Игры по чужим правилам - Ефиминюк Марина Владимировна. Страница 22

— Зак, по поводу того, чтобы ты не рассказывал Филиппу о поездке… — неловко начала я. — Я говорила серьезно.

Спрятав руки в карманы джинсов, Заккари внимательно наблюдал за моими неуклюжими попытками подбить его на очередной заговор. Вид у визави был такой, будто он умирал от смертельной скуки.

— Ты так и не ответила на мой вопрос, — спокойно произнес блондин. — Что тебе понадобилось от Силы?

У меня вспыхнули щеки. Вот мы и вернулись к опасной теме. Не хотелось ни врать, ни открывать истинную причину авантюры — сегодняшним днем прозвучало достаточно лжи.

— Давай просто сойдемся на том, что за мной долг, — оставив сообщника без объяснений, резковато предложила я.

Меж нами повисла долгая пауза. Заккари задумчиво изучал меня, хмурился. Хотелось бы знать, что в тот момент роилось в его голове!

— Твои долги растут в геометрической прогрессии, — наконец, цокнул он языком. — Не хочешь признаваться, расплатимся сейчас.

— В смысле?

В следующий момент парень резко схватил меня за затылок и с силой притянул к себе. Я не сопротивлялась только потому, что изумилась сильнее, чем испугалась. Заккари быстро наклонился и, накрыв ртом мои плотно сжатые губы, скользнул по ним языком. От дыхания ведьмака пахло табаком, а от тела шел жар. Глаза блондина расширились, потемнели. Я замычала и попыталась оттолкнуть наглеца.

— Ты рехнулся?! — прошипела я и, извернувшись, вытерла влажные губы о рукав куртки.

От оплеухи подлеца спасло нежданное появление моей матушки. Дверь в квартиру распахнулась, на пороге выросла мама в домашнем халате. Заккари моментально убрал руки и отступил.

— Шурочка? — В голосе матери прозвучало столько возмущения, будто родительница застала нас на чем-то похуже, нежели прощальный поцелуй. Она решительно развернулась и исчезла в недрах жилища. Не теряя времени, я проворно заскочила в прихожую. В чужой дом, куда Зака никогда не пригласят, он забраться не мог. Блондин не спускал меня странного, дикого взгляда.

— Думаю, в расчете! — дрожа от ярости, процедила я и со всего маху, вымещая злость, шарахнула дверью.

Уперев руки в бока, мама стояла посреди комнаты и всем своим видом демонстрировала неодобрение. В молчании она следила за тем, как я нервно расстегиваю куртку, стаскиваю грязные угги.

— Не хочу тебя учить, конечно, — наконец, не удержалась она, — но встречаться с одним братом за спиной у другого, по меньшей мере, глупо.

— Это не то, о чем ты подумала, — буркнула я, вешая куртку в шкаф.

— Да, кто бы спорил, Александра. — Мама пожала плечами. — Только все равно некрасиво.

— Ты говоришь как мой психиатр? — обозлилась я. Слова родных всегда били по самому чувствительному месту — по совести.

— Я говорю тебе как мать взрослой дочери! — процедила родительница. — Внимание красивых молодых людей — это, без всяких сомнений, окрыляет, но не превращайся в безмозглую пустышку!

Она скрылась в гостиной, оставив меня умирать от злости и стыда. В нашем доме было чревато выплескивать негативные эмоции, скандалить, выделывать фортели, потому что потом обязательно звучали сугубо профессиональные вопросы: «У тебя проблема? Ты хочешь поговорить об этом?» Еще в отрочестве пара подобных «задушевных» бесед научила меня злиться втихомолку и незаметно вымещать ярость на домашней утвари.

После абсурдного подъездного казуса, до слез хотелось перебить все кружки из посудного шкафа, но в кухне, разложив на столе документы и книги, работал отец. Задыхаясь от позора, я со всего маху шибанула ногой по валявшемуся на полу рюкзаку.

Похожую на амфитеатр аудиторию заливал солнечный свет, и в косых лучах лениво плавала меловая пыль. В тишине пробегали едва слышные шепотки, шуршали страницы тетрадей, и у кого-то настойчиво гудел переключенный на вибрацию мобильный телефон. От скучнейшей лекции по истории философии клонило в сон.

Подтянутый преподаватель, по возрасту чуть старше самих студентов, вдохновенно зачитывал конспект с материалом и изредка поглядывал на слушателей. Глаза у лектора были зеленые, выразительные, и симпатичные барышни на первых рядах влюблено замирали, ловя на лету каждое слово привлекательного педагога. Однако его пытливый взгляд то и дело останавливался на верхних партах, где стоически боролись с послеобеденной дремой последние двоечники, случайно попавшие на лекцию. В том числе, и я.

Уперев носки кед в перекладину под столом и уложив тетрадь на согнутые колени, я лениво записывала лекцию и прикусывала язык, дабы воздержаться от широких сладких зевков. Веки, как проклятые, тяжелели с каждой минутой.

— Правильное написание имени… — Преподаватель повернулся к доске и, поискав кусочек мела, вывел фразу почерком Филиппа:

«Я жду тебя, выйди».

Не веря собственным глазам, лектор даже отступил на шаг и вытаращился на необъяснимое чудо. Аудитория изумленно загудела.

Сон как рукой сняло. Я замерла, не сводя взгляда с доски.

— Извините, — пробормотал лектор сконфуженно и, схватив губку, попытался стереть надпись. Его рука истерично замельтешила, в воздухе закружилась меловая пыльца, но послание не исчезало, словно его написали на доске масляной краской. Студенческий гул перерос в ехидное хихиканье.

Мне было страшно пошевелиться. После вечеринки прошла неделя, и, не дождавшись возвращения своего подарка, Хозяин Вестич явился за ним лично!

Тут преподаватель, обращенный в марионетку, снова сцапал мел и, отчаянно сопротивляясь чужому велению, криво начертал крупными печатными буквами: «Пожалуйста».

— Мать моя женщина! — в ужасе выпалил побагровевший лектор, проворно отпрыгивая от доски. Молодые люди взорвались издевательским хохотом.

Подхватив рюкзак и конспекты, я вскочила с лавки и поспешно сбежала по ступенькам к преподавательской кафедре.

— Вы что себе позволяете?! — возмущенно прогрохотал педагог, оглядываясь через плечо.

— На поезд опаздываю, — коротко буркнула я, запихивая тетрадь в сумку. — Кстати, у вас красивый почерк.

Негодующий вид онемевшего преподавателя лучше слов говорил о том, что экзамена мне не видать, как собственных ушей. Жалкую тройку не принесет ни блестящий доклад на пятидесяти листах, ни бесстыдно-короткая юбка, надетая на защиту.

Заглушив гомон учебной аудитории, за моей спиной захлопнулась дверь.

Внешне расслабленный Филипп наблюдал за уличной суетой сквозь огромное окно. В непроницаемой тишине каждый шорох звучал громогласно. Ведьмак, словно бы, спрятал нас под невидимый купол. Я лихорадочно вспоминала таблицу умножения, от волнения путаясь в элементарных уравнениях.

Он оглянулся, и некоторое время в молчании мы изучали друг друга. Филипп казался таким красивым, что щемило в груди. Боль, законсервированная в уголочке сознания, встрепенулась и царапнула изнутри острым коготком.

— Твой телефон, — протянув мобильник, с насмешливой улыбкой вымолвил Вестич. Вероятно, он различил, как беспорядочно мечутся мои воспоминания.

— Ты из-за мобильника довел лектора до истерики? — Поколебавшись, я забрала протянутый аппаратик.

— Покер? — В бархатистом голосе парня прозвучала ирония — он заметил, как сильно у меня дрожали руки.

— Таблица умножения, — с отвращением призналась я и позволила себе прямой, открытый взгляд.

Всего секунда понадобилась Филиппу, чтобы добраться до пикантной сцены в антураже пыльного поезда и с Заккари в главной роли.

— Даже так? — желчно переспросил ведьмак. На лице появилась издевательская гримаса, а голосе явственно прозвучал уже знакомый, настораживающий акцент. — Понравилось?

— Послушай, — я нервно кашлянула в кулак и сделала глубокий вздох, — не знаю, что происходит между тобой и Заком, но совершенно точно не желаю становиться главным призом в соревновании. Давайте, без меня!

Вестич не ответил. Стараясь скрыть закипающие на глазах слезы, я отвернулась к окну. На преподавательской стоянке в ослепительном солнце блестели автомобили, и на фоне скромных седанов вызывающе выделялся спортивный БМВ, такой же дорогой и лощеный, как его владелец.