Еще одна рождественская песнь - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 2

Эта мысль заморозила обе его ноги и заставила задрожать оба его подбородка. Жалованье, которым налогоплательщики обеспечивали Эгберта за питье чая в четыре часа, не было таким щедрым, как ему хотелось, но других средств к существованию у него не имелось вовсе. Лишившись его, он станет нищим. И не сможет даже просить у прохожих на хлеб насущный, поскольку его лечащий врач категорически запретил ему все мучное. Оставалось только одно. Какую бы цену ни пришлось уплатить за это, он должен продолжить путь до дома своей тетушки, а там с тяжелым сердцем поглотить икру, черепаховый суп, индейку, рождественский пудинг, фруктовые корзиночки, горячие булочки с маслом и засахаренные фрукты, запивая все это хересом, шампанским, портвейном и ликерами. Если произойдет худшее, размышлял он, так как был философом, что же, в мире одной могилой станет больше.

Тем не менее при всей своей философии он не излучал бодрости, когда завершил путь и обменялся поздравлениями с тетушкой в ее роскошной гостиной. Он обратил внимание, что со времени их последней встречи тетушки стало заметно больше. Она тоже начала жизнь бойким пухленьким младенчиком, выросла в сферическую девушку и кончила одной из трех самых корпулентных женщин в лондонском Уэст-Энде.

Он вручил тетушке рождественский подарок, а она вложила ему в руки продолговатый пакет.

— Деньги для приобретения партнерства, милый, — сказала она.

Никто из видевших Эгберта не поверил бы, что от восторга он был способен раздуться больше, чем уже раздулся, но при этих словах он словно расширился наподобие тех странных округлых рыб, которых ловят во Флориде и которые, когда их извлекают из воды, надуваются, будто воздушные шары. Нос у него затрепетал, уши зашевелились, глаза, обычно лишенные даже намека на выражение, теперь засияли, подобно двум звездам. Такого ликования он не испытывал со своего седьмого дня рождения, когда ему подарили коробку шоколадных конфет, а он сожрал верхний ярус и решил было, что все уже позади, и тут обнаружил внизу замаскированный второй ярус. Он обвил талию тетушки рукой, насколько этой руки хватило, и нежно ее поцеловал.

— Как я могу отблагодарить вас? — прошептал он прерывающимся голосом.

— Я думала обрадовать тебя, дорогой, — сказала она. — А теперь, боюсь, должна буду тебя огорчить. Ты читаешь журнал «Чистая диета и искупление мира»?

— Тот, с девушками без всякой одежды?

— Нет. Это «Плейбой». Я его постоянная подписчица. А этот посвящен вегетарианству. На прошлой неделе мне его доставили по ошибке. От нечего делать я его перелистала, и мой взгляд на мир стал иным. Там указывается, что вегетарианство — это необходимое условие цивилизации высшего порядка, когда человечество станет истинно человеческим.

Эгберт — насколько это осуществимо для чемпионов по дородству — подпрыгнул в кресле. Дичайшая мысль мелькнула у него в уме, каким бы его ум ни был. Даже стань он жертвой бубонной чумы, странное ощущение, которое он испытал, не могло бы оказаться более странным.

— Вы имеете в виду?..

— Там указывается, что только так на земле воцарится мир, прекратятся войны, будет покончено с преступностью, болезнями, душевными расстройствами, бедностью и угнетением. И ты ведь не станешь отрицать, дорогой, что это было бы очень мило, ведь не станешь?

Как правило, дикция Эгберта была безупречной — такой, какую можно приобрести только на государственной службе, — но от наплыва чувств он начал заикаться.

— Вы имеете в виду, — вскричал он, вставив пять или шесть «д» в «виду», — что стали вегетарианкой?!

— Да, дорогой.

— И сегодня не будет индейки?

— Боюсь, что нет.

— Ни черепахового супа? Ни мясных пирожков?

— Я знаю, как ты огорчен.

Как упоминалось, Эгберт незадолго до этого уже подпрыгнул в кресле. Теперь он выпрыгнул из него, будто грациозный балетный премьер, демонстрирующий пируэт, на успешное выполнение которого любой опытный букмекер ставил бы не больше восьми против ста.

— Огорчен?! — вскричал он. — Огорчен? Я не мог бы обрадоваться больше. Я только что тоже стал вегетарианцем. Собственно говоря, глаза бы мои этой индейки не видели. А что будет у нас на обед?

— Для начала суп из морских водорослей.

— Очень питательно.

— Потом фальшивая лососина из тыквы, подкрашенной в розовый цвет.

— Великолепно!

— Затем котлеты из орехов со шпинатом.

— Превосходно!

— И апельсин.

— Мы его разделим?

— Нет. Каждому по штуке.

— Настоящий пир. Бог да благословит нас всех до единого [2], — сказал Эгберт.

У него возникло ощущение, что фраза эта была ему знакома прежде, но не всем нам дано быть оригинальными, а Эгберту казалось, что она подводит итог сложившемуся положению вещей примерно настолько, насколько положению вещей вообще можно подвести итог.