За горным туманом (ЛП) - Монинг Карен Мари. Страница 25

Планы о том, как он будет соблазнять свою прекрасную жену, успокоили все тревоги. С опасной улыбкой и нацеленной походкой, Хоук направился на поиски жены.

Глава 13

Эдриен шла беспокойным шагом, мысли беспорядочно вертелись в голове. Она немного вздремнула на солнце, но это не помогло успокоить её непредсказуемые и неуправляемые мысли. Мысли о том, например, как искусен, уже не говоря о том, как усерден был Ястреб в сотворении тех самых детишек, что наполнят ту проклятую детскую.

Подсознательно она сторонилась северного края двора замка, не желая столкнуться с кузнецом и теми лишающими её сил образами, всё ещё бродившими в её голове со времён, когда она была больна.

К югу она брела, привлечённая отблесками солнца на стеклянной крыше и любопытством, глубоким, как озеро. Здесь не было варваров, размышляла она. И если верна её догадка, она шла прямо к оранжерее. Каким же блестящим был ум, что продумал Далкейт-над-Морем. Он был непроницаем с западного края благодаря скалам, что представляли собой полностью неприступный обрыв сверху над бушующим океаном. Расстилаясь к северу, югу и востоку, имение само было защищено исполинскими стенами, в семьдесят или восемьдесят футов высотой. Как необычен был тот самый ум, что задумал Далкейт, как цитадель, и сделал её такой красивой. Сложный для понимания ум человека, который предусмотрел неизбежность войн, и всё же наслаждался мирным временем.

Осторожно, уже заинтригована, не так ли?

Добравшись до оранжереи, Эдриен заметила, что она была присоединена к круглой каменной башне. Во время многочасовых блужданий по Интернету, её то и дело тянуло к средневековым штучкам. Убежища для линьки соколов? Соколы. Это здесь они держали и обучали птиц для охоты. Соблазнённая тягой к животным и тоской по Лунной Тени, с болью в груди, Эдриен приблизилась к каменному серому броку. Что имел в виду Хоук, когда говорил, что с ней надо обращаться как с одним из его соколов? размышляла она. Хорошо, она просто выяснит для себя, чтобы знать, чего остерегаться в будущем.

У высокого и совершенно круглого брока было одно единственное окно, которое было закрыто ставнями. Что-то насчёт темноты вспоминала она из прочитанного. В любопытстве она подошла к тяжёлой двери и толкнула её в сторону, закрывая её за собой, чтобы ни один сокол не подумал улететь. Она не даст Ястребу ни единого повода наказать её.

Постепенно её глаза привыкли к темноте, и она смогла разглядеть несколько пустых жёрдочек в тусклом свете. Ах, не убежище для соколов, это должно быть брок для их тренировки. Эдриен попыталась вспомнить, как дрессировщики былых времён натаскивали своих птиц для охоты.

Брок источал аромат лаванды и пряностей, насыщенного мускуса из присоединённой оранжереи, проникающий сквозь каменные стены. Это было мирное место. Ах, как легко могла она привыкнуть к тому, чтобы никогда больше не слышать рёв транспорта; никогда не видеть Новый Орлеан – конец всему – не надо больше бежать, прятаться, бояться.

Стены брока были чистыми и прохладными, ничего общего с каменными стенами, что однажды держали её в неволе в одной грязной тюремной камере Нового Орлеана.

Эдриен содрогнулась. Ей не забыть ту ночь.

Бой начался – подумать же – с поездки в Акапулько. Эдриен не хотела ехать. Эберхард настаивал. “Хорошо, тогда едем со мной”, сказала она. Он был слишком занят, он не мог взять отпуск, отвечал он.

“Зачем все эти деньги, если ты не можешь найти время насладиться жизнью?”, спросила Эдриен.

Эберхард не сказал ни слова, он просто пристально посмотрел на неё разочарованным взглядом, который заставил её почувствовать себя неуклюжим подростком, неловкой и нежеланной сиротой.

“Хорошо, ну зачем ты отсылаешь меня на этот отдых одну?”, спросила Эдриен, пытаясь выглядеть взрослой и невозмутимой, но вопрос её всё равно закончился на жалобной ноте.

“Сколько раз должен я объяснять тебе? Я пытаюсь дать тебе образование, Эдриен. Если ты хоть на миг подумала, что сироте, не бывавшей в обществе, будет легко быть моей женой, подумай ещё раз. Моя жена должна быть образованной, утончённой, обладать европейским лоском…”

“Не отсылай меня снова в Париж”, поспешно попросила Эдриен. “В последний раз там шёл дождь неделями”.

“Не прерывай меня снова, Эдриен”. Его голос был спокойным; слишком спокойным, и тщательно взвешенным.

“Можешь поехать со мной – только раз?”

“Эдриен!”

Эдриен застыла, чувствуя себя глупой и неправой, даже если знала, что не была неблагоразумной. Иногда ей казалось, будто он не желал находиться рядом с ней, но это не имело смысла – он собирался жениться на ней и готовил её к роли своей жены.

До тех пор, пока у неё не появились сомнения…

После её последней поездки в Рио, когда она вернулась и услышала от старых друзей из Слепого Лимона, что Эберхард не особенно появлялся в своём офисе – но видели его ужасно роскошный Порше, и его вместе со столь же роскошной брюнеткой. Приступ ревности пронзил её. “Однако я слышала, ты не слишком тяжело работал, пока меня не было”, пробормотала она.

И битва началась основательно, по нарастающей, до тех пор, пока Эберхард не сделал такое, что поразило и наполнило Эдриен ужасом, что она бежала без оглядки в душную ночь Нового Орлеана.

Он ударил её. Сильно. И воспользовавшись преимуществом над её ошеломлённой пассивностью – ударил не раз.

Заливаясь слезами, она бросилась к Мерседесу, что арендовал для неё Эберхард. Она надавила на акселератор и машина рванула вперёд. Она вела её вслепую, на автопилоте, чёрные от туши слёзы капали, пачкая, на кремовый шёлковый костюм, который выбрал Эберхард для неё на вечер.

Когда полиция задержала её, заявив, что она ехала со скоростью свыше сотни миль в час, она знала, что они лгали. Это были друзья Эберхарда. Он позвонил им, наверное, в момент, когда она покидала дом; и он знал, по какой дороге она всегда возвращалась домой.

Эдриен стояла рядом с полицейским возле машины, с лицом в синяках, с кровоточащей губой, плача и извиняясь голосом, близким к истерике.

И только значительно позже ей пришло в голову, что ни один из полицейских не спросил её, что случилось с её лицом. Они допрашивали явно избитую женщину, не выразив ни унции участия.

Они надели на неё наручники, доставили на место и позвонили Эберхарду, она даже не удивилась, когда ей заменили приёмник, грустно на неё посмотрев и отослав в камеру.

Три дня она провела в том адском месте, именно так показал ей Эберхард, как обстояли дела.

В ту ночь она поняла, каким опасным он был на самом деле.

В прохладе брока, Эдриен, крепко обняла себя руками, отчаянно пытаясь отогнать злых призраков красивого мужчины по имени Эберхард Дароу Гарет и ту глупую молодую женщину, что провела одинокую затворную жизнь в сиротском приюте. Какой лёгкой добычей она была. Ты видел маленькую сиротку Эдри-Энни? Маленькую дурочку Эберхарда. Где же она слышала эти презрительные слова? На яхте Руперта, когда они думали, что она спустилась вниз за напитками. Она сильно вздрогнула. Я больше никогда не буду дурочкой для мужчины.“Никогда”, пообещала она вслух. Эдриен потрясла головой, отгоняя болезненный наплыв воспоминаний.

Дверь открылась, впустив широкую полосу сверкающего солнечного света. Затем она закрылась снова, и воцарилась непроглядная темень.

Эдриен застыла, съёжившись и заставляя своё сердце замедлить стук. Она была здесь раньше. Прячась, ожидая, слишком испуганная, чтобы сделать вдох и оповестить охотника в точности о своём местоположении. Как она убегала, пряталась. Но не было убежища. Пока, наконец, не нашла безвестные улицы в Сиэтле, а там была вечность мрачного ада, вниз по каждой извилине просёлочной дороги между Новым Орлеаном и Северо-западным портом Тихого океана.

Горькие воспоминания грозились поглотить её, когда хриплый напев нарушил тишину.

Ястреб? Поющий? Колыбельную?

Гаэльские слова урчали глухо, глубоко и насыщенно – как это она не догадалась, что его голос будет похож на сочную ириску? Он урчал, когда разговаривал, и мог соблазнить даже Матушку Аббатису из церкви Святого Сердца, когда пел.