Дева в беде - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 15

Примерно в то же время, когда поезд уносил Джорджа Бивена с вокзала Ватерлоо, серый гоночный автомобиль, скрежеща тормозами и разбрызгивая из-под колес гравий, подкатил к главному входу замка. Сидевший за рулем тонкий элегантный молодой человек снял гоночные очки, достал часы и обратился к находившемуся на пассажирском сидении толстому юноше:

— Два часа восемнадцать минут от Гайд-парка, Буля. Не пыльно, а?

Его спутник не ответил, он был погружен в раздумья. Он тоже снял гоночные очки, обнаружив румяное и печальное лицо, снабженное кроме всего положенного усиками и лишним подбородком. И хмуро окинул очаровательную картину, доселе скрытую от его очей.

Перед ним, на фоне голубого неба, вздымалась симметрическая громада Бэлферского замка, серый камень и зеленый плюш. По обе стороны, насколько хватало глаз, разбегался ухоженный парк; ровный зеленый газон там и сям пестрил коврами фиалок, кое-где вздымались купы лип, могучие дубы и ясени; все в идеальном порядке, все дышит спокойствием, все так по-английски. Неподалеку, полевую руку, располагался розовый питомник, из которого под острым углом торчало седалище вельветовых брюк, чей владелец, очевидно, был занят сбором улиток. В зелени кустов пели дрозды, грачи галдели на вязах. Издалека доносились звон овечьих колокольчиков и мычание коров. Идиллическая картинка, залитая вечерним светом великолепного весеннего дня и обдаваемая легким дыханием западного ветерка, должна бы навеять благостную, мечтательную созерцательность на того, кто был единственным наследником этого земного рая.

Но душа Перси, лорда Бэлфера, не отзывалась на гармонию Человека с Природой и не находила утешения в том, что все это великолепие в один прекрасный день станет его собственностью. Все мысли вытеснило воспоминание о мучительной сцене в полицейском суде. Замечания судьи, бестактные и бесчувственные, еще звучали в ушах. И потом эта адская ночь в участке… Темнота… Жесткие нары… Нестройный вокализ пьяни и рвани в соседней камере… Быть может, время и сгладит боль воспоминаний, притупит острое, мучительное страдание — но совершенно удалить их из памяти бессильно и время.

Перси был потрясен до самых глубин души. Тело затекло и ныло; душа кипела вулканом. Его препроводили по Хей-маркету на глазах у всего Лондона под полицейским эскортом. Судья, которого ничто не могло убедить в том, что Перси не пьян в стельку, разговаривал с ним, как с нашкодившим мальчишкой. Он даже позволил себе замечания о его печени, вроде «последите за собой и бросьте пока не поздно» (даже в устах личного врача, в уединении больничной палаты, такие слова неприлично откровенны). Так что не стоит, пожалуй, удивляться, что замок Бэлфер со всеми своими природными и архитектурными достоинствами оставил лорда Бэлфера несколько холодноватым. Он клокотал от негодования, с которым ничего не мог поделать сам Реджи Бинг. Не его избрал бы Перси в тяжелую минуту. Реджи не умел утешать. Он упорно называл его старой Итонской кличкой «Буля», которую Перси терпеть не мог, и всю дорогу отпускал совершенно невыносимые, непристойные замечания по поводу недавнего инцидента.

Они поднялись по лестнице, позвонили, и тут Реджи снова принялся за свое.

— Похоже, — сказал он, — на кусок из мелодрамы. Осужденный сын возвращается в родные пенаты, ковыляет по ступенькам, дергает звонок. Что ждет его за этой дверью? Прощение? Выволочка? О, конечно, седовласый дворецкий, носивший его когда-то на руках, разрыдается в его жилетку, но папа, что скажет старый папа? Как примет он блудного отпрыска?

Лорд Бэлфер помрачнел еще сильнее.

— Мне не до шуток, — холодно сказал он.

— Да что ты, я не шучу. Разве можно шутить в такой момент, когда друг твоей юности стал социальным изгоем?

— Заткнись!

— А ты думаешь, мне приятно показываться рядом с человеком, известным в криминальных кругах как Перси-бей-полисмена? Я держусь, но внутри у меня все клокочет.

Тяжелая дверь отворилась, обнаружив на пороге Кеггса, дворецкого. Это был человек почтенных лет, дородный и достойный, с почтительно-благожелательным лицом, которое засияло, когда он увидел вошедших. Появление их, по-видимому, переполнило чашу его счастья. Светлые, чуть навыкате глаза светились высшим благоволением. Полумраку холла и его массивной мебели он придавал недостающий дух уюта, который так мил сердцу вернувшегося домой скитальца. Весь его вид свидетельствовал, что долгожданный миг наступил, отныне и на века здесь воцарятся спокойствие и счастье. Нам больно, но мы вынуждены сообщить вам, что все свободное от службы время этот идеальный служака был так далек от почтительности, что называл лорда Бэлфера за глаза «Перси», и даже «наш Персик». Мало того: для старшей прислуги не было секретом, а для младшей служило предметом тайных пересудов то обстоятельство, что Кеггс — в душе социалист.

— Добрый вечер, ваша милость. Добрый вечер, сэр.

Лорд Бэлфер только хрюкнул. Реджи был любезней:

— Как дела, Кеггс? Если вы намерены это сделать, то сейчас — самое время. — Он отступил на шаг и приглашающим жестом указал на жилетку лорда Бэлфера.

— Виноват, сэр?

— А! Хотите дождаться более интимного момента? Возможно, вы и правы.

Дворецкий снисходительно улыбнулся. Он не имел понятия, о чем говорит Реджи, но это его не заботило. Он давно уже пришел к заключению, что этот член семьи — не в себе, и гипотеза находила поддержку у личного лакея. Нельзя сказать, что Кеггс не любил Реджи, но в интеллектуальном смысле он считал его ничтожно малой величиной.

— Пришлите чего-нибудь выпить в библиотеку, Кеггс, — сказал лорд Бэлфер.

— Слушаю, ваша милость.

— Могучая идея, — сказал Реджи. — Загоню старушку в гараж и тут же вернусь.

Он вскарабкался в машину и включил зажигание. Лорд Бэлфер проследовал в библиотеку, тогда как Кеггс просочился сквозь обитую зеленым сукном дверь в дальнем конце холла, отделявшую помещения прислуги от остальной части замка.

Едва успел Реджи проехать сотню метров, как заметил свою мачеху и лорда Маршмортона, двигавшихся к нему навстречу от розового питомника. Он подъехал поближе, чтобы поздороваться.