Фамильная честь Вустеров - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 7

— Такую услугу я не могу оказать даже любимой тетке. Я и в мыслях не допускаю...

— Допускаешь, мой птенчик, еще как допускаешь, а если нет — сам знаешь, что тебя ждет. — Она многозначительно помолчала. — Вы следите за развитием моей мысли, Ватсон?

Я был просто убит. Слишком прозрачным оказался ее намек. Не в первый раз она давала мне почувствовать, что под стальной перчаткой у нее бархатная рука — то есть именно наоборот.

Моя жестокосердная тетушка владеет могучим оружием, которое постоянно держит над моей головой, как меч над головой этого... как его? — черт, забыл имя того бедолаги, Дживс знает, — и вынуждает меня подчиняться своей воле: это оружие — угроза отлучить меня от своего стола и, соответственно, от деликатесов Анатоля. Нелегко забыть то время, когда она на целый месяц закрыла передо мной двери своего дома, да еще в самый разгар сезона охоты на фазанов, из которых этот чародей творит нечто волшебное.

Я предпринял еще одну попытку урезонить тетушку.

— Ради Бога, зачем дяде Тому эта кошмарная корова? На нее смотреть противно. Ему без нее будет гораздо лучше.

— Он так не считает. И довольно об этом. Сделай для меня это пустяшное одолжение, иначе гости за моим столом начнут спрашивать: «А что это мы совсем перестали встречать у вас Берти Вустера?» Кстати, какой восхитительный обед приготовил вчера Анатоль! Ему поистине нет равных. Не удивляюсь, что ты такой поклонник его стряпни. «Она буквально тает во рту» — это твое выражение.

Я сурово посмотрел на нее.

— Тетя Далия, это что — шантаж?

— Конечно, ты разве сомневался? — И она унеслась прочь.

Я снова опустился на стул и принялся задумчиво жевать остывший бекон.

Вошел Дживс.

— Чемоданы уложены, сэр.

— Хорошо. Дживс, — вздохнул я. — Едем.

— Всю свою жизнь, Дживс, — сказал я, прервав молчание, которое длилось восемьдесят семь миль, — всю свою жизнь я попадаю в самые абсурдные передряги, но такого абсурда, как этот, я и представить себе не мог.

Мы катили в моем добром старом спортивном автомобиле, приближаясь к «Тотли—Тауэрс»: я за рулем, Дживс рядом, чемоданы сзади на откидном сиденье. Мы тронулись в путь в половине двенадцатого, и сейчас солнце сияло особенно весело на ясном предвечернем небе. Был погожий благодатный денек, уже по-осеннему свежий и приятно бодрящий, при других обстоятельствах я бы без умолку болтал, приветственно махал встречным сельским жителям, может быть, даже напевал что-нибудь бравурное.

При других обстоятельствах... Если что и невозможно было изменить, так это обстоятельства, поэтому никакого бравурного пения с моих уст не срывалось.

— Да, такого я и представить себе не мог, — повторил я.

— Прошу прощения, сэр?

Я нахмурился. Дживс решил дипломатничать, но время для своих штучек выбрал на редкость неудачное.

— Перестаньте притворяться, Дживс, — сухо сказал я, — вам все отлично известно. Во время моего разговора с теткой вы были в соседней комнате, а ее реплики вполне можно было услышать на Пикадилли. Дживс оставил свои дипломатические уловки.

— Да, сэр, должен признать, суть беседы от меня не ускользнула.

— Давно бы так. Вы согласны, что положение аховое?

— Не исключаю, сэр, что обстоятельства, в которые вы попадете, могут оказаться весьма и весьма щекотливыми.

Меня одолевали мрачные предчувствия.

— Если бы начать жизнь заново, Дживс, я предпочел бы родиться сиротой и не иметь ни одной тетки. Это турки сажают своих теток в мешки и топят в Босфоре?

— Насколько я помню, сэр, топят они не теток, а одалисок.

— Странно, почему теток не топят? Сколько от них зла во всем мире! Каждый раз, как ни в чем не повинный страдалец попадает в безжалостные когти Судьбы, виновата в этом, если копнуть поглубже, его родная тетка, это говорю вам я, Дживс, можете кому угодно повторить, ссылаясь на меня.

— Над этим стоит задуматься, сэр.

— Не пытайтесь убеждать меня, что есть тетки плохие, а есть хорошие. Все они, если приглядеться, одинаковы. Ведьминское нутро рано или поздно проявится. Возьмите нашу тетушку Далию, Дживс. Я всегда считал ее воплощением порядочности и благородства, и чего она требует от меня сейчас? Обществу известен Вустер, срывающий с полицейских каски. Потом Вустера обвинили в том, что он ворует сумочки. Но этого мало, тетке захотелось познакомить мир с Вустером, который приезжает погостить в дом мирового судьи и в благодарность за его хлеб-соль крадет у него серебряную корову. Какая гадость! — праведно негодовал я.

— Очень неприятное положение, сэр.

— А интересно, Дживс, как примет меня старикашка Бассет?

— Будет любопытно наблюдать за его поведением, сэр.

— Не выгонит же он меня, как вы думаете? Ведь я как-никак получил приглашение от мисс Бассет.

— Конечно, не выгонит, сэр.

— Однако вполне возможно, что он глянет на меня поверх пенсне и с презрением хмыкнет. Не слишком вдохновляющая перспектива.

— Да уж, сэр.

— Я что хочу сказать? Ведь и без этой коровы я попал бы в достаточно затруднительные обстоятельства.

— Вы правы, сэр. Осмелюсь поинтересоваться, в ваши намерения входит выполнить пожелание миссис Траверс?

Когда ведешь автомобиль со скоростью пятьдесят миль в час, ты лишен возможности в отчаянии воздеть руки к небу — а только так я мог бы выразить обуревавшие меня чувства.

— Никак не могу решить, Дживс. Совсем измучился. Помните того деятеля, которого вы несколько раз цитировали? Ну, он еще чего-то там жаждал, потом про трусость — одним словом, из кошачьей пословицы.

— Вы имеете в виду Макбета, сэр, героя одноименной драмы покойного Уильяма Шекспира. О нем сказано: «В желаниях ты смел, а как дошло до дела — слаб. Но совместимо ль жаждать высшей власти и собственную трусость сознавать? И хочется, и колется, как кошка в пословице».

— Вот-вот, это про меня. Я сомневаюсь, колеблюсь, — Дживс, я правильно произнес это слово?

— Безупречно правильно, сэр.

— Когда я начинаю думать, что меня отлучат от кухни Анатоля, я говорю себе: была не была, рискну. Потом вспоминаю, что в «Тотли-Тауэре» мое имя и без того смешали с грязью, что старый хрыч Бассет считает меня последним проходимцем, отпетым жуликом, который тащит все, что под руку попадается, если оно только не приколочено гвоздями...

— Прошу прощения, сэр?

— Разве я вам не рассказывал? Мы с ним вчера снова столкнулись, да еще похлеще, чем в прошлый раз. Он меня теперь считает настоящим уголовником, врагом общества номер один, ну, в крайнем случае, номер два.

Я кратко пересказал Дживсу вчерашнее происшествие, вообразите смятение моих чувств, когда я увидел, что он усмотрел в нем нечто юмористическое. Дживс редко улыбается, но сейчас его губы начала кривить несомненная усмешка.

— Забавное недоразумение, сэр.

— Вы сказали «забавное», Дживс? 

Он понял, что его веселье неуместно, мгновенно стер усмешку и вернул на лицо выражение строгое и почтительное.

— Прошу прощения, сэр. Мне следовало сказать «досадное».

— Вот именно.

— Понимаю, каким испытанием оказалась для вас встреча с сэром Уоткином в подобных обстоятельствах.

— Да уж, а если он застукает меня, когда я буду красть его корову, испытание окажется еще более жестоким. Эта картина все время стоит у меня перед глазами.

— Очень хорошо понимаю, вас, сэр. «Так малодушничает наша мысль и вянет, как цветок, решимость наша в бесплодье умственного тупика. Так погибают замыслы с размахом, вначале обещавшие успех, от промедленья долгого».

— В самую точку, Дживс. Именно это я и хотел сказать.

Я погрузился в еще более глубокое уныние.

— Видите ли, Дживс, тут есть еще одно немаловажное обстоятельство. Если я решусь украсть корову, нужно правильно выбрать время. Не подойдешь же к ней у всех на виду и не положишь просто так в карман. Такие операции тщательно обдумывают, заранее планируют, стараются не упустить ни одну мелочь. А мне предстоит полностью сосредоточить умственные способности на примирении Гасси и мисс Бассет.