И явилось новое солнце - Вулф Джин Родман. Страница 36

– Если придет Новое Солнце? – переспросил я.

– Нет. Дело в том, что оно уже идет. Суд над тобой свершился. Ты слишком долго думал о нем, я знаю, и тебе, должно быть, трудно осознать, что он уже позади. Вы победили. Вы спасли свое будущее.

– Вы тоже победили, – сказал я.

Афета кивнула:

– Теперь ты понимаешь.

– А я нет, – вмешалась Гунни. – О чем речь?

– Неужели не понимаешь? Иерархи и их иеродулы – и иерограмматы тоже – старались помочь нам стать тем, чем мы были. Тем, чем мы можем быть. Не так ли, госпожа? Таково их правосудие, весь смысл их существования. Они проводят нас через те страдания, через которые мы провели их. И… – Я не смог закончить свою мысль. Слова застыли у меня на губах.

Афета закончила за меня:

– Вы, в свой черед, заставите нас пройти через то, что выпало вам на долю. Думаю, ты понимаешь. Но ты, – она посмотрела на Гунни, – ты – нет. Ваш род и наш, быть может, не более чем механизмы воспроизведения друг друга. Ты – женщина, и потому, по-твоему, ты растишь свою яйцеклетку, чтобы когда-нибудь произвести на свет другую женщину. Но твоя яйцеклетка сказала бы, что производит ту женщину, чтобы когда-нибудь на свет появилась другая яйцеклетка. Мы не меньше, чем он, хотели добыть Новое Солнце. По правде говоря, даже больше. Спасая свой род, он спас наш, как мы спасли наше будущее, спасая ваше. – Афета повернулась ко мне. – Я говорила тебе, что ты принес дурные вести. Весть о том, что мы и вправду можем проиграть в той игре, о которой мы говорили.

– У меня всего три вопроса, госпожа, – промолвил я. – Разреши задать их, и я уйду, если позволишь.

Она кивнула.

– Почему Цадкиэль сказал, что мое испытание окончено, когда аквасторам еще только предстояло сразиться и умереть за меня?

– Аквасторы не умерли, – объяснила Афета. – Они живут в тебе. Что же до Цадкиэля, он сказал то, чего требовала истина. Он испытал будущее и обнаружил, как велика возможность, что ты принесешь Новое Солнце своему Урсу и тем самым спасешь эту ветвь твоего рода, чтобы она воспроизвела наш во вселенной Брии. Именно это испытание все решало; оно свершилось, и результат вышел в твою пользу.

– Мой второй вопрос. Цадкиэль также сказал, что суд надо мной не может быть справедливым и потому он по возможности возместит ущерб. Ты утверждала, что он правдив. Разве суд и испытание – не одно и то же? И почему суд был несправедлив?

Голос Афеты казался тихим вздохом.

– Легко тем, кому не нужно судить, или тем, чье суждение необременительно для правосудия, жаловаться на неравенство и говорить о предвзятости. Когда же приходится действительно судить, как судит Цадкиэль, обнаруживается, что нельзя быть справедливым к одному, не проявив несправедливости к другому. Чтобы быть честным по отношению к тем на Урсе, кто погибнет, и особенно к бедным, невежественным людям, которые так никогда и не поймут, за что они гибнут, он призвал их представителей…

– Нас, ты хочешь сказать?! – воскликнула Гунни.

– Да, вас, корабельщиков. И он дал тебе, Автарх, в защитники тех, у кого имелась причина ненавидеть тебя. Это было справедливо по отношению к корабельщикам, но не к тебе.

– Я и раньше часто заслуживал наказания, но не получал его.

Афета кивнула:

– Поэтому некоторые картины, из тех, что ты видел или, во всяком случае, мог увидеть, если бы потрудился посмотреть, были помещены в узком коридоре, проходящем вокруг этого зала. Одни напоминали тебе о твоем долге. Другие должны были показать тебе, что ты сам нередко исполнял правосудие самого жестокого свойства. Теперь ты понимаешь, почему избрали именно тебя?

– Палача? Чтобы спасти мир? Да.

– Убери руки от лица. Достаточно того, что ты и эта бедная женщина едва слышите меня. Позволь хотя бы мне слышать тебя. Ты задал мне те три вопроса, о которых говорил. Есть ли у тебя еще?

– Да, и много. Я видел Дарью. И Гуазахта с Эрблоном. У них тоже была причина ненавидеть меня?

– Я не знаю, – прошептала Афета. – Спроси Цадкиэля или тех, кто помогал ему. Или спроси самого себя.

– Думаю, была. Я сместил бы Эрблона, если бы сумел. Как Автарх я мог бы возвысить Гуазахта, но не сделал этого; и так и не попытался найти Дарью после битвы. Меня занимало столько дел – более важных дел. Понятно, почему ты назвала меня монстром.

– Не ты монстр, – воскликнула Гунни, – а она!

Я пожал плечами.

– Но все они сражались за Урс, и Гунни тоже. Это было прекрасно.

– Не за тот Урс, который ты знал, – прошептала Афета. – За Новый Урс, который многие никогда не увидят сами, но лишь твоими глазами и глазами тех, кто их помнит. У тебя есть еще вопросы?

– У меня есть, – вмешалась Гунни. – Где мои товарищи? Те, кто убежал и спас свою жизнь?

Я почувствовал, что ей стыдно за них, и сказал:

– Их бегство наверняка спасло и наши жизни.

– Их вернут на корабль, – ответила Афета.

– А что будет с Северьяном и со мной?

– Они попытаются убить нас по дороге домой, Гунни, – сказал я, – а может быть, и нет. Если да, то нам еще придется разбираться с ними.

Афета покачала головой.

– Вас действительно перенесут на корабль, но другим путем. Поверьте мне, с этой проблемой столкнуться вам не придется.

Одетые в черное, в проходе появились иерархи с носилками, собирая мертвецов.

– Их захоронят в основании этого здания, – прошептала Афета. – Добрались ли мы до последнего вопроса, Автарх?

– Почти. Но смотри: одно из этих тел принадлежит к твоему роду – это сын Цадкиэля.

– Его захоронят вместе с остальными павшими.

– Но было ли так задумано? Неужели это входило в планы его отца?

– Его гибель? Нет. Но то, что он должен рискнуть жизнью, – да. Какое мы имеем право рисковать твоей жизнью и жизнью многих других, если сами не подвергаемся риску? Цадкиэль подвергался смертельной опасности с тобой на корабле. Венант – здесь.

– Он знал, что произойдет?

– Ты имеешь в виду Цадкиэля или Венанта? Венант, разумеется, не знал, но он понимал, что может случиться, и выступил, чтобы спасти наш род, как иные выступили, чтобы спасти свой. О Цадкиэле я не берусь судить.

– Кстати, ты сказала, что каждый из островов судит свою галактику. Значит, все же мы – Урс – важны для вас?

Афета поднялась, расправив свое белое одеяние. Теперь я уже свыкся с ее распущенными волосами, хотя с первого взгляда они произвели на меня жутковатое впечатление; я не сомневался, что видел изображение этого черного ореола где-то в безграничной галерее старого Рудезинда, но не мог припомнить картину точно. Афета сказала:

– Мы проводили мертвых. Теперь, когда их нет, пора и нам. Может статься, что иеро придут с твоего перерожденного Урса. Таково мое мнение. Но я всего лишь женщина, причем невысокого ранга. Я сказала то, что сказала, чтобы ты не умер в безысходности.

Гунни открыла было рот, но Афета жестом заставила ее замолчать.

– А теперь ступайте за мной.

Мы повиновались, однако она сделала лишь пару шагов к тому месту, где стоял Престол Правосудия Цадкиэля.

– Северьян, возьми ее руку, – приказала она. Сама же она вложила свою ладонь в мою и взяла за руку Гунни.

Камень, на котором мы стояли, ушел у нас из-под ног. В то же миг пол Палаты Слушаний сомкнулся над нашими головами. Мы падали (или нам казалось, что падали) в просторную шахту, полную резкого желтого света, шахту в тысячу раз шире, чем площадь камня. По стенам ее виднелись могучие механизмы из зеленого и серебряного металла, перед которыми копошились и мелькали точно мухи мужчины и женщины, а прямо по гладкой поверхности механизмов словно муравьи карабкались гигантские синие с золотом скарабеи.