Назад в юность - Сапаров Александр Юрьевич. Страница 5
Посидев немного, я быстро сбегал на первый этаж и принес два ведра воды. В это время многие уже освободились и начали заглядывать к нам, интересуясь, что мы делаем, не целуемся ли, например. Поэтому, подняв на бок все парты, я закрыл дверь на швабру.
На Анин вопрос, зачем я это сделал, ведь теперь будут еще больше доставать нас подколками, я пожал плечами:
– Ну и наплевать.
Взяв в руки тряпки, с двух сторон начали намывать пол. Мы так увлеклись работой, что, когда крепко треснулись лбами, сначала не поняли, что случилось. Сидя на заднице, я помотал головой и посмотрел на Аню. Та сидела в такой же позе. Ее халатик вместе с юбкой задрались почти до живота, и я видел стройные ноги, обтянутые простыми чулками, кончавшимися в верхней трети бедра, и белые полотняные трусики под поясом с резинками для чулок.
Увидев, куда направлен мой взгляд, девочка покраснела до корней волос и резко одернула юбку. Но крышу у меня уже снесло. Усевшись рядом с Аней, я положил руку ей на ногу и начал гладить, поднимаясь все выше. Когда моя ладонь перешла после чулка на прохладную кожу, одноклассница вздрогнула, а я повел руку выше на трусики и начал целовать ее неумелые губы. Она смотрела на меня расширившимися глазами, в которых почти не было видно радужки, и хрипло шептала:
– Сережа, не надо… Ну пожалуйста, не надо…
А сама уже обнимала меня обеими руками. Ее трусики под моей ладонью были совсем мокрые.
У меня в голове сейчас боролись два разума: пожилого человека и озабоченного мальчишки, залитого по уши гормональным взрывом. Все-таки разум, к счастью, победил. Поцеловав девочку в последний раз, я убрал руку и встал. И практически сразу повернулся к ней спиной, потому что в этот момент по спортивным треникам было хорошо видно, какую реакцию моего органа вызвали эти поцелуи.
Посидев немного и не разговаривая друг с другом, мы продолжили уборку. Но потихоньку Аня стала успокаиваться, и мы начали вполне мирно разговаривать, избегая, правда, упоминания о произошедшем событии.
Закончив уборку и собрав инструмент, мы вышли в коридор. Но не успели пройти и половину, как из соседнего класса донеслись грохот, звон разбитого стекла и визг девчонок.
Забежав в кабинет, я увидел, что на полу лежит какая-то девочка вроде бы из десятого класса, рядом с ней – оконная рама и куча битого стекла. В классе кроме нее было еще двое или трое парней-десятиклассников и несколько девочек. Девочки визжали, глядя, как под их лежащей подругой быстро появляется огромное красное пятно.
«Артериальное кровотечение», – пронеслось в голове.
– А ну, все парни, быстро отсюда! – гаркнул я своим поставленным офицерским голосом. – Бегом за медсестрой! Аня, лети в учительскую, вызывай «скорую», сообщи, что у пострадавшей артериальное кровотечение! Девочки, освободите от стекол место и найдите что-нибудь мягкое подложить.
А сам в это время, присев на корточки, разглядывал пострадавшую. Кровь, по-видимому, поступала из района правой паховой области.
Блин, плохие дела. Но руки делали свое дело автоматически. Подняв платье, я увидел небольшой кусок стекла, торчавший из паха. Вокруг осколка толчками выбивался ручеек крови. Я удалил стекло и под возмущенный вздох девочек, наблюдавших за моими действиями, быстро снял с пострадавшей трусики и погрузил кулак в живот в правой подвздошной области. Левой рукой еще больше усилил нажим, и кровотечение остановилось. Через несколько минут в класс вбежала медсестра Зинаида Васильевна, молодая девушка, работавшая в нашей школе пару лет. Увидев меня, залитого кровью и держащего кулак в животе пострадавшей, она пролепетала:
– Я жгут принесла.
– Зин, ну какой жгут? У пострадавшей шок от кровопотери. Быстро тащи аппарат Рива-Роччи, капельницу, если она у тебя есть, иглы и раствор Рингера или солевой раствор, на худой конец, адреналин и шприцы, – зло выкрикнул я.
Как ни странно, медсестра без звука выскочила в коридор и куда-то помчалась. Через пару минут она вернулась, неся с добровольными помощницами все, что смогла найти.
– Давай садись рядом со мной, измерь давление, да побыстрее.
– Сережа, давление девяносто на шестьдесят, пульс сто десять.
– Уф, ну это еще терпимо. Так, что у тебя за капельница?
На мой вопрос Зина достала сверток в красной клеенке, на котором торчала бирка о последней стерилизации.
– Дай мне посмотреть, когда она была простерилизована.
На поднесенной бирке, нанесенная химическим карандашом, красовалась надпись «15 мая 1959 года».
– Вы что тут, совсем оборзели – пять лет не стерилизуете инструмент!
В ответ Зина дрожащим голосом сообщила:
– Я и не знала, что ее надо стерилизовать.
– Ладно, перемеривай давление.
– Давление упало, сейчас уже семьдесят на сорок.
– Давай полкубика адреналина подкожно.
Буквально через пару минут после инъекции девочка слегка порозовела, стала оглядываться вокруг и реагировать на окружающее.
Глядя ей в глаза, я тихо сказал:
– Все будет хорошо. Лежи, милая, не шевелись, а то мне трудно держать кулак.
Прошло еще минут пятнадцать. Давление было стабильным, но мой кулак все-таки был кулаком пятнадцатилетнего подростка, и я чувствовал, что еще несколько минут – и я не смогу пережимать подвздошную артерию с необходимой силой.
И тут, на мое счастье, в помещение влетели врач и фельдшер «скорой». Пока девочку перекладывали на носилки, я все держал кулак, и лишь когда ее уже подняли для транспортировки, убрал занемевшую руку. Мое место занял фельдшер «скорой».
Растирая руку, я устало вышел в коридор. Слегка кружилась голова, но настроение было отличное. И тут на меня налетел вихрь девчонок. Да, десятиклассницы гораздо раскованнее в выражении чувств, чем мои сверстницы. Меня обнимали, лили слезы на плечо, называли молодцом. А одна все-таки ухитрилась спросить на ухо:
– И когда это ты, мальчик, успел научиться так ловко снимать с девочек трусики?
На что я спокойно ответил:
– Да были случаи.
Растолкав девчонок, ко мне пробрались три парня, которых я шуганул из кабинета.
– Ну ты молоток! – уважительно произнес самый здоровый и одобрительно хлопнул меня по плечу, отчего я чуть не присел.
– Ты так скомандовал, что я даже ничего понять не успел, меня ноги сами вынесли из класса.
Двое остальных, засмеявшись, подтвердили:
– Мы даже глазом моргнуть не успели, как оказались у медкабинета. Слушай, а это не ты Сороку отдубасил? Ходит тут у нас такая история.
– Ну было дело, парни, что об этом говорить.
– Смотри-ка, какой скромный! Другой бы месяц всем рассказывал. Ладно, скажи хоть нам, что там с Машкой? У нее все нормально?
Тут до меня дошло, что девочка, которой я оказывал помощь, – Маша Сидорова, наша школьная знаменитость. Ее рисунками и картинами увешан весь коридор на третьем этаже.
И я вспомнил… Похоронная музыка, венки, мы провожаем в последний путь нашу Машу Сидорову. Слезы девочек, скорбные лица, надрывный плач ее мамы над гробом… Да, у меня в памяти был этот субботник. Но в тот раз я вроде бы уныло сгребал прошлогоднюю листву в пришкольном саду и вместе со всеми таращился на машину «скорой помощи», которая подъехала к главному входу. Мы все побежали посмотреть, что происходит, и как раз в тот момент из школьных дверей вынесли носилки, накрытые простыней, а за ними с заплаканными лицами шли десятиклассницы.
Вот это да! Оказывается, я уже переделываю свое прошлое по полной программе. Что же будет дальше?
– Слушай, ты что, чувак, задумался? Так что с Машкой?
– У Маши сложная травма, сейчас в больнице ее прооперируют. Думаю, что все будет нормально.
– Как ты так ловко все делал – как будто всю жизнь учился!
– Парни, у меня же мама медсестра, я у нее в больнице больше времени провожу, чем у себя дома, все ее учебники прочитал.
Парни понимающе переглянулись:
– Ясненько. В книжках-то небось картинки с голыми бабами разглядывал.
Вдруг они как-то сникли, и через секунду их уже не было. Я обернулся и увидел незабываемую картину. По коридору бежит наш директор Исаак Наумович Розенберг, маленький и толстый. Как всегда, у него на лысине рогами торчали очки, скрепленные сзади резинкой. Он подлетел к нам и закричал, задыхаясь: