Шалости аристократов - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 5

ГЛАВА 3. Тётя Агата высказывается

Мне кажется, если ты настоящий парень, тонко чувствующий и всё такое, крушение надежд твоего друга, в особенности когда речь идёт о любви, должно выбить тебя из колеи. Я имею в виду, будь у меня благородная натура, я изо всех сил страдал бы за Бинго. Но, по правде говоря, завертевшись то с одним, то с другим, я переживал за него не слишком сильно. К тому же через неделю после описанных выше событий я своими собственными глазами видел, как он отплясывал с какой-то девицей в «Киро», прыгая словно антилопа.

Бинго живуч, как кошка. Его можно отправить в нокдаун, но не в нокаут. Когда у него начинается очередная любовная история, он искренне верит, что наконец-то встретил свою «единственную и неповторимую», но как только девушка даёт ему от ворот поворот, умоляя сделать ей великое одолжение и куда-нибудь исчезнуть, он на следующий день продолжает веселиться как ни в чем не бывало. На моей памяти такое случалось с ним десятки раз.

Поэтому за малыша Бинго я особо не волновался. По правде говоря, мне вообще не о чем было волноваться. Не знаю, почему так получилось, но я не припомню, чтобы когда-нибудь жизнь моя протекала так интересно. Всё у меня шло как по маслу. Даже лошади, на которых я три забега подряд ставил значительные суммы, пришли к финишу первыми, а не остановились передохнуть посередине дистанции, как это обычно бывает со скакунами, когда я делаю на них ставки.

Погода изо дня в день стояла прекрасная, мои новые носки были одобрены Дживзом, в довершение ко всему моя тётя Агата умотала во Францию, и по крайней мере на шесть недель я был избавлен от её бдительного ока. А если б вы знали мою тётю Агату, вы бы тут же согласились, что её отсутствие — ни с чем не сравнимое счастье.

Чувство блаженства, охватившее меня однажды утром, было так велико, что я запел как соловей, плещась в ванной. В конце концов, я жил в лучшем из миров, и мне не о чем было беспокоиться.

А теперь ответьте мне на один вопрос: вы никогда не замечали, как чудно устроена жизнь? Я имею в виду, как только ты начинаешь чувствовать себя человеком, тебе так и норовят дать по голове. Так вот, не успел я вытереться после ванной, надеть костюм и войти в гостиную, как получил предательский удар ножом в спину, в переносном смысле, конечно. На каминной полке лежало письмо от моей тёти Агаты.

— Пропади всё пропадом! — воскликнул я, прочитав его.

— Сэр? — сказал Дживз.

— Письмо от тёти Агаты, Дживз. Мисс Грегсон, сам понимаешь.

— Да, сэр?

— Ты не говорил бы таким беспечным тоном, если б знал его содержание, — я мрачно рассмеялся. — Нас сглазили, Дживз. Она хочет, чтобы я приехал к ней в

— как называется это дурацкое место? — Roville-sur-mer. Ох, будь оно проклято!

— Мне складывать чемоданы, сэр?

— Ничего не попишешь. Собирайся.

Тем, кто не знает мою тётю Агату, необычайно трудно объяснить, почему она вечно умудряется нагнать на меня страху. Я имею в виду, я не завишу от неё ни в финансовом, ни в каком другом отношении. Я долго думал на эту тему и пришёл к выводу, что всё дело тут в индивидуальности. Видите ли, когда я был маленьким, а затем учился в школе, она всегда могла одним взглядом вывернуть меня наизнанку, и мне до сих пор не удалось полностью избавиться от её влияния. Короче говоря, я даже не подумал о том, что могу её ослушаться. Если она написала, что я должен был приехать в Ровиль, мне оставалось только купить билеты.

— Хотел бы я знать, в чём дело, Дживз. Чего ей от меня надо?

— Не могу сказать, сэр.

Впрочем, что бы ни случилось, ехать было необходимо. Единственным моим утешением, небольшим просветом в сгустившихся тучах было то, что я надеялся, попав в Ровиль, надеть на себя шикарный кушак, купленный мною шесть месяцев назад. Это был такой шёлковый кушак, знаете ли, ярко-красного цвета, который обматывают вокруг талии и носят вместо жилета. По правде говоря, до сих пор я не решался его нацепить, так как не сомневался, что у меня будут крупные неприятности с Дживзом. Но в таком местечке, как Ровиль, где царили веселье и joie de vivre, кушак мог сойти мне с рук.

Ровиль, куда я прибыл после того, как меня укачало на море и растрясло в поезде, — шикарный курорт, где можно неплохо поразвлечься недельку-другую, если, конечно, ты не живёшь в окружении тётушек. Как и все французские курорты, он состоит в основном из пляжей, отелей и казино. Отель, которому крупно не повезло на тётю Агату, назывался «Сплендид», и когда я в него прибыл, все служащие находились в состоянии лёгкого шока. Я не раз был свидетелем того, как тётя Агата укрощает отели. Само собой, к моему приезду она уже провела черновую работу, и по тому, как перед ней пресмыкались, я сразу определил, что сначала она отказалась от одного номера, потому что в нём не было окон на юг, затем от второго, так как там скрипели дверцы шкафа, а потом принялась высказывать всё, что думает о приготовлении пищи, сервировке стола, горничных, состоянии лестниц и так далее и тому подобное. Менеджер, коротышка с бакенбардами, похожий на бандита, от одного её взгляда сгибался таким образом, что голова болталась у него где-то между ног.

Победа над отелем, по-видимому, привела её в воинственно-доброжелательное настроение, потому что она заговорила со мной чуть ли не заботливым тоном.

— Молодец, что приехал, Берти. Свежий воздух пойдёт тебе на пользу. По крайней мере не будешь целыми вечерами пропадать в своих душных лондонских клубах.

— Э-э-э… гм-м-м… — сказал я.

— Заодно познакомишься с хорошими людьми. Я хочу представить тебя мисс Хемингуэй и её брату, моим большим друзьям. Уверена, мисс Хемингуэй тебе понравится. Милая, скромная девушка, не чета наглым девицам, которые заполонили весь Лондон. Её брат — викарий в Чипли, что в Дорсетшире Насколько я поняла, они — одна из ветвей кентских Хемингуэев. Прекрасный, старинный род. Она очаровательная девушка.

Внезапно я почувствовал, что меня ждёт кошмарная участь. Слышать из уст тёти Агаты, которая славилась в высшем свете своим язычком, разившим направо и налево, похвалы в чей-то адрес было крайне непривычно. Ужасное подозрение закралось в мою душу, и, разрази меня гром, я оказался прав.

— Элайн Хемингуэй как раз та девушка, на которой ты должен жениться, Берти. Тебе пора подумать о женитьбе. Женитьба сделает из тебя человека. Я не могу пожелать тебе лучшей жены, чем Элайн. Она окажет благотворное влияние на твою дальнейшую жизнь.

— Но послушай! — пискнул я, чувствуя, что у меня всё похолодело внутри.

— Берти! — сказала тётя Агата отнюдь не заботливым тоном и бросила на меня свой взгляд.

— Да, но…

— Из-за таких молодых людей, как ты, Берти, я отчаиваюсь, думая о будущем нации. К несчастью, огромное состояние сделало тебя ленивым эгоистом, не способным трудиться, мыслить и приносить пользу обществу. Ты тратишь всё своё время на бездушные удовольствия. Ты — антисоциальный организм, животное, трутень. Берти, ты женишься, и точка!

— Но, прах побери…

— Ты женишься. Тебе давно пора плодить детей.

— Ну, знаешь ли, это уж слишком! — сказал я, густо покраснев. Тётя Агата часто забывает, что она не в курительной женских клубов.

— Берти! — подытожила она и, безусловно, всыпала бы мне сейчас по первое число, если бы её не прервали. — Ах, вот и вы! — Морщины на её лбу разгладились. — Элайн, дорогая!

Я увидел девушку с парнем, которые шли к нам, приятно улыбаясь.

— Я хочу познакомить вас со своим племянником, Берти Вустером, — сказала тётя Агата. — Он только что приехал. Такой сюрприз! Никак не ожидала встретиться с ним в Ровиле!

Я исподлобья посмотрел на подошедшую парочку, чувствуя себя, как кот, которого собаки загнали на дерево. Словно меня поймали в ловушку, знаете ли. Внутренний голос шептал, что Бертраму придётся туго. Братец оказался невысоким толстячком, похожим на овцу. Он носил пенсне, выражение лица у него было доброжелательным, а воротничок на шее, как полагается, торчал задом наперёд.