Мой малыш - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 2

Погруженный в эти мысли, он не сразу заметил, что кто-то его окликает. Заметив же, взглянул — и увидел, что человек в котелке катит коляску с пренеприятнейшим младенцем.

— Здравствуйте, мистер Литтл, — сказал он, и Бинго понял, что это букмекер Чарли Пиклет, принимавший участие в недавних делах со Страшилой. До сих пор он видел его только на бегах, где (несомненно, из самых благородных побуждений) котелок заменяла белая панама, а потому — не сразу узнал.

— Здравствуйте, мистер Пиклет, — сказал Бинго. — Не знал, что вы живете в наших краях. Это ваш ребенок?

— Да, — отвечал букмекер, бросив взгляд на коляску и заморгав, словно рыцарь, который увидел дракона.

— Тюпу-тюпу, — заметил Бинго.

— В каком смысле? — спросил мистер Пиклет.

— Это я младенцу, — объяснил Бинго. — Очень миленький.

— Миленький?

— Ну, — сказал честный Бинго, — не Роберт Тейлор или, допустим. Кэрол Ломбард, но уж получше моего.

— По-луч-ше?!

— Конечно. Хотя бы похож на человека.

— Ничего подобного. Скорее уж ваш похож.

— Мой?!

— В определенной мере.

— Господи, чушь какая!

— Чушь? — удивился Пиклет. — Ладно, заключим пари. Пять к одному, что моя Арабелла уродливей всех в Лондоне.

Бинго вздрогнул:

— Ставлю десятку!

— Идет. Где она?

Бинго на секунду заколебался, но тут же решил, что недооценивает сына.

— Вот, — сказал он, вынимая купюру и потрескивая ею в воздухе.

— Хорошо, — сказал Пиклет. — Вот — пятьдесят. Судить будет полицейский. Эй, констебль!

Большой приятный полисмен приблизился к ним.

Бинго признал, что лицо у него честное.

— Констебль, — обратился к нему Пиклет, — как по-вашему, какой ребенок страшнее?

Полисмен рассмотрел младенцев.

— Куда им до моего! — сказал он. — Вот это рожа так рожа. А мать считает, он красавец. Смех, да и только!

Молодые отцы ощутили, что он уклоняется от темы.

— Вы про наших скажите, — напомнил Пиклет.

— Ваш в соревнованиях не участвует, — прибавил Бинго.

Полисмен посмотрел снова. Бинго заволновался — неужели сразу не ясно?

— М-да… — сказал судья.

— Дэ-э… — сказал все он же.

Бинго похолодел. Позже он говорил мне, что непременно выиграл бы, если б не стечение обстоятельств. Пока судья колебался, из-за облаков выглянуло солнце, и луч упал на Арабеллу. Та скривилась и тут же, без перерыва, стала пускать пузыри. Полисмен схватил ее за руку.

— По-бе-да! — крикнул он, поднимая вверх ее кулачок. — А вообще-то вы б на моего посмотрели.

Булочки, обратившиеся в пепел, и в подметки не годились котлетам, поданным на обед. Выйдя из комы, Бинго напряженно думал, как бы тут выкрутиться.

Он и Рози очень любили друг друга, но самая сильная любовь едва ли устоит перед таким открытием. Откуда ни взгляни, выходило, что молодой отец поступил ужасно. В самом лучшем случае молодая мать скажет: «Как ты мог?!» — а опыт семейной жизни учит, что слов этих надо избегать.

Бинго набрасывал на конверте «Украли», гадая, насколько это правдоподобно, и «Ветер унес», когда услышал звонок, а там — и голос жены.

— Алло!

— Алло, — отвечал он.

— Здравствуй, дорогой!

— Здравствуй, душенька!

— Здравствуй, котик!

— Здравствуй, мой ангел!

— Ты слушаешь?

— Да, да, да.

— Как Алджи?

— О, прекрасно!

— Такой же хорошенький?

— Д-да…

— Письмо получил?

— Да.

— А деньги?

— Да.

— Правда, я хорошо придумала?

— Да.

— Наверное, в банк ты не успел?

— Нет.

— Пойди с утра, до вокзала.

— Вокзала?

— Я завтра приезжаю. Мама наглоталась воды, хочет перебраться в Пистени, на грязи.

В любой другой момент эта весть возвеселила бы его, но сейчас не произвела впечатления. Думал он лишь о том, что завтра приедет Рози.

— Поезд около двенадцати.

— Хорошо, хорошо.

— Пусть Алджи тоже меня встретит!

— Ладно, ладно.

— Да, забыла! Открой средний ящик стола.

— Средний ящик…

— Там корректура для «Женских чудес». Выправь ее и пошли сегодня же. Называется «Нежные ручонки». Ну, я пошла. Мама еще кашляет. До свиданья, лапочка.

— До свиданья, кроличек.

— До свиданья, пупсик.

— До свиданья, зайчик.

Бинго повесил трубку и пошел в кабинет жены. Он страдал. Казалось бы, чего лучше — теща наглоталась и кашляет, но нет, радости не было. Вспоминая доверчивый и приветливый голос, он сопоставлял его с тем металлическим голосом, каким жена произнесет сакраментальную фразу. Страдая, он правил гранки.

Не знаю, знакомы ли вы с творчеством Рози М. Бэнкс. Критики порой упрекают ее в сентиментальности. Где-где, а в рождественском рассказе свойство это проявилось вполне. Миссис Литтл не поскупилась на снег и омелу, снегирей и поющих крестьян. Бинго рассказал мне эти «Ручонки» во всех ужасных подробностях, но я ограничусь главным. Крестный выгнал крестницу, которая полюбила художника, однако под Рождество она пришла к нему с младенцем. Представьте себе финал. Вот он сидит в библиотеке, обитой дубовыми панелями, одной рукой держит ребенка, другою — выписывает чек…

Сцена эта потрясла Бинго. Он вспомнил, что Пуффи Проссер — крестный его сына. Если нежные ручонки раскололи сэра Эйлмера Молверера, прославленного своей черствостью, почему бы им не расколоть несчастного богача?

Да, конечно, в середине июня нет ни снега, ни снегирей. Да, Пуффи предупреждал еще на крестинах, что больше серебряной чашечки из него не выжать. И все-таки Бинго, засыпая, думал о том, что, если ребенок не подкачает, можно попросить и сотню.

Наутро, как бывает всегда, он одумался и решил ограничиться двадцатью фунтами. А что, вполне достаточно! Десять — ей, десять — ему. Словом, звоня в дверь, он был вполне спокоен. Его могло бы взволновать то, что юный Алджи походит на бандита, которым погнушался даже Каторжный клуб, но инцидент с констеблем показал, что таковы все младенцы, включая и героя «Ручонок». Миссис Бинго, в сущности, описала только розовые пальчики, а их у А. О. хватало. В общем, Бинго был весел, когда лакей Пуффи, Коркер, открыл ему дверь.

— Привет, — сказал он. — Хозяин дома?

Коркер ответил не сразу, попятившись от младенца, но, как образцовый лакей, сдержал себя.