Сержанту никто не звонит - Врочек Шимун. Страница 52

— Лучший метод — кулаком в зубы, — равнодушно заметил Следователь. — Или по почкам. А это больно. Вы напрашиваетесь, причем уже не в первый раз... Не надо больше таких попыток, мой вам совет. Однажды я могу уступить.

* * *

Ночью ему снился сон.

«...плаще с кровавым подбоем Пятый Прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат вышел на балкон».

ТЫ ПОНЯЛ?

что я должен понять?

МОЙ СЫН. ОН МОЛОД. ОН СНОВА ПЕРЕД ВЫБОРОМ.

чаша сия...

ОН МОЛИТ МЕНЯ.

о чём?! что он просит?

ОТВРАТИТЬ ЧАШУ.

* * *

— Ваше имя?

— Гойко Вутич.

— Род занятий?

— Художник.

— Точнее.

— Художник-оформитель при клубе «Родина».

— Давно знакомы с Рославом Кнежинским?

— Четыре... простите, уже... пять лет. Да, пять лет.

— При каких обстоятельствах состоялось ваше знакомство?

— Э-э-э?.. Я точно не скажу, давно было.

— Постарайтесь. Курите?

— Что? Простите?

— Я спрашиваю: вы курите? Возьмите сигарету.

— Д-да, спасибо, спасибо... Вообще-то я пытаюсь бросить...

— Огня?

— Да, пожалуйста... Спасибо.

— Так как вы познакомились?

— На моей выставке. Я…

— Минуту. В вашем деле нет упоминаний о выставке.

— Понимаете... Это всё было неофициально. Я часто устраиваю такие вечера для друзей... показываем картины, читаем стихи… Мм… Можно мне пепельницу?

— Конечно. Где это происходило?

— Премного благодарен. У меня на квартире... кажется. Кто-то привёл Рослава...

— Что дальше?

— Посидели, выпили... А утром он сказал, что ему очень понравилась одна из моих картин… «Синее небо».

— Он объяснил, почему?

— Да. Он объяснил.

* * *

— Знаете, — Рослав опять также странно, одними губами, улыбнулся. — есть один старый... достаточно старый фильм... «Миражи», кажется. Китайский фильм, где много кунг-фу и акробатических трюков…

— Какое отношение?

— Да, в общем-то, никакого. Но там был забавный момент… Когда молодой глупый китаец спасает раненого босса мафии… больного желудочной язвой старика... Вы видели этот фильм?

— Нет.

— Всё равно. Так вот, спасает... на бегу пару раз роняет старика... но — спасает. Старик назначает его своим преемником и тут же испускает дух. Смешно?

— Не очень.

— И мне — не очень. Потому что на самом деле старик желал своему спасителю смерти...

Молчание.

— Почему?

Смешок.

— Будь я старым мудрым даосом, а вы — моим учеником, я бы молча вышел в дверь, оставив вас наедине с вашими мыслями… Но, думаю, это достаточно затруднительно...

— Стать даосом?

— Выйти в дверь? — эхом откликнулся узник. Вымученно улыбнулся. — Вы задаёте странные вопросы...

* * *

Сегодня он решил ехать домой. В последний раз подобное решение обернулось бессонной ночью: он сидел на кухне, включив свет и — зачем-то — все конфорки. Синеватое пламя плясало, через раскрытое окно в кухню врывался ветер; осень — будь она проклята… Будь всё проклято.

Водка не шла. С трудом пропихивая в глотку очередные пятьдесят грамм, он расправился с поллитрой. Швырнул в окно пустую бутылку и почувствовал себя смертельно трезвым…

ТЫ РЕШИЛ?

Он выронил бутылку, только что открытую, выругался. На столе перед ним стоял пустой стакан, лежали стебли полузасохшего лука, кусок черного хлеба со следами надкуса. В лужице водки обнаружился черный «Берг» с именной гравировкой по щечной накладке. Пачка папирос, окурки, горелые спички...

ТЫ РЕШИЛ?

— Я пьян, — он не заметил, как заговорил в слух. — Я пьян! Слышишь ты, голос в моей голове?! Когда я допью бутылку...

Он наклонился, с трудом сохраняя равновесие, ухватил поллитру за горлышко. Выпрямился. Мокрое стекло выскользнуло из пальцев.

— Твою мать! — с чувством сказал он. — А знаешь, — он перешел на доверительный шепот, — когда я допью, голоса исчезнут. Их место займут черти! Белые черти... — он скривил губы. — Видишь, я еще могу шутить. Ты — Бог? Нет, лучше не отвечай. Сегодня я ничего не хочу знать. Сегодня я пришел в гости к Анне...

— Анна! — он повернулся к двери. В проем ударом топора падал свет, высекая из темноты кусок паркета.

— Анна!

ТЫ НУЖДАЕШЬСЯ В ПРОЩЕНИИ

Я нуждаюсь в ней! Зачем мне прощение — без неё?!

ЗАЧЕМ ТЕБЕ ОНА — БЕЗ ПРОЩЕНИЯ?

— Ты — не Бог, — он устало ссутулился, глядя на кусок паркета. Чертов кусок паркета, на который когда-то ступала нога Анны. — Бог не задает дурацких вопросов...

* * *

— Скажи мне одно… только честно, Рослав! Ты — болен?

— Честно? — узник улыбнулся. — Нет.

Следователь дёрнул щекой. Полез в нагрудный карман, вытащил сложенную вчетверо бумагу. Развернул.

— А я говорю: ты болен.

— Что это? — удивился Рослав.

— Справка. Выдана шестой городской больницей, более известной, как СУС номер шесть.

— Психушка?

— Санаторий узкой специализации. — поправил Следователь. Взял карандаш, положил перед собой чистый лист бумаги. — А теперь — официальная часть. Почему вы скрыли от следствия, что в апреле прошлого года были доставлены в СУС номер шесть с диагнозом «суицидальный синдром»?

— Я ничего не скрывал.

— Вы отрицаете?

— Какое это имеет значение?!

— Значит: отрицаете. Так и запишем.

— Нет!

— Что — нет?

— Пишите: я признаю. Был доставлен.

— Пишу.

— Ещё пишите… Доктор Войцевич определил мой диагноз, как «суицидальный синдром»... Пишете?

— Пишу, пишу.

— Мне было предложено остаться и провести в больнице ещё три месяца. Добровольно, конечно… Я согласился.

— Почему?

— Потому что иначе меня оставили бы там силой.

— Так... — он помолчал. — И что дальше?

— По истечении трёх месяцев доктор Войцевич счёл, что курс можно завершить. Сказал, что я нашёл цель в жизни... — инженер невесело усмехнулся. — и теперь у меня всё будет хорошо.

— Что за цель?

— Жить. Просто жить.

— И что?

— А жить оказалось непросто.

* * *

— Вы ее любили?

— Не знаю, — в глазах Следователя клубится туман, желтовато-серый, мокрый, одно прикосновение которого заставляет вздрогнуть. Болото, хлябь... Ничто под ногами, нечто за туманом. — Не знаю. Просто... без нее мир стал каким-то плоским... Нет объема. Чертова проекция на плоскость, масштаб два к одному... Что вы на меня так смотрите?