Не позвать ли нам Дживса? - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 20

— Да, милорд.

— Это же относится и к вашей тете Эмили.

— Очень хорошо, милорд.

— Меня не интересует ваша тетя Эмили.

— Я вас понимаю, милорд. За долгие годы своей жизни она очень мало кого интересовала.

— Так ее уже нет с нами?

— Нет, милорд.

— И то хоть слава Богу.

Дживс выплыл из комнаты, а Билл бросился в кресло. Он по-прежнему размышлял о загадочном вопросе Джил, и теперь его мысли приняли пессимистическое направление. Не в одном только призвуке тут дело. Ему уже определенно представлялось, что она произнесла эти слова сквозь зубы, да еще посмотрела на него весьма многозначительно. И кажется, даже собиралась сказать что-то ехидное.

Билл лихорадочным жестом запустил пальцы в волосы. И в это мгновение из библиотеки вышла Моника. Присутствующие на банкете по случаю завтрашних скачек, на ее вкус, оказались чересчур многоречивы. Рори попрежнему ловил каждое их слово, но ей захотелось перевести дух.

Она увидела, что любимый брат рвет на себе волосы, и очень удивилась.

— Господи Боже мой, Билл! Что с тобой? Что такое?

Билл посмотрел на нее не по-братски свирепо:

— Ничего, черт возьми! Ничего, ясно? Ничего, ничего, ничего!

Моника вздернула брови:

— Ну и ладно. Чего ты так разнервничался? Я просто выражала сестринское участие.

Билл великим усилием воли вернулся к любезности Рочестеров.

— Прости, Мук, старушка. У меня голова болит.

— Ах ты мой бедненький.

— Ничего, скоро пройдет.

— Тебе нужен свежий воздух.

— Может быть.

— И приятное общество. Мамаша Спотсворт пошла в разрушенную часовню. Ступай к ней и поболтай о том о сем.

— Что-о?

Моника сказала умиротворяющим тоном:

— Не упрямься, Билл. Ты не хуже меня понимаешь, как важно расположить ее к себе. Один хороший рывок сейчас может склонить ее к покупке дома. С самого начала было так задумано: я разрекламировала ей Рочестер-Эбби, а теперь ты отведешь ее в сторонку и пустишь в ход свое прославленное обаяние. Ты помнишь, как обещал, что будешь ворковать с ней, точно сизый голубок? Ступай сейчас же и принимайся ворковать, как не ворковал никогда в жизни.

Мгновение казалось, что сейчас с беднягой Биллом, чей предел выносливости был давно превзойден, случится нечто вроде самовозгорания. Глаза его полезли на лоб, щеки вспыхнули, и огненные речи затрепетали на губах. Но вдруг, словно в разговор вступил Здравый Смысл и негромко поцокал языком, все встало на свои места: глаза потухли, и щеки понемногу приобрели нормальный оттенок. Билл осознал, что предложение Моники разумно и справедливо.

В пылу последних переживаний он как-то упустил из виду, чт? для него значит осуществление продажи наследственного жилища. И теперь вдруг осознал, насколько важна эта возможность, этот единственный спасательный круг, колышащийся на волнах моря бед, в которое он погружен почти с головкой. Ухватиться за него, иначе — гибель. Когда продают дома, напомнил он себе, какую-то часть цены в виде залога получают наличными. Такого залога хватит на то, чтобы избавиться от угрозы со стороны Биггара, и если для получения этой суммы требуется пойти к Розалинде Спотсворт и поворковать с ней, значит, надо идти и ворковать.

Одновременно ему пришла утешительная мысль, что раз Джил отправилась домой за вещами для ночевки, выходит, до ее возвращения у него есть добрых полчаса, а за полчаса, если как следует сосредоточиться, можно наворковать вполне достаточно.

— Мук, — сказал Билл, — ты права. Мое место рядом с нею.

Он торопливо вышел, а еще минуту спустя в дверях библиотеки появился Рори.

— Послушай, Мук, — обратился он к жене, — ты понимаешь по-испански?

— Нет. Никогда не пробовала. А что?

— Там по телевизору какой-то испанец или аргентинец, ну, словом, из этой публики, рассказывает про свою лошадь на родном языке. Наверно, совсем не нашего круга человек, но интересно все-таки услышать его мнение. А где Билл? Неужели все еще сидит с Бременем Белого Человека?

— Нет, он только что сюда заглянул и ушел пообщаться с миссис Спотсворт.

— Я хочу обсудить с тобой ситуацию с Биллом. Мы здесь одни? Нас никто не может услышать?

— Разве только если кто-нибудь прячется вот в этом сундуке. Что такое с Биллом?

— С ним что-то не так, старушка, и это каким-то образом связано с капитаном Биггаром. Ты смотрела на Билла за ужином?

— Специально, кажется, нет. А что? Он ел горошек ножом?

— Это-то нет. Но, встречаясь взглядом с Биггаром, он каждый раз весь корчился, словно исполнял танец живота. Этот Биггар почему-то действует на него как веничек-сбивалка на яйцо. Почему? Вот что мне хотелось бы знать. Кто он, в сущности, такой, таинственный капитан Биггар? Зачем он здесь? И что между ними, отчего бедняга Билл весь дрожит, подскакивает и трясется, стоит тому на него взглянуть? Не нравится мне это, моя милая. Выходя за меня замуж, ты даже не заикнулась, что у вас в роду есть припадочные, и я считаю, что по отношению ко мне это несправедливо. Подумай сама, каково это: ухаживал-ухаживал, не жалея сил и денег, завоевал любовь обожаемой избранницы — и вдруг, вскоре после медового месяца, узнаешь, что стал зятем человека, больного «пляской святого Вита».

Моника задумалась.

— А ведь действительно, по-моему, когда я сказала ему, что к нам прибыл некий капитан Биггар, он словно бы разволновался. Точно-точно. Я теперь припоминаю и зеленоватую бледность лица, и отвисшую челюсть. А сейчас, когда я вошла, он драл на себе волосы. Я согласна с тобой. В этом есть что-то зловещее.

— Но я еще вот что скажу тебе, — продолжал Рори. — Когда я собрался уходить из столовой, чтобы смотреть телепередачу, Билл тоже хотел пойти. «Пойдемте, капитан?» — спросил он Биггара. А тот, надувшись, ему в ответ: «Может быть, попозже. А сейчас я хотел бы переговорить с вами, лорд Рочестер». Эдаким ледяным, железным тоном, точно судья, который сейчас присудит человеку штраф в пять фунтов за сдергивание каски с полицейского в ночь лодочных гонок. Билл лязгнул челюстью, как голодный бульдожка, и пробормотал: «Да, да, конечно» или что-то в этом роде. Словом, видно за версту, что у этого Биггара есть что-то на нашего Билла.

— Но что это может быть?

— Тот же вопрос задал себе и я, о старая подруга радостных и суровых дней моих. И по-моему, я нащупал ответ. Ты помнишь рассказы, которые мы читали в детстве — например, в «Стрэнд мэгазин»?

— Что еще за рассказы?

— Ну, про глаз идола, скажем. Как шайка негодяев рванула в Индию, чтобы выкрасть драгоценный камень, служащий глазом идолу. Камень они благополучно стащили, но при дележке обделили одного из своих, отчего он, естественно, затаил на них зло, и по прошествии многих лет он их одного за другим выследил в их респектабельных английских домах и всех до последнего уничтожил, таким образом сведя с ними счеты. Попомни мои слова, этот тип Биггар преследует старину Билла за то, что Билл присвоил его долю денег, вырученных за зеленый глаз золотого божка в храме Вишну, и я ничуть не удивлюсь, если завтра утром, спустившись к завтраку, мы увидим его плавающим в луже крови среди жареных селедок и сосисок с вонзенным в основание черепа восточным кинжалом.

— Дурак!

— Это ты мне?

— Именно тебе, и мало еще. Билл никогда в жизни не бывал восточнее Ист-Энда.

— А в Каннах?

— Разве Канны на Востоке? Первый раз слышу. Но к индийским божкам с драгоценными глазами он уж точно никогда не приближался.

— Да, это я упустил из виду, — признал Рори. — Это обстоятельство несколько подрывает убедительность моей версии.

Однако, подумав еще немного, он выдвинул новую гипотезу:

— Ха! Теперь мне все ясно. Я понял: причина вражды между Биллом и Биггаром — в младенце.

— Господи, что ты такое городишь! В чьем младенце?

— Билла. В тесном сотрудничестве с родной дочерью Биггара, сокровищем его души, наивной бедняжкой, которая любила «безмерно, безрассудно». А если ты мне возразишь, что теперь наивные и безрассудные девушки все вывелись, я отвечу: «Где-нибудь, может, и вывелись, но не в миссионерской школе тамошнего Коала-Пурпура». У них в миссионерских школах девочек знакомят с грубыми фактами жизни на примере пчелок и цветочков, так что бедняжки теряют всякое представление, о чем речь.