Исторические записки (976 – 1087) - Вриенний Никифор. Страница 20

16. Итак, Вотаниат, когда на его сторону перешли все другие, двинувшись из Фригии, спешил в Вифинию и тайно посылал лазутчиков к начальникам столицы, обещая им великие почести и дары, если они помогут ему овладеть ромейским царством. В то время многие из синклита и из клира, более же всех патриарх Антиохийский Эмилиан, о котором упомянуто было выше, питали неприязнь к державному и к логофету, и искали удобного случая повести дела согласно со своими выгодами. Между тем василевс и логофет, не зная об этой внутренней войне, готовились к внешней и отправили посольство к, правителю турок (а управлял ими Солиман, сын Кутулма), [129] чтобы вооружить его против Вотаниата. Заключив с ними союз, Солиман объявил войну Вотаниату, и с того времени стерег дороги, занял теснины и наблюдал за Вотаниатовыми войсками и движением. Но Вотаниат, по прибытии в Котиайон, узнав о действиях Солимана и не имея у себя довольно войска для борьбы с таким множеством врагов, придумал искусный план. Оставив прямой путь, на котором его ожидали, он ночью свернул с него и, незамеченный сторожевым отрядом, пробрался к крепости, лежащей близ реки Сангарии, которая называется Ацулой и отстоит от Никеи миль на двести; а, поворотив опять оттуда, успел дойти до Никеи прежде, чем турки проведали о его движении. Узнав об этом тайном его переходе и о количестве его войска, они своим строем пошли вслед за ним, а вперёд послали немногих всадников, чтобы мешать ему и замедлять поход его, – но не совсем достигли (своей) цели. Посланные вперёд догнали его недалеко от Никеи и, устремившись на него с криком, пытались стрельбой преградить ему дорогу: но храбрые, хотя и немногочисленные полки Вотаниата противостояли туркам и выдержали их натиск. Впрочем, боясь, как бы турки своей многочисленностью не окружили и не взяли его в плен вместе с воинами, Вотаниат послал к ним Хризоскула. Переговорив с ними и убедив их взять деньги и возвратиться назад, Хризоскул через это доставил войску Вотаниата возможность безопасно идти к Никее.

17. Прибыв к предместью Никеи, увидели они множество народа, построенного фалангами. Подумав, что это враги, намеревающиеся напасть на них, они отчаялись в спасении и едва не окаменели от страха; потому что сражаться против такого множества, при своей малочисленности, считали невозможным, а идти назад очень опасным. В таких обстоятельствах идут к ним послы с вопросом, кто они и чего хотят. В ответ на это фаланги единогласно провозгласили ромейским василевсом Вотаниата. Узнав о том и освободившись от страха, Вотаниат, столь дивно спасенный, вступил в Никею. Разделявших с ним измену было не более трехсот человек. Эти люди, под его предводительством совершив переход среди сетей и многих устроенных им засад, были сохранены невредимыми только силой Божьего Промысла. Бог и здесь показал, что когда Он дает, – злоба бывает бессильна; а если не даст, – суетны домогающиеся, суетны и многочисленные войска их, и засады, и наилучшим образом построенные фаланги, тщетны, бедственны и вовсе невыполнимы самые искусные планы и соображения.

18. Как скоро в столице разнеслась весть о прибытии Вотаниата и о том, что никейцы приняли его с отверстыми объятиями, тотчас все начали говорить и рассуждать, – как члены Синклита, так и духовенство, придумывая способ низложить василевса и воцарить себе Вотаниата; потому что уже многие тайно снеслись с ним и получили от него грамоты за золотыми печатями. Они решились, наконец, собраться в славном храме Божьей Премудрости, вооружить своих, вывести узников из тюрьмы и потом послать к неучаствовавшим в заговоре городским властям, для приглашения их к общему делу. Начальниками заговора были – Эмилиан, человек хитрый и вместе деятельный, могший и хотевший, более чем кто другой, привести народ в волнение, и с ним многие из Синклита. Они положили, до начала дела, принять в число своих соучастников также кесаря, и послали к нему Михаила Вариса – человека, превосходившего многих и умом, и опытностью. Кесарь тогда находился во Влахернском храме, куда в то же время случилось прибыть и самому василевсу. Встретившись с кесарем поздно вечером, Варис объяснил ему дело и показал присланную от Вотаниата грамоту за золотой печатью, в которой он обещал кесарю величайшие дары и почести. Выслушав это, кесарь не задумался ни на минуту и сказал Варису, что он не пойдет против племянника и василевса. Но когда Варис хотел уже уйти, он отправил его к логофету, чтобы последний выслушал его и о том, что услышит, донёс василевсу и устроил все, что должно.

19. Уходя, Варис подозвал к себе одного из своих и послал его объявить своим единомышленникам, что он схвачен и не в силах будет перенести бичи и пытки, но выскажет все, что знает. «Вам, – прибавил он, – надобно скорее определить, что для вас полезно». Сказав это, он отведен был к логофету и объявил все, что знал; а логофет обо всём донес державному. В это время случился там и Алексей Комнин и, когда потребовали его мнения, предложил самый лучший совет: он сказал, что надобно поскорее послать воинов и схватить начальников заговора. Этот совет показался лучшим из всех и кесарю и логофету, но державному не понравился; ему казалось, что, так как теперь время уже вечернее; то, если кого возьмут под стражу, – в городе произойдет смятение и тревога. Так Промысел Божий омрачил ум державного. Последний взятие под стражу отложил до завтра; а они, рано поутру собравшись все в храме Божьей Премудрости, [130] отворив бывшие в городе тюрьмы, вооружив осужденных и, кроме того, своих слуг и домашних, кто сколько имел, послали их к не участвовавшим в заговоре градоправителям и грозили сжечь дома тех, которые не явятся к ним и не примут участия в их замысле. В грамоте же, которую дали посланным, надписано было так: «Святейшие Патриархи, Синод и Синклит призывает вас в славный храм Божьей Премудрости». И все сбежались, – одни охотно, другие нехотя. [131]

20. Когда об этом возвещено было василевсу, он послал за Алексеем Комниным, и василевс спросил его, что должно делать в настоящем случае. Он предложил совет превосходнейший и полезнейший: сказал, что собравшаяся толпа не привыкла к военным действиям; это – рабочие, они не устоят, увидев людей вооруженных и готовых к битве; а потому против них надобно послать вооруженных бердышников – царскую стражу, под командой военачальника. Но державный, выслушав эти слова, отверг совет, – не знаю, потому ли, что им овладел страх, или потому, что от избытка добродетели, стоял уже выше окружавших его несчастий. Тогда еще возможно было подавить восстание и погасить огонь прежде, чем он разгорелся в величайший пожар; но василевс не захотел сделать этого.

21. Комнин снова побуждал его действовать и всячески ободрял, пока не услышал от него укоризны в жестокости. Наконец державный сказал ему следующее: «У меня давно была мысль отказаться от престола; посему я с радостью приму то, чего желал сам, когда Промысел присудил мне это помимо моей воли. Ты же, если хочешь, поставь вместо меня василевсом брата моего Константина». Когда он сказал это, Комнин попросил у него письменного удостоверения в сказанном, – и державный тотчас приготовил грамоту и приложил печать. После того он отправился во Влахернский храм Богоматери, а Комнин, взяв грамоту, пошёл к Константину и убеждал его следовать за собой во дворец, чтобы принять царскую власть. Но Константин, ослепленный юношескими помыслами, отказался, думая, что ему будет хорошо, если скипетр возьмет в свои руки Вотаниат, поспешил явиться к нему прежде, чем он переправился через пролив. Так действовали тогда эти люди.

22. Узнав о возмущении в городе, Вотаниат поднялся из Никеи и пошёл к столице. Прибыв в Константинополь, он послал отряд под начальством одного из довереннейших своих слуг, по имени Борил, занять василевсов дворец, а потом вскоре и сам направился к городу. Прибыв в Руфинианский дворец, [132] он остановился, чтобы дождаться василевсова дромона и других приготовлений. К нему отправились Константин Порфирородный и Алексей Комнин, один – не предполагая того, что впоследствии пришлось ему испытать, а другой – предвидя и предсказав все, что потом совершилось. Василевс еще не подал руки и не сделал приветствия, как Комнин начал говорить новому державному следующее: «Ты знаешь, милостивый василевс, что этот Порфирородный, когда царствовал родной его брат, не получал от него ничего хорошего, но проводил всю жизнь, как бы заключенным в мрачной темнице. Теперь он имеет добрую надежду, что мрак его жизни рассеется, и что в твоё милостивое и отечески попечительное обо всех царствование он увидит чистейшее счастье».