Рассвет над Киевом - Ворожейкин Арсений Васильевич. Страница 13

— Поздравляю! — в тон ответил я, крепко пожимая руку товарищу. — Только ты крещен да крещен. После всех огней и вод, через которые ты прошел, — это пустяк.

Александр Николаевич попал на фронт в 1941 году. Воевал под Москвой, в Крыму и под Ленинградом. За год боев он сбил шестнадцать вражеских самолетов, был награжден тремя орденами Красного Знамени и представлен к званию Героя Советского Союза. И вдруг несчастье. 3 сентября 1942 года его сбили в воздушном бою. Плен. Оттуда ему удалось вырваться, но уже ни орденов, ни звания Героя… Своими неосторожными словами я, видимо, напомнил ему об этом.

— Брось печалиться! Ты не из тех, кого судьба ломает. Мы все выдержим. Помнишь? Сам мне сказал так после нашего с тобой «боя».

Перед Курской битвой на сборах штурманов дивизии мне с Романенко довелось провести учебный воздушный бой. В такой поединок летчик вкладывает все свое умение, все желание победить и всю силу. Цель — зайти в хвост «противнику». Кому это удается, тот считается победителем.

Наши самолеты летят вместе. Резким разворотом расходимся в противоположные стороны и через минуту летим навстречу друг другу. Лобовая атака! Машина Романенко в синеве безоблачного неба кажется точкой. Она стремительно растет.

Зная по боевому опыту, что стрельба по истребителю на встречном курсе бесполезна, я всегда старался отвернуться раньше и, опередив противника в развороте, занять лучшую позицию для боя. И вот, рассчитав момент, резко кручу «як» в сторону, как бы подставляя его под удар Романенко. К моему удивлению, он не погнался за мной, как в таких случаях всегда делали немцы, на чем я их и ловил, а метнул самолет вверх. Я понял: это не случайный маневр. Стало ясно, что мне не удалось навязать свою волю «противнику» — драться на виражах. Романенко своевременно разгадал мой замысел и сделал такой маневр, что оказался на несколько десятков метров выше меня.

Наши самолеты по качеству одинаковы. В таких условиях кто получит преимущество в высоте, тому легче стать хозяином положения. Я оказался ниже, и вести «бой» на вертикальном маневре мне не выгодно, а на горизонтальном — не хочет Романенко. Да и мне теперь, когда я оказался ниже, виражи не принесут победы.

«Противник» понял, что я допустил просчет, и постарался забраться еще выше. Если только Романенко отлетит подальше, то, пользуясь преимуществом в высоте, станет клевать меня, а я вынужден буду только защищаться. Мне оставалось одно — немедленно кинуться за ним и, связав боем, помешать набрать высоту. Не сумею — проиграю.

Романенко, видя, что мой «як» направляет нос за ним, защищаясь, резко развернулся на меня.

И снова лобовая атака, после которой пытаемся зайти друг другу в хвост на виражах. Теперь решает успех только техника пилотирования. Кто лучше будет виражить, тот и победит.

Правильный вираж — это идеальная окружность, и летчик самолетом, точно циркулем, должен прочертить ее в воздухе. Здесь требуются ювелирные движения и большая сила. Силы у меня хватит. А умения?

Положив машину на левое крыло градусов под 70-80, я вращаю ее с наибольшей угловой скоростью. Мотор — на полной мощности. Горизонт, небо, солнце мелькают в глазах. Земля подо мной кружится волчком. Только самолет Романенко словно застыл слева. Но я-то понимаю, что это значит — «противник» не уступает. Стоит мне чуть перетянуть или ослабить рули управления — и мой «як» собьется с этого наивыгоднейшего ритма кругового бега, а истребитель Романенко прильнет к нему сзади. Один, два, три… много виражей. Перегрузка вдавливает меня в сиденье, вес увеличивается, наверно, раз в пять — семь. Мутнеет в глазах. Ноги, руки словно свинцовые и плохо повинуются. А «противник» все ни с места. Просто заколдованный круг. Напрягаю до предела мышцы. Самолет от чрезмерного усилия, точно живое существо, судорожно дрожит, как бы предупреждая: «Полегче на поворотах, а то не выдержу». Дальше принуждать «як» нельзя: он сорвется в штопор, а это равносильно тому, что в рукопашной схватке поднять руки.

Снимаю давление с рулей управления. Мой «як» опускает нос и чуть зарывается. Это уже нарушение правильности виража, но и оно бывает полезно. Романенко, видно, тоже надсадил свою машину, и я каким-то чудом подбираюсь ближе к нему. Еще небольшое напряжение — и он будет на мушке. Момент! Но… темнеет в глазах. Опасаясь, что «противник» воспользуется моей слепотой, притормаживаю.

Снова вижу свет. Но где Романенко? Он чуть ли не сел ко мне в хвост. Скорей подальше от такой близости. «Противник» отстал. Он опять сбоку в прежнем положении. Меня разбирает задор, но выше себя, как говорится, не прыгнешь. Я на виражах не в силах побороть Романенко. Нужно придумать что-то другое. Перейти с горизонтального маневра на вертикальный? Это сделать не так просто. «Противник» умен и ловок, он воспользуется переходом и может оказаться у меня сзади. Все же решаюсь. Не выводя самолет из виража, перевертываю его вверх животом и бросаю выше Романенко.

Рывок! И я лечу вниз головой. Но «противник» оказался не там, где я рассчитывал. Он ускользнул и уже в перевернутом положении подбирается ко мне сзади. Несколько секунд, направляя машины друг на друга, оба виражируем вниз головой. Потом новые рывки, и наши «яки» завертелись колесом. Порой перестаешь понимать, где верх, где низ. В глазах то свет, то тьма.

Сколько времени прошло в этом урагане, никто из нас не заметил. Только близость земли заставила обоих опомниться. И мы, точно по команде, кинули машины в небо и разошлись в разные стороны.

— Ну как, хватит? — слышу в наушниках хрипловатый голос Романенко.

— Пока еще есть бензин — скорей на посадку!

На аэродроме, разгоряченные, точно после жаркой парной, стоим друг перед другом. Гимнастерки хоть отжимай. У обоих красные от перегрузок глаза, но оба довольно улыбаемся. Победа никому не досталась, и мы хорошо понимаем почему. Я испытывал такое ощущение, словно давным-давно знаю Романенко. А это был первый день нашего знакомства. Но в небе люди сразу понимают друг друга. И я, как старому приятелю, говорю:

— Здорово у нас получилось!

Саша привел в порядок волнистую черную шевелюру, накрыл лобастую голову пилоткой и шутливо спросил: