Мертвое солнце - Христова Александра. Страница 21

Все это было сказано таким спокойным и равнодушным тоном, что мне впервые стало по-настоящему страшно. Эта женщина… Это не человек, а монстр в красивой оболочке, которому я ухитрился попасть в лапы.

— Ну зачем так сразу, — нежно оскалилась хозяйка, глядя на меня с интересом вивисектора, которому на стол попал необычный, очень занимательный объект. — Может, ты даже сможешь выжить. Я не собираюсь тебя убивать… сразу, по крайней мере.

После этих слов мое сознание затопил дикий, животный ужас. Я вскочил, собираясь бежать — куда угодно, лишь бы подальше отсюда! Но прежде, чем я успел что-либо сделать, в мою сторону полетело багрово-черное облако тумана, мгновенно облепившее меня с ног до головы. Рефлекторно я сделал вдох…

Туман рассеялся, и я обнаружил, что стою на том же самом месте и в той же пещере. Вот только… куда пропала хозяйка и что здесь делает моя мама?

— Мама! — Я бросился к ней, чтобы предупредить, уберечь… Но на полпути с размаху врезался в возникшую из ниоткуда прозрачную стену и отлетел назад, крепко приложившись спиной. — Мама!

— Мистик? — Мама глянула на меня с нескрываемым испугом. — Ты же умер!

Я оцепенел. Как… Что это значит?

— Мама, я не умер… — А голос-то дрожит. — Я живой!

— Нет, не может быть! — Мама попятилась и, не удержавшись на ногах, села на пол, продолжая глядеть на меня с ужасом. — Мы же тебя похоронили. Ты умер, умер…

— Мама, я живой! — Я вскочил и, подбежав к прозрачной преграде, стал бить ее кулаками. — Живой!

— Ты умер… — продолжала бормотать мама. Из ее глаз покатились крупные слезы. — Умер…

Внезапно левую руку обожгло острой болью. Я вскрикнул от неожиданности, переведя взгляд на пораженную конечность, увидел, как на левом запястье стремительно затягивается глубокая рана. Одновременно с этим сдавленно охнула и моя мама. Я вскинул голову и увидел, что у мамы возникла точно такая же рана и на том же самом месте. Только, в отличие от моей, затягиваться она не спешила.

— Мама! — Я снова с силой ударил стену, пытаясь пробиться к матери. Так не должно быть! Почему моя рана передалась моей маме? Почему? За что?..

В следующий момент меня словно ударили по спине хлыстом. Я вздрогнул, а мама закричала от боли. Да что же это творится?!

…Я потерял счет времени. Меня с ног до головы стали покрывать глубокие раны, тут же затягивающиеся без следа и возникающие на теле мамы. Буквально обезумев, я бился в эту проклятую стену, не обращая внимания на поселившуюся в моем теле боль, и что-то кричал. Кажется, проклинал хозяйку. Единственной мыслью, бившейся в голове, было: «За что? Маму за что?»

То, что с моей невольной помощью решили убить самое дорогое для меня существо, ранило сильнее, чем все порезы и побои, которые я получил. Будь ты проклята, хозяйка! Мало тебе меня — решила еще маму убить? Чтоб тебе в аду гореть!

Мама с каждой минутой слабела все сильнее — это было видно невооруженным глазом. Взвыв, как попавший в капкан волк, я снова и снова пытался пробить эту проклятую стену… Бесполезно.

Вскоре мама, тихо всхлипнув, осела на пол, закрыв глаза, и в тот же момент стена исчезла. Я тут же кинулся к лежащей на полу маме и начал трясти ее за плечи. Бесполезно. Мама была мертва.

Как же… как же так? Уж лучше бы я умер, чем она. Мамочка…

В этот момент у дальней стены возникло уже знакомое мне облако черно-багрового тумана, быстро полетевшее ко мне. Я, оцепеневший от ужаса и боли, не успел увернуться…

Когда туман рассеялся, я обнаружил, что лежу на полу все в той же пещере. Тела мамы рядом не было, а на меня с любопытством смотрела хозяйка, держа в одной руке окровавленный нож, а в другой — небольшую склянку с ядовито-зеленой жидкостью. Приподняв голову, я обнаружил, что вся моя одежда изрезана и покрыта засохшей кровью, явно принадлежащей мне. Но что удивительно, никаких ран у меня не было. Впрочем, какая теперь разница?

— Ну что ж, ритуал прошел успешно, — радостно констатировала женщина, и нож и склянка куда-то испарились. — Повышенная восприимчивость к галлюциногенам, но это я исправлю.

Что? Так это было видение? И мама… жива?

Хозяйка ухмыльнулась.

— Весьма реалистичные видения, не правда ли? — глумливо поинтересовалась она. — Ты так кричал…

Я задохнулся от слепой ярости. Так это… это…

Вот стерва! Чтоб ты сдохла!

Женщина, что-то прошипев, изо всех сил ударила меня ногой по груди. Сознание померкло…

Очнулся я уже в казарме, причем ночью, от жуткой жажды. Усевшись на своей койке и попутно отметив, что кто-то озаботился снять с меня лохмотья, в которые превратилась моя одежда, я огляделся и заметил стоящий на моем табурете стакан с водой. Осушив его, я улегся обратно и завернулся в одеяло.

Мне предстояла ночь, полная кошмаров.

— Как он?

— Плохо. Ты знал, что его решили изменить? Я сейчас услышал это от Линсахеете, когда ходил за водой. Правильно сказал про него парнишка — хмырь красноволосый! Хвастался, что его повелительница решилась снова поиграть в богиню.

— Догадывался. Но не знал, что над ним решат провести полный круг изменения.

Пораженное молчание.

— Именно. Над ним провели ритуал читки сознания, который применяется только при полном круге.

Тихий судорожный вздох.

— Даже взрослые не все способны пережить полный круг. А в его возрасте это равносильно смерти.

— Тебе лучше смириться с этим и оставить парня в покое. Ты сам понимаешь, что если его захотят убить, то мы не сможем сделать ровным счетом ничего. Не надо к нему привязываться.

— Я понимаю. Но смириться не могу. Поэтому, пока есть надежда, что он будет жить, я сделаю все, чтобы защитить его.

Желтоглазый эльф погладил по мягким светлым волосам бессознательного парнишку и тяжко вздохнул.

Юный бог приоткрыл глаза. В его мир попал чужак, способный уничтожить все, что создавалось тысячелетиями… или помочь ему, Эилиану, выбраться из ледяного плена.

На одной чаше весов безопасность мира, а на другой — возможность снова любоваться ярко-голубыми небесами и зеленой листвой.

Стоит сейчас лишь пожелать — и чужак умрет, не пережив ритуалов, на которые его обрекли. Мир снова обретет покой. Надо просто ничего не делать.

Тяжкий выбор. Практически неразрешимый. Но надо как можно быстрее придумать, что же делать с незваным гостем, иначе его уничтожит уже сам мир. Просто смахнет с себя, как надоедливую букашку.

Протяжный вой нарушил ночное безмолвие ледяной пустыни, прерывая размышления юного бога. Вой, в котором слышалась тоска — и такая жгучая боль утраты…

Эилиан судорожно вздохнул… и решился. Потянувшись через каналы мира к чужаку, ощущавшемуся на изнанке мира как легкое золотистое облачко, он передал частицу своих сил. Крошечную — но этого будет достаточно для того, чтобы пережить полный круг изменения и стать для мира своим.

Бог слишком долго не видел солнца и не ощущал тепла. Слишком долго… Быть может, чужак поможет ему выйти из-за Врат.

ГЛАВА 7

Пять дней. Пять проклятых дней после эксперимента хозяйки я валялся на своей койке в казарме и не мог даже пошевелиться. При малейшем движении тело словно окунали в кипяток. У меня болело все — даже то, что болеть в принципе не может. Я не мог толком говорить, поскольку вместо членораздельных слов поврежденное ошейником горло выдавало жуткие шипящие звуки, до полусмерти перепугавшие Лэни, когда я поздно вечером попросил его дать мне попить. Да я и сам перепугался, когда вместо нормальной речи у меня получилось нечто, больше похожее на полушипение-полуквак недодушенной лягушки.

Самым паршивым же было то, что исцеляющая аура близнецов на меня не действовала, а только делала мое состояние еще хуже. После того как неугомонная троица в первый день пару часов посидела рядом со мной, все раны, нанесенные мне хозяйкой во время того проклятого ритуала, открылись снова. От боли я взвыл и выгнулся дугой на лежаке. Испуганные парни, шарахнувшись подальше от меня, мгновенно приволокли в казарму Элли, мастера Лиира и почему-то Нуба. Пришедшие, выгнав близнецов на улицу, мигом намотали на меня такое количество бинтов, что любая уважающая себя египетская мумия рассыпалась бы в прах от зависти. Кроме того, в меня влили какую-то приторно-сладкую дрянь и, оставив в качестве сиделки Нуба, ушли обратно. Что ж, спасибо хоть на том, что не бросили вообще в одиночестве.