Честь Маллинеров - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 2
Все эти способы так расслабили полковника, что внезапная наглость возымеет немедленный эффект. Бледный, но решительный, племянник мой тщательно оделся и пошел к своей невесте на семейный обед.
Не знаю, видел ли кто-нибудь из вас, как обедает полковник в отставке. Я лично не видел, но Арчибальд рассказывал, что зрелище это заслуживает внимания. Суп и рыбу колониальный полковник ест примерно так, как это делает лев, храпя и сопя. Перед жарким приветливость его возрастает. Первый, животный голод утолен, сытость творит свое доброе дело. За сладким и за портвейном вконец разомлевший полковник откидывается в кресле и переходит к историям.
Так было и на сей раз. Бэгшот, дворецкий, наполнил хозяйский бокал, отступил в тень, и сэр Рекстроу Каммарли, благодушно фыркнув, уставился на будущего зятя. Если б он что-нибудь замечал, он бы заметил, что зять напряжен и бледен.
— Вот вы говорите, — начал он, — сегодня полная луна. Поневоле припомнишь, что случилось с одним моим другом в Бонго-Бонго. Такой, знаете ли, Джордж Бейтс.
Он прихлебнул вина, а мой племянник увидел, как омрачилось прекрасное лицо Аврелии. Мать ее, бледная, усталая дама, коротко вздохнула. Где-то сзади забеспокоился Бэгшот.
— Если я вам это рассказывал, — продолжал сэр Рекстроу, — остановите меня. Так вот, в полнолуние жители Бонго-Бонго охотятся на носорогов…
— Стоп! — сказал мой племянник.
Воцарилось тяжкое молчание. Сэр Рекстроу дернулся, словно возглас этот был пулей, а сам он — носорогом, которого, кстати, напоминал, когда не расслаблялся.
— Что вы сказали? — осведомился он.
— Я сказал «стоп», — отвечал Арчибальд. — Вы предложили остановить вас, я и остановил, поскольку слышал эту историю шесть раз. Так может приесться и хорошая повесть, но, увы, она плохая. В общем, любезный Каммарли, больше я слушать не намерен. Ни о Бейтсе, ни о носороге, ни о ком бы то ни было ином. Ясно? С меня хватит.
Кончив эту речь, он налил себе вина, незаметно отодвигаясь, чтобы в случае чего скользнуть под стол. Из-под стола, прикинул он, корпулентный полковник не вытащит, особенно если там получше угнездиться.
Когда он совсем уж было приготовился к этому, послышался голос хозяйки.
— Спасибо, — сказала леди Каммарли, и слезы сверкнули в ее усталых глазах. — Давно пора произнести эти прекрасные слова. Сколько раз я об этом мечтала! Что же до носорогов, я слышала о них сто двадцать шесть раз.
Аврелия просто светилась.
— А я, — сообщила она, — сорок три.
Сзади донесся деликатный кашель.
— А я, — сказал Бэгшот, — восемьдесят семь. Вероятно, вы не представляете, как тяжело нам, дворецким. Уйти нельзя, мы на службе. Очень, очень тяжело. Спасибо вам, мистер Маллинер.
— Не за что, — откликнулся Арчибальд.
— Спасибо, мой дорогой, — сказала леди Каммарли.
— Спасибо, спасибо, спасибо, — сказала Аврелия.
— Рад служить.
— Вот почему, — обратилась она же к отцу — от тебя бегают в клубе.
— От меня не бегают!
— Бегают. Кто же этого не знает?
— А ведь правда! — вскричал сэр Рекстроу. — Теперь я и сам вижу. Ну конечно, я всем надоел. Но этот замечательный юноша открыл мне глаза. Бэгшот, наполните бокалы! Тебе, дорогая? Тебе, Рели? Выпьем за моего любимого зятя, который оказал мне сегодня неоценимую услугу. А теперь, поскольку мы завершили нашу скромную трапезу, не погуляют ли наши молодые? Как справедливо заметил Арчибальд, сейчас полнолуние. — И сэр Рекстроу приятно засмеялся.
Внизу, при луне, Аврелия стала каяться.
— Арчи, — сказала она, прижимаясь к его руке, — наверное, ты заметил, какая я была противная. Это потому, что ты пресмыкался перед папой. Да, конечно, он чудище, но ты, ты, мой герой, не должен был его бояться! Я ошибалась. Ты копил силы для удара. Прости меня!
Естественно, мой племянник пробормотал: «Ну что ты, что ты», но как-то невесело. Легко ли снести такую издевку рока? Аврелия любит его, обожает, а он должен с ней расстаться. Даже в русском романе из такой ситуации не выкрутишься.
— Пойдем завтра в «Савой», — сказала тем временем невеста. — Это надо отпраздновать.
— Пойдем, — рассеяно согласился он, думая о том, есть ли поблизости театральное агентство.
Назавтра в половине двенадцатого Арчибальд поднимался по сомнительной лестнице, которая вела в офис Изадора Макколума, театрального агента, известного тем, что он чаще всех других обещал сообщить, если что подвернется. Итак, Арчибальд шел к нему. Состояние у него было примерно такое, как у Гамлета: разум говорил ему «надо», он говорил разуму «не хочется».
Пока он колебался, наверху хлопнула дверь, кто-то побежал по ступенькам, и тяжелое тело, стукнувшись об него, покатилось с ним вместе к входной двери. Когда, пролетев этот утлый барьер, племянник мой стал приводить себя в порядок, он понял, что рядом, на мостовой, толстая особа в розовом платье, с обесцвеченными волосами.
Какое-то время она пыхтела с истинно трагическим пылом.
— Ой, извиняюсь! — вскричала она, отпыхтевшись. — Здорово я вас?
— Нет, что вы, — отвечал Арчибальд, вправляя какое-то ребро.
— Бегу как угорелая…
— Ничего, ничего.
— А кто не побежит, если всякие черви оскорбляются?
Арчибальд сочувственно пощелкал языком:
— Вас оскорбил червь?
— Ну!
— Что ж от них ждать, в сущности? Черви — это черви.
Такая терпимость возмутила розовую особу.
— Прям, сейчас! — сказала она. — Он что говорит? Он говорит, я толста для героини. — Она горестно фыркнула. — Это надо же, в местечках! Называется пояс Б. Да им чем толще, тем лучше. Значит, не зря потратились. Вот в «Лейстер Аргусе» писали: «Пышная красота».
— Простите?
— Это у меня. Джеральдина в «Исковерканных судьбах».
Интеллект моего племянника, какой бы он там ни был, уже встал на место.
— Вы играете в мелодрамах?
— Это кто, я? — откликнулась особа. — Это где, в мелодрамах? Он еще спрашивает!
Арчибальд подтвердил, что делает именно это.
— Простите, — заметил он, — не зайти ли нам в погребок, немного выпить? Я бы вам предложил выгодное дельце.