Ваша взяла, Дживс - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 48

И мало этого, еще Таппи подлил масла в огонь.

– Совершенно верно, – сказал он. – Берти всегда отлично ездил на велосипеде. Помню, в Оксфорде после ужина в честь победителей в лодочных гонках он катался безо всего с песнями вокруг двора, быстро-быстро.

– Значит, сможет быстро-быстро съездить в Кингем, – удовлетворенно кивнула тетя Далия. – Чем быстрее, тем лучше. Можно даже и с песнями, если ему так больше нравится… И пожалуйста, раздевайся хоть догола, Берти, мой козленочек, сделай одолжение. Но, одетый или безо всего, с песнями или без, отправляйся немедленно.

Тут я обрел дар речи:

– Но я не ездил на велосипеде много лет.

– Тем более пора обновить прежние навыки.

– Я уже, наверное, забыл, как на нем ездят.

– Свалишься разок-другой и все припомнишь. Метод проб и ошибок самый надежный.

– Но до Кингема так далеко.

– Поэтому скорее в путь.

– Но…

– Берти, милый.

– Но черт подери…

– Берти, голубок.

– Да, но черт возьми…

– Берти, мое сокровище.

На том и порешили. И я двинулся в ночь по направлению к сараю, сопровождаемый Дживсом, а тетя Далия крикнула мне вдогонку, чтобы я вообразил себя гонцом, который вез добрую весть из Гента в Экс [45]. Не знаю, никогда о таком не слышал…

– Да, Дживс, – проговорил я с горечью и обидой, когда мы подошли к сараю, – вот чем обернулась ваша блестящая идея! Таппи, Анджела, Гасси и эта проклятая Бассет друг с другом не разговаривают, а я должен ехать восемь миль…

– Девять, сэр.

– …девять миль туда, а потом еще девять обратно.

– Мне очень жаль, сэр.

– Что проку теперь жалеть. Где это орудие пытки на колесах?

– Сейчас я его выведу, сэр.

И вывел. Я с тоской душевной его оглядел.

– А где фонарь?

– Боюсь, что фонаря нет, сэр.

– Нет фонаря?

– Нет, сэр.

– Но без фонаря я могу так грохнуться… налечу на что-нибудь…

Я не договорил и устремил на него леденящий взор.

– Вы улыбаетесь, Дживс? Вам это кажется забавным?

– Прошу прощения, сэр. Я вспомнил историю, которую мне рассказывал мой дядя Сирил, когда я был маленький. Глупая историйка, сэр, но, признаюсь, меня она очень смешила. Двое мужчин, Николе и Джексон, рассказывал дядя Сирил, ехали в Брайтон на двухместном велосипеде и столкнулись на дороге с фургоном пивовара, такая незадача. Когда приехали их спасать, оказалось, что удар был такой силы, что не разберешь, где кто, что осталось от Николса, а что от Джексона. Поэтому собрали, что смогли, и написали на могиле: «Никсон». Помню, я ребенком ужасно смеялся, сэр.

Я не сразу смог взять себя в руки.

– Смеялись, значит? – переспрашиваю.

– Да, сэр.

– Вам это было смешно?

– Да, сэр.

– И вашему дяде Сирилу тоже было смешно?

– Да, сэр.

– Ну и семейка! Когда в следующий раз встретите вашего дядю Сирила, Дживс, передайте ему от меня, что у него нездоровое и отталкивающее чувство юмора.

– Его уже нет на свете, сэр.

– И то хоть слава богу… Ну ладно, давайте сюда эту проклятущую машину.

– Слушаю, сэр.

– Камеры накачаны?

– Да, сэр.

– Гайки затянуты, тормоза держат, переключение скоростей действует?

– Да, сэр.

– Ну, привет, Дживс.

Утверждение Таппи, будто в наши с ним университетские годы я якобы безо всего катался на велосипеде по окружности нашего внутреннего дворика, все-таки содержало некоторую долю правды. Однако хотя факты он привел верные, но ведь не в одних фактах дело. Он не упомянул, что во всех таких случаях я неизменно бывал в сильнейшем подпитии, а человек в подпитии способен на подвиги, против которых в трезвые мгновения его разум бы восстал.

Известно, что под воздействием горячительного можно даже на крокодиле верхом проехаться.

Но сейчас, давя на педали, я выехал на простор ночи, трезвый как стеклышко, и былые велонавыки меня полностью покинули. Кое-как вихляясь, я катил по дороге, а в памяти теснились все когда-либо слышанные рассказы о велосипедных катастрофах со смертельным исходом, и возглавлял это траурное шествие веселый анекдотец дяди Дживса Сирила про Николса и Джексона.

Еду я с горем пополам сквозь ночную тьму, а сам думаю: ну как устроены мозги у таких людей, как этот дядя Сирил? Что смешного он усмотрел в дорожном происшествии, приведшем к полной гибели человека, вернее – половины одного человека и половины другого? Непонятно. По-моему, так это одна из самых душераздирающих трагедий, о каких мне доводилось слышать.

В таком духе я, наверное, размышлял бы еще долго, если бы ход моих мыслей не прервала внезапно возникшая необходимость сделать резкий поворот рулем, чтобы избежать столкновения с идущей мне навстречу свиньей.

Я уже подумал, что сейчас повторится вся история с Николсом и Джексоном, но, по счастью, мой ловкий финт влево удачно совпал с энергичным свинским финтом вправо, благодаря чему я прорвался и благополучно покатил дальше, только сердце трепыхалось, как плененная пташка.

В результате этого чудесного спасения в последний миг нервы мои совсем расшатались. Оказывается, по ночам тут свиньи бродят на свободе! Только теперь я осознал, как опасна эта поездка. Сколько еще всяких других бед угрожает велосипедисту под открытым небом и без фонаря после наступления темноты? Один знакомый мне когда-то рассказывал, что в некоторых сельских районах козы имеют обыкновение переходить через дорогу, до отказа натягивая веревку, на которой они привязаны, и на проезжей части получается такая ловушка, что не дай бог. У его приятеля козья веревка намоталась на педаль, так он семь миль проехал на буксире, вроде гонок с прицепом, и с тех пор стал сам не свой, человека узнать нельзя. А еще я слышал, один тип налетел на слона – бродячие циркачи его на дороге забыли.

Словом, как ни посмотри, нет такого вопиющего несчастья, кроме разве акульего укуса, которое не может произойти с человеком, если, уступив настояниям родных и близких, он, вопреки голосу здравого смысла, согласится выехать в неведомые ночные просторы на простом педальном велосипеде, и мне не стыдно признаться, что, осознав все вышеизложенное, я изрядно Впрочем, что касается коз и слонов, то с ними, вопреки ожиданиям, все обошлось. Ни те ни другие, как ни странно, мне не встретились. Но и только. В прочих же отношениях все складывалось хуже некуда. Мало того, что все время надо смотреть в оба, чтобы не налететь на слона, так где-то еще собаки лают. А какое нервное потрясение я пережил, когда, спешившись, подошел для проверки к дорожному указателю, смотрю, а на нем сидит сова, ну вылитая моя тетя Агата. Я так ужасно разволновался, что сначала даже подумал было, что это и вправду моя тетя. Но потом, поразмыслив здраво и рассудив, насколько не в ее характере лазить на дорожные указатели, я сумел взять себя в руки и унять дрожь в коленках.

Короче говоря, испытав все эти душевные муки да еще чисто физическую боль в икрах и лодыжках и тем более – в выпуклых частях, Бертрам Вустер, который наконец приземлился на пороге Кингем-Мэнора, был уже совсем не тот Берти Вустер, беззаботный весельчак-фланер, широко известный в прежние времена на Пиккадилли и Бонд-стрит.

Даже непосвященные во внутренние обстоятельства сразу поняли бы, что в эту ночь Кингем-Мэнор разгулялся вовсю. Окна ослепительно сияли, гремела музыка, и вблизи слух улавливал шарканье подошв: дворецкие, лакеи, шоферы, горничные и разная подсобная обслуга, а также, несомненно, повара самоуглубленно плясали и притоптывали. В общем и целом «гогот и гул – ночной разгул», как говорится у поэта [46].

Оргия происходила в одном из двух залов на нижнем этаже, там вдоль стены шли стеклянные двери, открывавшиеся прямо на аллею, и я устремился туда. Внутри играл оркестр, вовсю наяривая что-то танцевальное, при более благоприятных обстоятельствах мои ноги уже бы, конечно, задергались в такт. Но сейчас у меня была забота посерьезнее, чем в одиночестве бить копытом по гравию. Мне нужен был ключ от задней двери, притом безотлагательно.