Все лики любви - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 5

– Ничего, ничего, Ванечка, – уговаривала она его и себя заодно. – Потерпи, нам тут совсем немного, несколько шагов.

Вера сделала первый, самый тяжелый и невозможный, шаг, второй, третий… Иван старался переставлять ноги, но они подгибались, и, судя по тому, что ей становилось все тяжелее его держать, он терял сознание.

– Давай, Ванечка! – крикнула ему в ухо Вера, стараясь привести в чувство.

У нее получилось, парень немного пришел в себя, и они даже смогли пройти метров десять. Еще чуть-чуть, ну метров пятнадцать-двадцать, и их увидят из окопа!

Но эти двадцать метров казались невозможным, непреодолимым расстоянием!

Им не пройти эти метры, поняла она. Иван окончательно потерял сознание, полностью повиснув на Вере, и упал бы, если бы она не держала его за ремень. От такой нагрузки и напряжения у Веры ходуном ходили ноги, а перед глазами поплыли темные круги, но она сделала еще несколько шагов, уже почти ничего не соображая…

И вдруг почувствовала, что ей стало легко. Легко и свободно! Она что, тоже потеряла сознание? – подумалось на секундочку Вере. Но столь заманчивой перспективе не суждено было стать явью, ибо прямо у нее над головой раздался разъяренный и жутко начальственный мужской голос:

– Вы что, барышня, охренели?! Вам что, показалось маловато исторической достоверности, и вы решили надорваться, изображая санинструктора по полной программе?!

Освобожденная от непомерного груза, Вера, не обращая внимания на непонятно откуда взявшегося мужика, согнулась, уперлась руками в коленки и переводила дух, пока незнакомец орал в свое удовольствие, и темные круги перед глазами постепенно поблекли, а потом и вовсе исчезли. Она смогла распрямиться и рассмотреть возмущенного гражданина. Он перехватил у нее Ивана, и хорошо хоть держал, обхватив сильной рукой за талию, а не бросил, не разобравшись, что к чему, продолжая отчитывать и буравить ее весьма недовольным грозным взглядом. Одет он был в офицерскую форму, но в каком звании, Вера не разобрала, она так и не запомнила показанные им на подготовительной лекции все эти ромбики на воротниках, «шпалы», которые носил офицерский состав того времени, пока не ввели погоны. А на фиг запоминать-то? Чай, в историки не собралась.

Мужик был высокий, на голову выше нее, хотя Веру маленькой не назовешь, все-таки метр семьдесят два, жилистый такой, сразу видно, что не накаченный, а именно жилистый. Сильный, вон Ивана держал легко, не напрягаясь, лицо его рассмотреть толком она не успела, да и не до этого, уловила только взглядом, что интересный мужик, некогда было ей разглядывать – она увидела, что Ивану совсем плохо стало.

– Что вы орете?! – резко оборвала она. – Ему совсем плохо! У него пулевое ранение!

– Барышня, – сбавив тон на ощутимо снисходительный к людям, явно не дружащим с разумом, обратился товарищ командир. – Вы что, решили воплотить героическую кинематографичность в реальность? Какое ранение? Здесь стреляют только холостыми.

– Посмотрите на него! – резко приказала Вера.

Мужик быстро глянул на Ваню и – по-ра-зи-тель-но! – буквально в секунду оценил обстановку! Он не стал удивляться и причитать, задавать идиотские вопросы, требовать немедленных ответов, как по всем незыблемым правилам человеческой психологии поступил бы любой человек на его месте, а перехватил Ивана поудобней, прижал к себе, повернулся к Вере и совсем другим тоном, командирским, спокойным, спросил:

– Куда нести? Помощь вызвали?

– Нести к окопам, – хоть и оторопела от такой мгновенной метаморфозы Вера, но не переключала внимания с основной задачи, да и мало что могло ее вывести из равновесия и отвлечь, когда пациентам требовалась помощь. – И как можно быстрей! Помощь вызвала!

– Тогда побежали! – отдал распоряжение мужик, подбил ладонью кокарду, сдвинув форменную фуражку поглубже на затылок. Затем, подхватив Ивана под ноги, взяв на руки, причем эдак ловко перехватил, ухватисто.

И, вы знаете… действительно побежал! А Вера за ним, совершенно ошарашенная происходящим и поведением этого странного мужика, возникшего ниоткуда, как черт из табакерки! Но как вовремя появившегося-то, а! Прямо посланник небес.

А еще она не могла понять, как он это делает – бежит? Иван – парнишка довольно стройный, но все равно весит прилично, а этот мужик, как она уже заметила, далеко не Шварценеггер, поигрывающий мускулатурой, а бежит так, словно не несет никакого груза, а тренировочный забег делает.

Навстречу им уже вылезали из окопа санитары, но Вера махнула рукой – не надо, мол, ждите там, на ходу сообразив, что сейчас Ваню укладывать на носилки, потом снимать, перетаскивать в окоп, снова укладывать – все это совсем хреново для него – бежит добровольный помощник споро, несет пациента, вот пусть и несет!

Она спрыгнула в окоп, когда два здоровенных мужика в солдатской форме уже укладывали Ивана на носилки.

– Не так! – остановила их Вера, скатываясь с насыпи в окоп, даже не замечая, что ее поддержала, подстраховав, сильная рука товарища офицера. – На левый бок, на раненый!

Раненого принялись переворачивать, но осторожненько, а он пришел в себя, зашелся мелким кхением и пожаловался:

– Бо-кх-кх-ольно…

– Потерпи, Ванечка, – склонилась она над ним, – так надо. Сейчас мы быстренько тебя в госпиталь донесем, а там укол сделают, тебе полегче станет.

Он кивнул и снова прикрыл глаза, а она, посмотрев на санитаров, проникновенно так, с просьбой, но строго распорядилась:

– Бегом, мужики, ему совсем плохо. Надо успеть.

Мужики подхватили носилки и помчались так быстро, насколько это возможно было, по узким окопам, а за ними Вера в компании неизвестного добровольного помощника, товарища офицера Красной армии.

– Почему на раненый бок? – спросил неожиданно он на бегу.

– У него пневмоторакс, – ответила Вера, чуть запыхавшись.

– Э-э, девушка, вы меня названиями не пугайте! – усмехнулся он. – Вы как-нибудь попроще объясните.

– Проще: у него пулей пробито легкое. Воздух поступал через дырку, от этого легкое как бы сдулось, сжалось, и если положить раненого на здоровое легкое, единственное, которое сейчас дышит, то на него начнет давить и средостение, и кровь будет подтекать и тоже давить, и сердце, которое сейчас как бы висит на своих сосудах. А снизу еще поддавливают ребра. При такой нагрузке легкое откажет, и человек задохнется.

– Понял, – кивнул мужик и вдруг искренне поблагодарил: – Спасибо за науку.

– Вера, прием! – затрещала рация.

– Бежим уже! – ответила, сразу перейдя к делу, Вера. – Минут через десять будем.

– Понял! – отозвался Васильев и спросил: – Как раненый?

– Плохо, – оценила Вера, – без сознания, дыхание поверхностное, кровь пенится.

– Операционная готова, ждем!

Госпиталь, само собой, тоже представлял из себя исторически выверенный участок, а именно: огромную брезентовую палатку с нарисованными по бокам большими красными крестами, разделенную перегородками, отделявшими операционную от палат, процедурной и предоперационной.

Когда процессия с носилками подбегала к госпиталю, неожиданно обнаружилось, что их встречает куча народу, видимо новость о настоящем ранении распространилась со скоростью пожара, большая часть собравшихся людей была незнакома Вере, а вот Васильева среди них не оказалось. Ну, понятно, он размывается перед операцией.

Ее о чем-то спрашивали любопытствующие, хватали за рукав ватника, она ничего не отвечала, скидывала удерживающие руки и пробиралась сквозь толпу следом за санитарами с носилками, и остановилась только у откинутого полога входа. Тут оглянулась, вспомнив о помощнике, и обнаружила, что он так и шел прямо за ней, не отставая.

– Послушайте… – начала было она, сама до конца не понимая, что говорить.

Надо же поблагодарить, или еще что-то правильное сказать… Но тут Вера встретилась с ним взглядом и замолчала, на какое-то мгновение полностью утонув в этом взгляде из-под кокарды форменной фуражки, надвинутой снова по всем уставным правилам, серых, почти стальных глаз, немного смягченных темно-синими крапинками – так близко он стоял, что она смогла рассмотреть эти самые крапинки.