Мертвое солнце - Христова Александра. Страница 5

Линсахеете поежился, глядя на серебряную облицовку колонн храма, вздохнул при виде такого бессмысленного, на его взгляд, расточительства, и затянул заклинание. Через несколько атисс пентаграмма вспыхнула зеленым цветом, и мужчина умолк — теперь все решается без него.

Внезапно в храме ощутимо похолодало. Пентаграмма сменила свой цвет на льдисто-голубой и ярко замерцала. Маг попятился, пытаясь понять, что происходит. На его памяти — а демонов он вызывал не впервые, не обращая внимания на всяческие запреты, — подобного просто не должно происходить… Только если демон в процессе перехода не умер.

Линсахеете досадливо сплюнул. Ну вот… И стоило высчитывать лунные циклы, строить сложнейшие пентаграммы и осквернять хоть и покинутый, но все же храм, чтобы в итоге получить вместо столь необходимого демона — труп. Впрочем, во второй раз он проводить призыв не будет — и так достаточно рисковал собой, забираясь ночью в храм с окнами в полнолуние. И как только сумел найти темный уголок…

Пентаграмма ослепительно полыхнула, заставив мага зажмуриться, и погасла окончательно. Все. Призванное тело прибыло.

Мужчина осторожно раскрыл глаза, проморгался и щелчком пальцев зажег пару светлячков, разглядывая лежащее в пентаграмме.

Вот только тело было весьма живым и явно не собиралось отходить в мир иной. Да и демоном вызванный определенно не являлся.

В пентаграмме лежал без сознания молодой парнишка, на вид не старше семнадцати. Длинные волосы заплетены в растрепанную косу. Тонкие черты лица. Бледные губы. Изящная фигура. Одет странно: в брюки из непонятного синего материала и не до конца застегнутую черную рубашку с короткими рукавами. На ногах вместо нормальной обуви тапок. Причем один.

Человек? Тогда почему он возник в пентаграмме призыва демонов?

Пока маг разглядывал парня, тот пошевелился и застонал. Это и привело мага в чувство. Задание выполнено… И тот ли, другой ли — никого не касается!

Погрузив существо в глубокий сон, Линсахеете выудил из-за пазухи амулет портала, данный ему госпожой его сердца, и, ухватив «заказ» за тонкое запястье, активировал его, исчезая в синей вспышке.

А оставшаяся на полу пентаграмма полыхнула и рассыпалась мельчайшими искрами, тут же растаявшими в лунном свете.

Ох, е… Как голова болит!

Я осторожно пошевелился, стараясь не дергать головой. Такое чувство, что она сейчас отвалится. Та-а-ак, обо что я так хорошо приложился, интересно? В прихожей кроме вешалки и стула, стоящего у стены, были только чемоданы. Ну, Настя, ну… сестренка любимая! Рассчитаюсь я еще с тобой за это!

Пришедшее в себя любопытство осторожно намекнуло, что не мешало бы оглядеться и понять, где же я нахожусь, поскольку до этого момента таких мягких кроватей в нашем доме не наблюдалось. Решив послушаться его, я аккуратно приоткрыл глаза… и тут же изо всех сил зажмурился, игнорируя новую вспышку боли.

Вместо родного потолка квартиры и милой моему сердцу электрической люстры я успел заметить высоченный каменный свод (метров десять, не меньше) с огромным светильником, в котором горело штук тридцать матовых, очень ярких лампочек в виде шаров. Интересно, и где это я? Смахивает на чью-то дурацкую шутку. Точнее, не чью-то, а родной сестренки.

— Эй, есть кто живой? — Мамочки! Неужели этот сиплый вой и есть мой голос?

Преодолевая головную боль, я снова раскрыл глаза и сел, осматриваясь. Интересно, где я?

Небольшая комнатка с высоким потолком и каменными стенами. Крохотный столик, шкаф из светлого дерева, наглухо завешенное тяжелыми изумрудного цвета шторами до пола окно, пушистый бежевый ковер на полу, две двери и небольшая кровать, больше похожая на тахту-кушетку, на которой, собственно, и покоилась моя тушка. У кровати стоял мой любимый тапок, почему-то один. Ну да, второй тапок почил смертью храбрых под сестричкиными чемоданами.

Вопреки наличию высоких потолков, помещение казалось очень маленьким и тесным. Это что за чулан для знатных особ? Или комната свиданий?..

Оглядевшись, я заметил зеркало в углу напротив кровати. И мое отражение в нем вызвало целый табун нервных мурашек, пробежавших по спине.

На моей шее красовался совершенно неощутимый, но массивный черный ошейник с серебристой чеканкой. Я лихорадочно ощупал новоприобретенное украшение и содрогнулся: замка не было.

Это что такое?

Та-а-ак, мне не смешно! Если Настя решила подшутить, то мне даром не нужны такие шуточки! Все папе расскажу!

Подергав новоявленную цацку и безуспешно попытавшись стянуть ее через голову — едва не оторвал себе уши, между прочим! — я замер, задумавшись, потирая саднящую кожу на шее. Интересно, где Настасья могла раздобыть подобную штуку? И как она планирует ее с меня снимать?..

Не успел я встать, чтобы подойти к зеркалу и рассмотреть «подарочек» на моей шее, как правая дверь открылась и в комнату вошел мужчина. При виде него я с трудом сдержал хохот.

Высокий, под два метра ростом, он был настолько худым (вернее, тощим), что по сравнению с ним скелет в кабинете биологии, который я на последний Новый год старательно нарядил Дедом Морозом и оставил в учительской на радость преподавателям, казался толстяком. Ну, это я немного преувеличил, но все равно. Волосы странного кроваво-ржавого цвета — такие одно время были у моей сестренки, когда она доэкспериментировалась с краской для волос — спускались до плеч; со скуластого лица с узкой полосой презрительно поджатых губ недобро смотрели светлые, почти прозрачные серые глаза. Кроме того, это чудо было завернуто в балахон, бывший когда-то черным, а теперь щеголявший всеми цветами радуги из-за различных пятен неизвестного происхождения и разноцветных заплат. С какого пугала сняли эти лохмотья, скажите мне? Наверное, в той области самый большой урожай.

На ногах у мужчины были… тапки. Черные. Пушистые. С помпонами.

При взгляде на это «великолепие» я не выдержал и сложился пополам от истерического смеха. Нет, ну надо же! Я тоже хочу такие тапочки!

«Чудо» недовольно нахмурилось и сделало странный жест рукой. Тут же меня скрутила такая боль, что я заорал во весь голос, грохнувшись на пол. Собственный крик отразился от стен и зазвенел у меня в ушах. Перед глазами потемнело, а во рту появился стойкий привкус крови.

О-о-ох… Как же больно!

Сколько это продолжалось — не знаю. Наконец боль утихла, и я сумел аккуратно сесть на ковре.

За что? Что я такого сделал? Не понимаю…

— Встань! — приказал мужчина.

Ага, сейчас, спешу и спотыкаюсь! Мне и сидеть-то затруднительно, а он еще встать требует. Переживет, не маленький. К тому же это он виноват в том, что мне сейчас даже сидеть больно… Сволочь!

Видя, что я не спешу выполнять его приказ, мужчина злобно оскалился, протянул в мою сторону правую руку и сжал кулак. И вот тут я понял, что перед этим была не боль, а так, легкая щекотка. Казалось, что мне сломали все кости разом, перекрутили их, словно пластилин, а на том, что от меня осталось, станцевали чечетку в железных сапогах. От боли я не мог даже кричать, только тихо хрипел. С-с-скотина… Хоть бы объяснил, за что… Даже инквизиторы объясняли причину пыток! А этот… с-с-садист доморощенный!

Наконец этому гаду надоело меня мучить. По крайней мере, боль ушла… ну и слава небесам! Еще раз встречаться с этой леди я не имею ни малейшего желания.

— Встань! — снова раздался приказ.

Да встаю, встаю… Интересно, а чем это он меня? Электрошок? А почему тогда руки пустые? Превозмогая боль, я привел свою тушку в вертикальное состояние и, пошатываясь, с ненавистью глянул на мужчину. Тот хохотнул.

— Смелый, — хмыкнул он. — И наглый. Идем.

Мужчина развернулся и вышел из комнаты. Я, зачем-то захватив с собой тапок, покачиваясь, направился за ним, мысленно кроя своего проводника на все лады. Интересно, кто же он?

Я, пошатываясь, брел за своим проводником-мучителем по длинному коридору с высоким потолком и развешанными на каменных стенах симпатичными светящимися шарами, и меня все сильнее охватывала паника. В голове царил сумбур.