Интимный дневник «подчиненной». Реальные «50 оттенков» - Морган Софи. Страница 15

Когда его палец стал чистым, он приказал мне раздеться и, когда я сняла с себя все, толкнул меня на колени и начал терзать мои соски. Я сжала зубы, чтобы не закричать от боли. Наконец он устал от этой игры и снял брюки. Я набросилась на него, как умирающая от голода.

Но он хотел все держать под контролем. Он запустил пальцы мне в волосы и начал задавать свой темп, не обращая внимания на то, что делает больно и я едва могу дышать, когда он дергает меня вверх и вниз. Внезапно его руки сжались, и он оттолкнул меня от паха.

– Я не буду кончать тебе в рот.

Я посмотрела на него в замешательстве.

– Я кончу тебе на грудь. И как только я это сделаю, ты ляжешь на спину на кровать и я сделаю то, с чем ты пристаешь ко мне целый день. Я разрешу тебе кончить. Но… Если хоть капля спермы упадет на постель, я сразу остановлюсь. Ты оденешься и уйдешь домой мокрая, хнычущая и неудовлетворенная. Ясно?

Я закивала головой, внимательно наблюдая, как его рука движется вверх и вниз по члену. А затем он кончил, и длинные молочные струи попали мне на грудь и на живот. Отступив назад, он улыбнулся.

– И чего ты ждешь?

Я аккуратно перебралась на кровать, задохнувшись от пульсирующей боли, когда мой зад коснулся постели.

– Болит?

Я кивнула, поскольку притворяться смысла не было.

Он вновь улыбнулся, взял меня за запястье и подтянул так, чтобы я смогла держаться за изголовье кровати.

– Как не стыдно. И помни, что произойдет, если упадет хотя бы капля.

Он провел рукой по внутренней части моего бедра, и я затрепетала.

– У меня такое чувство, что ты не хочешь уйти домой ни с чем.

Затем он стал трогать меня пальцами, и я забыла обо всем на свете. Он пробегал пальцами между ног, а затем они проникали глубоко в меня. Он делал это неустанно, держа большой палец на клиторе. Я стонала и вскрикивала от наслаждения, испытывая пронизывающую боль каждый раз, когда мой зад дотрагивался до простыни. Я одновременно испытывала боль и наслаждение, унижение и сама страсть слились воедино, мои стоны разрывали тишину.

Том на секунду остановился и немного отошел, чтобы посмотреть на меня. Взгляд его был пристальным. Я вспыхнула, представив, как я выгляжу, лежа с раздвинутыми ногами и умоляя дать мне кончить. Потом я поняла, что он проверял, не попали ли капли на простыню в то время, когда я корчилась.

Я была в отчаянии. Я хотела пошевелить руками, но его окрик остановил меня. Долю секунды мы смотрели друг на друга. Мои зрачки явно сузились, когда я поняла, что это значит; его глаза заблестели и губы растянулись в усмешке над тем, как я отреагировала на то, что мне придется сделать, если я хочу испытать оргазм.

Кого я обманываю? Какие «если»? Еще до того, как мой мозг успел переварить то, чего он ждал от меня, и ответить на вопрос, смогу ли я это сделать, я уже двигалась. Я неловко изогнулась на кровати, и каждая ее неровность, задевая рубцы, заставляла меня хватать воздух. При резком движении, видя, как капля неумолимо скатывается с округлости моего бедра, заставляя меня паниковать, я так ударилась задом о кровать, что вскрикнула. Но я продолжала двигаться, в то время как он наблюдал за моими тщетными попытками пренебречь силой тяжести.

Наконец, он сжалился:

– Если тебе неудобно, можешь использовать руки.

Ну, спасибо. Отчаявшись, я вытянула руки вдоль грудной клетки и груди, пытаясь удержать его сперму, жадно облизывая пальцы, прежде чем опять дотронуться до моей блестящей и обильно орошенной груди. Это ему, похоже, понравилось – и на том спасибо, – поскольку он вновь запустил в меня пальцы.

Я будто плыла в разных потоках. Наслаждение от его рук и пальца, который постоянно был на клиторе, и острая боль, когда я извивалась и мой зад касался кровати. Столь противоположные чувства и отчаянные попытки ничего не пролить привели к тому, что я испытала оргазм далеко не сразу, хотя была доведена до крайности. Достаточно сказать, что я просто умирала от желания к тому времени, когда потребность в оргазме превзошла мои страхи нарушить его запрет.

Когда я кончила, оргазм длился долго, мои стоны и крики звенели у меня в ушах. Я еще долго дрожала всем телом от пережитого. Он погладил меня по плечу, когда конвульсии утихли, и вид Тома, полностью одетого, послужил мне напоминанием о том, что даже я иногда его недооценивала. Это также был один из самых запоминающихся походов по магазинам, которые я когда-либо совершала и когда, как это ни странно, я так ничего и не купила.

Это был мой первый настоящий опыт в отношениях Господина и подчиненной, который не был связан исключительно с болью, но включал также потерю достоинства и контроля. К своему удивлению, я поняла, что именно эти моменты заставляют меня краснеть от смущения, что является для меня настоящим вызовом. Мой болевой порог позволял мне выдерживать грубую силу, но о психологической стороне унижения я помнила гораздо дольше, чем о синяках. И когда я внезапно вспоминала об этих моментах, я испытывала смешанное чувство смятения и возбуждения наряду со смущением. Временами было трудно понять, что именно меня заводит; я воспринимала это еще острее, когда ситуация становилась менее напряженной и уровень адреналина падал, а я оставалась с осознанием того, что позволяла с собой делать и до чего дошла. Это было страшно интересно, но временами беспокоило: как узнать, где проходит грань? Как определить, не зашла ли я слишком далеко?

Глава 6

Желанное унижение

Проблема мазохистов в том, что в конечном итоге, если доминирующий партнер не является завзятым садистом, наказания в обычном смысле этого слова вовсе не являются средством устрашения.

Понимаю, это звучит иронично. Хотя бы потому, что речь идет не о наказаниях в обычном смысле этого слова. Я не упрямый ребенок и не собака, которая нуждается в дрессировке, и мне было бы очень некомфортно с тем, кто считает такие наказания приемлемой частью отношений – каждому свое, и я считаю, что если оба партнера довольны, значит, это их устраивает, но лично мне это не подходит. К тому же я забывчива, неуклюжа и очень, очень упряма – если бы кто-нибудь решил меня перевоспитать, то, во-первых, для меня это время было бы далеко не лучшим, а во-вторых, к концу процесса я бы совсем отупела и перестала походить на себя.

Вместе с тем я быстро начинала осознавать, что, будучи в настроении, я действительно получала наслаждение от боли. Ее вызова, чувства адреналина и, наконец, катарсиса. И если Том решил остановить свой выбор на играх без правил, у меня не было ни малейших возражений.

Все же приливы и отливы боли в тот момент, когда розга опускается на изгиб моих ягодиц и достает до верхней части бедра, заставляют меня дрожать от возбуждения. Наркотики – это не мое, но адреналин, наполняющий мое тело, – это легальный (и бесплатный) источник кайфа, возносящий меня на вершины удовольствия. Это чувство не покидает меня долгое время после встречи, по меньшей мере пока не проходят отметины, временами овладевая моим разумом и заставая врасплох посреди обычного рабочего дня. От нахлынувших воспоминаний соски напрягаются, тело приятно ноет, а глаза блестят так, что моим коллегам нетрудно догадаться, о чем я отрешенно думаю.

В конечном счете боль едва ли была наказанием, и, как оказалось, с точки зрения Тома, этого было явно недостаточно. Зачем причинять мне боль, которую я переношу смиренно, когда можно заставить сделать то, что никогда не приходило мне в голову и что чуть не свело меня с ума.

Доминирующий партнер, проницательный, как Том, наблюдает за тобой, выясняя, что тебе не нравится: что ты делаешь по его приказу, сжав зубы и проявляя полное подчинение, что ты ненавидишь и делаешь только для того, чтобы его ублажить, притворяясь, что тебя это не задевает. Поскольку понимаешь, что, узнав, насколько тебе это противно, он заставит тебя делать это вновь и вновь лишь потому, что может это сделать. То, что ты делать не хочешь. И не уверена, что можешь. После этого твои глаза полны ярости, ты горишь от злости и унижения и готова послать его подальше, но не можешь, поскольку неожиданно для себя понимаешь, что страстно этого хочешь. Даже если не можешь объяснить почему.