Так держать, Дживз! - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 18
Девица за фортепиано ударила по клавишам, заиграв вступление к «Солнечному мальчику», и Тяпа раздулся, как воздушный шар, молитвенно сложил руки на груди, закатил глаза таким образом, чтобы никто не сомневался в наличии у него Души, и начал петь.
Я думаю, в первую минуту присутствующие были слишком потрясены и поэтому не приняли соответствующих мер. Это кажется невероятным, но я даю вам честное слово, что, пока Тяпа пел первый куплет, в зале царила мёртвая тишина. Но потом зрители опомнились.
Разъярённый торговец овощами — человек страшный. До сих пор мне не доводилось видеть народных волнений, и, должен признаться, вид разгневанного пролетариата вселил в меня ужас. Я имею в виду, теперь я осознал весь кошмар Великой французской революции. Не было такого места в зале, откуда не доносился бы рёв, который можно разве что услышать (по крайней мере так утверждают знатоки) во время боксерского поединка на ринге в Ист-энде, когда судья дисквалифицирует любимца публики, а потом уносит ноги, пока цел. А затем аудитория перешла от слов к делу.
Не знаю, почему, но я был убежден, что прежде всего в Тяпу полетит гнилая картофелина. Такое уж у меня возникло предчувствие. Однако, строго придерживаясь фактов, я должен сказать, что сначала в него запустили бананом, и я сразу понял, что выбор сделан тем, кто соображал куда лучше меня. С детства привыкшие реагировать непринуждённо, если чьё-либо выступление обмануло их надежды, эти ребята инстинктивно знали, как выразить свои чувства наилучшим образом, и в тот момент, когда я увидел, как банан разлетелся брызгами по белой рубашке Тяпы, я понял, что эффект от него неизмеримо живописнее, чем от картофелины.
Впрочем, у картофельной школы мысли тоже были последователи. По крайней мере, в самый разгар страстей я заметил двух деятелей довольно интеллигентного вида, которые швырялись исключительно гнилым картофелем.
Реакция Тяпы была удивительной. Глаза у него вылезли из орбит, а волосы, казалось, встали дыбом, но он продолжал открывать и закрывать рот, и по движению его губ было понятно, что он автоматически продолжает петь «Солнечного мальчика». Затем он вышел из транса и опрометью бросился за кулисы, на доли секунды опередив помидор, попавший в закрытую дверь на уровне его головы.
Через некоторое время шум и крики утихли. Я повернулся к Дживзу.
— Тягостное зрелище, Дживз, — сказал я. — Но так было надо.
— Да, сэр.
— Хирургическое вмешательство, что?
— Совершенно верно, сэр.
— Ну, после того как он с треском провалился на её глазах, можно считать, роман Глоссоп — Беллинджер за кончился.
— Да, сэр.
В этот момент старина Говядина вышел на сцену.
— Леди и джентльмены, — сказал он.
Я думал, он сейчас упрекнёт свою паству за слишком сильное проявление чувств. Я ошибся. Видимо, пастырь понимал, что его подопечных нельзя ругать за проявление здравомыслия, и поэтому не возражал против небольшого оживления в зале.
— Леди и джентльмены, — сказал старина Говядина, — следующим номером нашей программы должна была быть песня в исполнении мисс Коры Беллинджер, известного колоратурного сопрано, но мисс Беллинджер только что позвонила по телефону и сообщила мне, что у неё сломалась машина. Однако она взяла кэб и скоро к нам приедет. Тем временем наш друг, мистер Енох Симпсон, прочтет нам поэму «Преступник Дан Макгроу».
Я покачнулся и уцепился за Дживза, чтобы не упасть.
— Дживз! Ты слышал?
— Да, сэр.
— Её здесь не было!
— Нет, сэр.
— Она его не видела!
— Нет, сэр.
— Твой дурацкий план с треском провалился!
— Да, сэр.
— Пойдем отсюда, Дживз, — сказал я, и зрители, стоявшие рядом, вне всяких сомнений сильно удивились, не понимая, почему моё благородное чело вдруг стало бледным и хмурым. — Я пережил нервное потрясение, которое выпадало на долю разве что первых мучеников. Я потерял несколько фунтов в весе и десять лет жизни. Я прошёл сквозь пытки. Воспоминания о них заставят меня кричать во сне и просыпаться в холодном поту. И всё впустую. Пойдем.
— Если вы не возражаете, сэр, я останусь. Мне бы хотелось досмотреть концерт.
— Как знаешь, Дживз, — мрачно произнёс я. — Лично у меня не осталось никаких желаний, поэтому я зайду в «Козёл и виноград», пропущу ещё один стаканчик цианистого калия и отправлюсь домой.
Около половины десятого я сидел в своей доброй, старой гостиной, потихоньку потягивая последний за день бокал восстанавливающей силы жидкости, когда раздался звонок в дверь и передо мной предстал Тяпа. Он выглядел как человек, переживший встречу со своим Создателем. Под глазом у Тяпы был синяк.
— Привет, Берти, — рассеянно сказал он и подошёл к каминной полке с таким видом, словно не знал, что ему покрутить в руках или сломать. — Я только что выступал на концерте Говядины Бингхэма, — сообщил он после минутного молчания. — Пел «Солнечного мальчика».
— Да? — спросил я. — Ну и как?
— Полный порядок. Зрители пришли в полный восторг.
— Ты их сразил?
— Наповал. Плакали навзрыд.
Заметьте, это говорил человек, получивший прекрасное воспитание, которому мама, укачивая его на коленях, наверняка долгие годы твердила, что врать грешно.
— Я полагаю, мисс Беллинджер довольна?
— О да. Счастлива.
— Значит, теперь у тебя всё в порядке?
— О, вполне. — Тяпа потупил глаза. — С другой стороны, Берти…
— Да?
— Видишь ли, я долго думал и пришёл к выводу, что мисс Беллинджер всё-таки мне не пара.
— Не пара?
— Не пара.
— Почему не пара?
— Ну, трудно сказать. Такие вещи понимаешь внезапно. Я уважаю мисс Беллинджер, Берти. Я восхищаюсь ею. Но… э-э-э… меня не оставляет мысль о том, как добрая, милая девушка… э-э-э… например, твоя кузина Анжела, Берти… повела бы себя… э-э-э… короче говоря, я хочу обратиться к тебе с просьбой. Позвони, пожалуйста, Анжеле и выясни, как она отнесётся к тому, что я приглашу её сегодня в «Беркли» поужинать и немного потанцевать.
— Звони. Вот телефон.
— Нет, я всё-таки предпочёл бы, чтобы её спросил ты, Берти. Так получилось, что… в общем, если ты, так сказать, протопчешь мне тропинку… видишь ли, а вдруг она… я имею в виду, ты ведь знаешь, какие бывают недоразумения… и… одним словом, Берти, старина, я попросил бы тебя немного мне помочь и всё-таки протоптать тропинку, если не возражаешь.
Я снял трубку и позвонил тёте Делии.
— Можешь прийти. Она тебя ждёт, — сказал я.
— Передай ей, — преданно прошептал Тяпа, — что я лечу к ней со скоростью ветра.
Через несколько минут после того, как он умотал, послышался щелчок ключа в замочной скважине, и я услышал в коридоре лёгкие шаги.
— Дживз! — позвал я.
— Сэр? — сказал Дживз, появляясь рядом со мной.
— Дживз, произошло нечто невероятное, У меня только что был мистер Глоссоп, Он говорит, у него с мисс Беллинджер всё кончено.
— Да, сэр.
— По-моему, тебя это не удивляет.
— Нет, сэр. Должен признаться, я предвидел подобный исход.
— А? Почему?
— Мне показалось, они разойдутся, когда я увидел, как мисс Беллинджер ударила мистера Глоссопа в глаз.
— Ударила?
— Да, сэр.
— В глаз?
— В правый глаз, сэр.
Я сжал голову руками.
— Но с какой стати она его ударила?
— Я думаю, мисс Беллинджер разнервничалась после приёма, который оказала ей публика.
— Великий боже! Ты хочешь сказать, она тоже с треском провалилась?
— Да, сэр.
— Но почему? Ведь у неё шикарный голос.
— Да, сэр. По всей видимости, публике не понравился её репертуар.
— Дживз! — Меня словно обухом по голове ударили. — Ты имеешь в виду, мисс Беллинджер тоже исполнила «Солнечного мальчика»?
— Да, сэр. И — с моей точки зрения, весьма необдуманно — она вынесла на сцену большую куклу, которую аудитория почему-то приняла за атрибут чревовещателя. Зал сильно волновался, сэр.