Истовик-Камень - Семенова Мария Васильевна. Страница 34
Пёс церемонно поклонился ему, принимая узелок.
– Мы благодарим тебя за угощение, лозоходец. Мы надеемся, ты не откажешься разделить его с нами?
Каттай почувствовал: ещё немного – и он самым неподобающим образом разревётся.
– Я не оскорблю тебя отказом, достойный венн. Позволь только, я сам отделю свою долю…
Крошечка хлеба. Волоконце мяса. Сухая чешуйка от луковицы.
– Мхабр! Динарк! – позвал Пёс. Было очевидно, что без своих товарищей он к еде не притронется.
– Я уже заслужил половину свободы… – глотая подступающие слёзы, проговорил Каттай. – Я открыл опалы, которые считали иссякшими… Внизу, на двадцать девятом… Я и тебя обязательно выкуплю…
Ох, эти разговоры о свободе, никогда-то они не доводят невольников до добра!.. Каттая словно подслушали – за спиной раздался резкий щелчок кнута, хлестнувшего для начала по камню.
– Ну-ка живо за работу, крысоеды! – приказал звонкий, совсем молодой голос. – А ты, недоносок, пшёл вон из забоя, пока поперёк задницы не получил!..
Каттай вертанулся на месте. Надсмотрщик смотрел на него сзади, да ещё против света, и оттого не сразу узнал. Зато ему самому пламя факела било прямо в лицо. Это был Волчонок… или, лучше сказать, Волк? Добротно одетый, раздавшийся в плечах… кормленый и сильный даже на вид. И в руке у него вился и змеился кнут. Которым он явно выучился ловко владеть. И с превеликой охотой пускал его в ход, наслаждаясь недавно полученной властью…
Он, впрочем, тотчас заметил, как блеснула в ухе у «недоноска» серебряная серьга, и сообразил, что сморозил не то.
– Здравствуй, Волк, – негромко сказал ему Каттай.
– Ты, что ли?.. – проворчал юный надсмотрщик. – Ты… ну… это… лучше ступай, в общем, отсюда. А эти… я им… – Он выругался «в четыре петли», как определил бы знаток надсмотрщичьей брани. – Обленились вконец!
– Они не обленились, – ровным голосом ответил Каттай. – Они оставили работу, потому что я пришёл к ним и говорил с ними по праву, вручённому мне господином Шаркутом. Я расспрашивал их о благородных камнях, которые добываются под Южным Зубом и которые здесь ещё могут быть найдены. Если ты, Волк, хочешь за это кого-нибудь наказать, начни с меня. Я думаю, господин старший назиратель Церагат и господин распорядитель Шаркут оценят твоё рвение по достоинству…
Молодой надсмотрщик залился краской, заметной даже в факельном свете. Его собственная «ходачиха» была самой простой, медной. Такому, как он, полагалось первым здороваться с маленьким лозоходцем и кланяться ему за десять шагов. Ответить было нечего, и Волк в сердцах щёлкнул кнутом. Тугой плетёный ремень оставил на потолке полосу, сшибив неплотно державшийся камень. Волк повернулся и молча ушёл из забоя обратно в штрек. Было слышно, как там он заорал на кого-то, недостаточно расторопно катившего тяжёлую тачку. Снова свистнул кнут – и, судя по долетевшему вскрику, прошёлся на сей раз не по камню…
– Матёрые, они меньше лютуют, – заметил калека-халисунец. – Да…
– Что ж не полютовать, если никто в ответ по морде не даст, – кивнул Мхабр. – Такое искушение! Вот ему и не справиться, сосунку. Ничего… лет через десять остепенится. Если только раньше его никто не убьёт!
Пёс не сказал ничего, лишь нахмурился. Будто в ответ на слова чернокожего из неведомых закоулков памяти выплыло нечто, чего наяву он совершенно точно никогда видеть не мог. Глиняная фигурка надсмотрщика, в прах растираемая чьей-то ногой… Откуда бы такое? Случается же – мы вспоминаем мгновение сна, даже вспоминаем, что сновидение казалось мудрым и значительным, но что там было ещё – хоть тресни…
Каттай вдруг всхлипнул, сорвался с места и убежал, почти не разбирая дороги.
– Как думаешь, Пёс? – проводив его глазами, спросил безногий Динарк. – Он тебя выкупит?
Молчаливый венн хотел было передёрнуть плечами, но изорванная кожа на лопатках болезненно натянулась, и он не кончил движения.
Мхабр выбрал трещину в камне и нацелился кайлом:
– Что-то я не слыхал, чтобы до сих пор здесь кто-то хоть самого себя выкупил…
– Да катись ты до самого Беззвёздного Дна со своим поганым языком, чёрная рожа!.. – возмутился вспыльчивый халисунец. – Ну вот кто тебя просил последней надежды парня лишать?!
– Ты про какого парня-то говоришь? – усмехнулся сехаба. – Про нашего Пса или про лозоходца?
– Про обоих, – оскорблённо буркнул Динарк. – Ты ещё начни всех убеждать, будто тот малый, сумевший удрать из последнего каравана, на самом деле не убежал, а погиб под обвалом!.. С тобой тогда знаешь что сделают? Самому небольшой обвал быстренько подгадают…
Мономатанец загнал в трещину клин.
– По мне, так лучше заранее знать свою долю, чем предаваться ложным надеждам. Как-то легче уходить в Прохладную Тень, если вдруг что…
Венн нагнулся и подал ему кувалду. Мхабр взял её… и вдруг согнулся в неудержимом приступе жестокого кашля. Чёрное лицо на глазах сделалось серым, по подбородку потекла кровь. Так, словно в грудь великану попала стрела, трусливо пущенная из засады.
– Ну вот!.. – в голосе халисунца звучали слёзы. – Я тебе говорил!.. Что же это ты учинил над собой, дурень разнесчастный!..
На двадцать девятом уровне, совсем недавно покинутом и забытом, теперь кишмя кишели рабы и вовсю кипела работа. Распорядитель Шаркут ничуть не усомнился в реальности Пламени Недр, довольно-таки сбивчиво описанного Каттаем, и без промедления отрядил туда порядочное количество народа, вооружённого всем необходимым для проходки. Только, к некоторому разочарованию юного лозоходца, вместо того чтобы сразу ломать камень «чела», рудокопы под водительством Шаркута стали для начала переделывать всю выработку. Первым долгом из верхних уровней спустили толстые створки, выкованные в рудничных мастерских, и весьма добросовестно вмазали их возле входа в забой, там, где пористое ложе Пламени Недр сменялось несокрушимым гранитом. Створки, как сразу заметил любопытный Каттай, были очень плотно – волос не пролезет – пригнаны одна к другой и к каменной ободверине. Открывались они внутрь забоя, а смыкал их могучий и довольно хитрый замок. Такой, что снаружи ворота достаточно было просто захлопнуть, потянув на себя, – и всё, обратно только ключом. Огромным, только что выкованным серебристым ключом, висевшим на поясе у Шаркута.
«Как же доверяет мне господин распорядитель, – с бьющимся сердцем думал Каттай. – Он даже в глаза ещё не видел опалов, но полагает, что я в самом деле обнаружил сокровище, которое следует охранять!»
Когда испытывали работу только что подвешенных створок, под ноги Шаркуту попался череп принесённого в жертву раба. Он мешал воротам закрываться, и распорядитель небрежным пинком отшвырнул его прочь. Череп, пролежавший на одном месте лет двадцать, самым непристойным образом закувыркался в воздухе, потом ударился о стену, и нижняя челюсть у него отвалилась. От этого вечная усмешка мёртвой головы из неопределённо-надменной стала зловещей. Не только Каттай – все, кто видел, втянули головы в плечи, ни дать ни взять ожидая появления призрака. А юный лозоходец почему-то вспомнил об Опасности, про которую он, как и обо всём прочем, без утайки поведал распорядителю. «Что вдруг, если эти ворота – не для охраны опалов, а… от НЕЁ?»
Он, впрочем, оставил промелькнувшую мысль и почти тут же забыл. И правда – Опасность была непредставимо громадна. Отсроченная кара Богов, превосходящая всякое человеческое разумение. Защититься от Неё с помощью каких-то жалких ворот, пусть даже выкованных из металла? От кары Богов – с помощью изделия человеческих рук?..
Каттай очень обрадовался, заметив среди каторжан, согнанных работать на «его» уровне, саккаремца Дистена. Бывший горшечник выглядел поседевшим и согнутым. Так, словно все года его жизни, о коих он вскользь упоминал по пути, в одночасье на него навалились. Каттай помнил его пожилым крепким мужчиной, а встретил воистину старика. Рудники не молодили и не красили никого – кроме, может, Хозяев… да и это после увиденного в Сокровищнице было сомнительно.