И явилось новое солнце - Вулф Джин Родман. Страница 24

Но стоило мне подняться над топселем последней кормовой мачты, и я сразу же забыл все эти загадки.

Из-за самого верхнего паруса, подобно тому как Новое Солнце Урса когда-нибудь, возможно, взойдет над Стеной Нессуса (но куда более величественное и гораздо прекраснее, чем даже Новое Солнце, ибо тот самый малый верхний парус был целым континентом серебра, по сравнению с которым могучая Стена Нессуса, что имеет не одну лигу в высоту и несколько сотен в длину, показалась бы покосившейся оградой овчарни), вставало солнце, которого не увидит никто из ступающих по травам, – рождение новой вселенной, первоначальный взрыв, вобравший все солнца, ибо из этого взрыва происходят все солнца, первое солнце, прародитель всех солнц. Как долго я смотрел на него, охваченный священным трепетом, не могу сказать; но когда я снова взглянул на мачты внизу, они и весь корабль показались удивительно далекими.

А потом я и впрямь поразился, ибо вспомнил, что, когда наша маленькая команда добралась до дыры в обшивке палубы и выглянула наружу, я отчетливо видел на этом месте звезды.

Я повернул голову и посмотрел в другую сторону. Там еще роились звездочки, но мне почудилось, что они образуют в небе гигантский диск со старыми зазубренными краями. С тех пор я много раз размышлял над зрелищем, явившимся мне здесь, на берегу всепоглощающего моря. Говорят, вселенная столь велика, что никто не может обозреть ее такой, какая она есть, но лишь такой, какой она была. Так и я в бытность мою Автархом никогда не знал текущего положения в нашем Содружестве, а лишь то, каким оно было, когда писались читаемые мною отчеты. Если сие утверждение верно, то не исключено, что звезд, представших моему взору, уже давно нет – следовательно, отчет моих глаз немногим отличался от донесений, которые я нашел, отперев в Башне Величия покои, принадлежавшие некогда древним Автархам.

Посреди этого звездного диска, как показалось мне сперва, светилась одинокая голубая звезда, ярче и крупнее всех остальных. Она росла, пока я смотрел на нее, и скоро я понял, что она не может быть так далеко, как мне представлялось. Корабль, несомый светом, обгонял свет, так же как и корабли в неспокойных морях Урса, несомые ветром, порой обгоняют ветер, заходя в крутой бейдевинд. Пусть так, но эта голубая звезда явно была ближе остальных; и окажись она звездой любого рода, мы были обречены, ибо держали курс прямиком в ее центр.

Она все росла и росла, и поперек ее постепенно рассекла извилистая черная линия, линия, похожая на коготь – Коготь Миротворца, каким он явился, когда я впервые увидел его, вынув из своей ташки, и мы с Доркас подняли его к ночному небу, пораженные его голубым свечением.

Хотя голубая звезда и увеличивалась, как я сказал, черная линия разрасталась быстрее, пока почти полностью не закрыла голубой диск (к тому времени она уже представляла собой диск). Наконец я разглядел, что это было – одинокий трос, все еще державший мачту, которую мутисты вырвали с корнем из нашего корабля. Я поймал его, и оттуда, словно впередсмотрящий, увидел, как наша вселенная, зовущаяся Брия, удаляется и исчезает, тая точно сон.

15. ЙЕСОД

По всей логике, я должен был спуститься по спасительному тросу на корабль, но не сделал этого. Я поймал его не очень далеко от корабля, а кливера закрывали мне обзор; и я, сочтя себя то ли неуязвимым, то ли уже обреченным (не могу сейчас сказать точно), пробрался вместо этого на дальний конец троса и дальше, на самый конец перекладины, к которой он крепился, там устроился поудобней и стал наблюдать.

То, что я увидел, в сущности невозможно описать, хотя я и попытаюсь это сделать. Голубая звезда превратилась уже в диск чистейшей лазури. Я сказал, что она находилась не так далеко, как призрачные звезды. Но на самом деле она просто была, а их не было; кто мог сказать, что из них дальше? Чем дольше я смотрел на нее, тем больше убеждался в их иллюзорности – они не только не присутствовали там, где казались, но и вовсе не существовали и, следовательно, являлись не просто миражами, а, как и большинство миражей, обманом. Голубой диск все ширился передо мной, пока наконец я не увидел, что он подернут хлопьями облаков. Тогда я рассмеялся про себя и, еще смеясь, вдруг понял опасность, грозившую мне, осознал, что могу погибнуть в любой момент из-за своего ребячества. Но на некоторое время я задержался на прежнем месте.

Мы вплывали в самый центр того диска, и на краткий миг призрачные звезды образовали вокруг нашего корабля ослепительно белое кольцо – Венец Брии.

Потом мы прошли сквозь него и, казалось, повисли в лазоревом свете; за нами, там, где я разглядел чуть раньше лучистую корону юных солнц, теперь виднелась наша вселенная. В небе Йесода она смотрелась белоснежной луной, луной, которая скоро превратилась в одинокую звезду, а потом исчезла вовсе.

Если ты, когда-нибудь прочитавший эти строки, еще сохранил ко мне хоть какое-то уважение, несмотря на многочисленные глупости, уже совершенные мной, то сейчас ты непременно в досаде отвернешься от меня, ибо я расскажу о том, как повел себя точно дитя, напуганное тыквой с вырезанными глазницами. Когда мы с Ионой направлялись в Обитель Абсолюта, на нас напали ночницы Гефора – зеркальные существа, порхавшие, словно клочки сгоревшего пергамента из печной трубы, но при всей своей бестелесности способные убивать. И теперь мне, наблюдавшему, как исчезает Брия, почудилось, будто я снова узрел те создания, но серебряные, а не цвета сажи, какими были Гефоровы ночницы.

Ужас охватил меня, и я попытался спрятаться за реем. Спустя мгновение я понял, что это (как ты, читатель, наверное, давно уже догадался) всего лишь обрывки паутины снастей с порушенной мачты, подхваченные безумным ветром. Выходит, что вокруг был воздух, пусть разреженный, но не пустота! Я посмотрел на корабль и увидел поверхность палубы как на ладони. Все паруса исчезли, десять тысяч мачт и сто тысяч перекладин стояли, словно облетевший зимний лес.

До чего странно находиться в подвешенном состоянии, дышать собственной, изрядно подпорченной атмосферой и знать о существовании, но ничуть не чувствовать могучей бури, бушующей вокруг! Я снял с шеи оба ожерелья, и меня тут же едва не сорвало с моего насеста, а уши заполнил рев урагана.

И я глотнул этого воздуха! Любые слова прозвучат лживо, кроме тех, что это был воздух Йесода, ледяной и облагороженный жизнью. Никогда до тех пор я не пробовал подобного воздуха, но он показался мне хорошо знакомым.

Ветер содрал с меня рваную рубашку и понес ее, развевая, вместе с обрывками сорванных парусов; и в тот же миг я узнал его. Вечером, когда я отправился из Старой Цитадели в свое изгнание, я шел по Бечевнику, глядя на шхуны и караки, усеявшие широкий речной тракт Гьолла, и ветер, развевавший гильдейский плащ за моей спиной, рассказывал мне о севере; сейчас дул тот же ветер, громко читая повесть новых лет и распевая все песни нового мира.

Теперь куда? Под нашим кораблем я не видел ничего, кроме лазурной чаши и дымчатых полос, какие я наблюдал, когда мы еще находились в старой и захламленной вселенной, предшественнице этой. Через пару мгновений (ибо оставаться в бездействии на этом воздухе было равносильно гибели) я отбросил смутившую меня мысль и начал спускаться к кораблю.

И тогда я увидел его – не внизу, куда я смотрел, а над головой – огромная мощная дуга, протянувшаяся от края до края окоема, и белое облако, отделявшее нас от мира, испещренного голубым и зеленым, словно яйцо лесной птицы.

И я узрел еще более необычное явление – наступление Ночи на этот новый мир. Как братья нашей гильдии, она носила плащ цвета сажи и на моих глазах накрывала им весь дивный мир; и я вспомнил, что она приходилась матерью Ноктуа в сказке из коричневой книги, которую я когда-то читал Ионе; зловещие волки резвились у ее ног точно щенки, а она не заслоняла Венеру и даже Сириус; и я дивился, что заставляет корабль лететь, обгоняя ночь, если его паруса убраны и свет не может подгонять его вперед.