее плач был слышен сквозь кафель, лампы и гипс потолка внизу. И дому, и семье не хватало кирпича и раствора, но ни одна из двух женщин этого еще не поняла. Мама распахнула дверь в спальню и опустилась рядом с дочерью на пол ванной.

– Что мне сделать, девочка моя? – шептала она, гладя плечи и спину дочери, словно ответ был татуировкой на коже, а не шрамом на сердце.

Иветт Харви сидела на диване, держа в руках фото своей дочери, сделанное в восьмом классе. За два года, шесть месяцев и четыре дня до смерти. Волосы Кейтлин стали длиннее, но легкую кривоватую улыбку на круглом лице, неотъемлемый признак синдрома Дауна, можно было узнать.

Что было бы, если бы она отдала Кейтлин в обычную школу? Если бы она отправила ее в школу для детей с отклонениями? Были ли эти дети менее агрессивны, могли ли они стать убийцами?

Продюсер шоу Опры Уинфри вернула пачку фотографий, которые ей дала Иветт. До сегодняшнего дня она не знала, что существуют разные степени трагедии, что даже если из шоу Опры позвонили и попросили рассказать свою печальную историю, им нужно убедиться, что история достаточно грустная, чтобы пригласить вас в эфир. Иветт не собиралась демонстрировать свою боль по телевизору – честно говоря, ее муж был категорически против и даже не захотел оставаться дома, когда придет продюсер, – но она была настроена решительно. Она слушала новости. А теперь ей было что сказать.

– У Кейтлин была красивая улыбка, – мягко сказала продюсер.

– Да, – ответила Иветт и покачала головой. – Была.

– Она знала Питера Хьютона?

Нет. Они были в разных классах. Да и не могли они учиться вместе: Кейтлин была в учебном центре. – Она нажала пальцем на острый угол металлической рамки, пока не стало больно. Все эти люди, которые на всех углах кричат, что у Питера Хьютона не было друзей, что над Питером Хьютоном издевались… это неправда, – сказала она. – Это у моей дочери не было друзей. Это над моей дочерью издевались каждый день. Это моя дочь чувствовала себя изгоем, потому что так оно и было. Питер Хьютон не был жертвой, как все хотят его представить. Питер Хьютон был просто чудовищем.

Иветт опустила глаза на стекло, покрывающее портрет Кейтлин.

– Психолог в отделении полиции сказала мне, что Кейтлин умерла первой, – сказала она. – Она хотела, чтобы я знала; Кейтлин не поняла, что происходит, что она не страдала.

– Возможно, это хоть немного может вас утешить, – предположила продюсер.

– Да, утешило. Пока мы все не начали разговаривать друг с другом и не поняли, что психолог всем, у кого погибли дети, сказала одно и то же. – Иветт подняла глаза, полные слез. – Но ведь они не могли все быть первыми.

После стрельбы на семьи погибших обрушился шквал благотворительности: деньги, готовая еда, предложения посидеть с детьми. Сочувствие. Отец Кейтлин Харви проснулся однажды утром после небольшого весеннего снегопада и обнаружил, что какая-то сердобольная душа уже расчистила дорожку, ведущую к дому. Над семьей Кортни Игнатио взяла шефство церковь: ее прихожане по очереди приносили еду или убирали дом, составив график дежурств до конца июня. Мама Джона Эберхарда получила в подарок машину, специально оборудованную для человека в коляске – любезность со стороны автосалона в Стерлинге, – чтобы помочь ее сыну привыкнуть к жизни человека с парализованными ногами. Всем, получившим ранения в Стерлинг Хай, пришло персональное письмо от президента Соединенных Штатов на хрустящей бумаге с изображением Белого дома с восхищениями по поводу проявленной отваги.

Репортеры с телекамерами – которым сначала были рады не более, чем цунами – теперь стали привычным зрелищем на улицах Стерлинга. Их высокие каблуки несколько дней утопали в мягкой мартовской грязи Новой Англии, пока они не обзавелись в местных магазинах ботинками на толстой подошве и резиновыми сапогами. Они перестали спрашивать администратора местной гостиницы, почему здесь не работают мобильные телефоны. Теперь они просто толпились на парковочной стоянке возле автозаправочной станции – высшей точке города, где можно было поймать минимальный сигнал. Они сновали перед полицейским участком в надежде подобрать хоть крупицу информации, которую смогут назвать эксклюзивной.

Каждый день в Стерлинге кого-то хоронили.

Поминальную службу по Мэтту Ройстону проводили в церкви, которая оказалась слишком маленькой, чтобы вместить всех скорбящих. Одноклассники, родители, друзья семьи сидели на скамьях, стояли вдоль стен и в дверях. Некоторые ребята из Стерлинг Хай пришли в зеленых футболках с номером «19» на груди – под этим номером Мэтт играл в хоккейной команде.

Джози с мамой сидели в дальнем углу, но Джози не могла отделаться от ощущения, что все смотрят на нее. То ли все знали, что она была девушкой Мэтта, то ли смотрели сквозь нее, она не могла сказать точно.