Солдаты неба - Ворожейкин Арсений Васильевич. Страница 96

Не так уж мы проголодались, чтобы рваться в столовую. Но рядом с ней размещались склады аэродромного батальона, и Мы надеялись, что там должны быть люди.

Столовая находилась в большой крестьянской избе. Во дворе стояла запряженная лошадь. Подпруги у нее были ослаблены, и она невозмутимо ела сено, наваленное прямо на землю. На широкой телеге — ящики с мясной тушенкой и сгущенным молоком. Консервы были наши, и мы безо всякой опаски распахнули дверь. В столовой сидели две девушки-официантки и повар. Они удивились и, как мне показалось, даже испугались, увидев нас.

— Почему вы не улетели? — в один голос спросили они.

От девушек мы узнали, что ночью весь гарнизон был поднят по тревоге. С рассветом летчики на исправных машинах перелетели на новый аэродром, а остальные «пешком смылись». Девушки так и сказали: «смылись».

— А почему не на машинах? — спросил Сачков.

— Их не хватило, чтобы увезти склады. Много имущества еще осталось.

— А на аэродроме кто?

— Не знаем. Может, даже и немцы.

— А вы чего ждете?

— Так приказано. Здесь осталась небольшая комендатура. Ждем распоряжения.

Позавтракав, мы поспешили на аэродром. Он находился километрах в пяти от Зубово. Село лежало в речной долине. За околицей мы поднялись на возвышенность, и оба настороженно остановились. Навстречу со стороны аэродрома двигались толпы людей и конные повозки.

— Значит, действительно фронт прорван, — заключил Михаил.

Мы внимательно вглядывались в юго-западную даль и прислушивались. Горизонт дымился, и ухо улавливало еле слышимый гул битвы. На аэродроме, захлестнутом людским потоком, виднелось с десяток самолетов.

— Пойдем, — предложил я Сачкову. — Не может быть, чтобы там никого наших не осталось.

Минут через десять мы встретились с гражданскими, бредущими на Зубово. Они два с половиной года томились в фашистской неволе. Март принес им свободу. Не успели как следует отдышаться — снова угроза порабощения. Ни снег, ни грязь — ничто не могло их удержать. Как застала их опасность, так они и хлынули на восток от приближающейся фашистской армии. Многие босы, в нательных рубашках. Женщины, дети… Беженцы, гонимые войной, — страшное зрелище. Этим несчастным людям не могли мы смотреть в глаза. Мы только прибавили шаг.

Старший инженер полка Семен Черноиванов нашему появлению на аэродроме удивился не меньше, чем девушки из столовой. Но когда услышал, что нас по тревоге никто не разбудил, возмутился:

— А если бы фашистам удалось ворваться в село? Как же Василяка-то про вас забыл? Два командира эскадрильи…

— Зато мы хорошо отдохнули, — не желая сейчас разбираться в этом, мягко говоря, недоразумении, перебил я инженера. — Лучше расскажи, что тут произошло, пока мы мертвецки спали.

Мы узнали, что противник встречными ударами с внутреннего и внешнего фронтов разорвал нашу оборону. Теперь 1-я танковая армия врага выходит из окружения. Ночью отдельным струйкам войск противника удалось просочиться близко к нашему аэродрому и повредить несколько «яков». Полку и батальону обслуживания было приказано немедленно перебазироваться, оставшиеся неисправные самолеты отремонтировать, но если враг прорвется к аэродрому, сжечь. Для этой цели и был оставлен инженер полка с группой механиков.

— Но теперь как будто беда миновала, — Черноиванов кивнул на запад, — бой уже отодвинулся.

Авиационный инженер! Это человек высокой культуры Знаток техники и изобретатель, организатор всей жизни на аэродроме. Без инженера не взлетит ни один самолет. Наша надежда сейчас только на инженера, на его смекалку.

— А из этих калек, — я показал на оставшиеся на аэродроме самолеты, — нельзя ли собрать что-нибудь летучее? А то сто пятьдесят километров в такую распутицу — прогулочка не из приятных.

— К сожалению, пока помочь ничем не могу. — Темное, продубленное лицо Семена Васильевича застыло в задумчивости. В черных глазах сосредоточенность. Черная шапка, черный реглан, черные валенки… Инженер в своей неподвижности походил на какое-то черное изваяние. Немного погодя он сказал с доброй, обнадеживающей улыбкой: — Подождите. Может, что сегодня и удастся скомбинировать. Из десятка самолетов два попытаемся собрать.

Мы с Сачковым пошли на КП, надеясь выяснить обстановку на фронте. Телефон не работал.

К середине дня поток беженцев с запада на восток прекратился. Наблюдатель, стоявший у КП в кузове вездехода, выделенного инженером полка, чтобы было на чем уехать в случае прорыва противника к аэродрому, с тревогой доложил:

— На горизонте появились войска.

Я взял у наблюдателя бинокль. Действительно, юго-западнее аэродрома маячили какие-то войска. Требовалось уточнить. Я воспользовался вездеходом.

Проехав с километр, мы с шофером наткнулись на троих убитых наших солдат. В неглубоком свежем окопе двое лежали с противотанковыми ружьями, а один с ручным автоматом. В окопе много гильз от бронебойных патронов и автомата. Впереди виднелись два обгоревших танка с черными крестами, подбитый бронетранспортер и десятка два фашистских трупов.

Выйдя из машины, мы молча постояли с обнаженной головой, отдавая последнюю честь погибшим бойцам.

Смерть обычно угнетает и давит человека. Теперь, глядя на этих солдат, я не испытывал тягостного чувства. Перед нами не смерть, а бессмертие. Перед нами герои. Они погибли, но собой заслонили аэродром, нас, Родину.

Но кто же эти герои? Никаких документов мы у них не нашли. Неужели такие люди так и останутся безвестными?

На каждом фронтовом аэродроме как-то само собой устанавливалось любимое место для отдыха и бесед. На этот раз у летчиков здесь, вблизи села Окоп, что километрах в тридцати восточное Тернополя, таким местом стали бревна, оставшиеся от строительства землянки. Ожидая возвращения самолета из учебного полета, летчики восседали на этик бревнах, слушая шуточную песенку Саши Сирадзе под собственный аккомпанемент на пандури, которую он сам же и смастерил.