Пятая голова Цербера - Вулф Джин Родман. Страница 4

На следующую ночь я заснул сразу же, как только мистер Миллион отправил нас в постели.

Я только удивился, что мне так страшно захотелось спать. Но сон мой был чуток, я сразу же проснулся, когда в нашу спальню вошел старый слуга. Но не я должен был вставать с постели, а Дэвид, я же сделал вид, что сплю, поскольку очень боялся, что, заметив, что я не сплю, слуга поднимет и меня. Украдкой я наблюдал, как брат одевается и пробует привести в порядок шевелюру. Не знаю, когда он вернулся, ибо спал мертвым сном. Мы не могли поговорить друг с другом до тех пор, пока не остались одни за завтраком. Он рассказал мне, что провел полночи так же, как и я, и видел те же самые голограммы — деревянного солдатика, котенка, миску супа, — и так же, как и я, должен был говорить без перерыва.

Единственной разницей было то, что отец спросил меня об имени.

Дэвид посмотрел на меня ничего не понимающими глазами, кусок рта застыл на полдороге к его рту.

— Как он тебя называл? — спросил я еще раз.

— Дэвид. А что?

Я ничего не мог понять.

Свидания с отцом изменили ритм моей жизни. Распорядок, который я считал незыблемым, нарушился. Наша жизнь изменилась, хотя мы с Дэвидом, кажется, в то время почти не сознавали этого. Закончились игры и разговоры, которыми мы занимались раньше. Брат все реже вырезал флейты, а мистер Миллион позволял нам спать подольше. Кроме того, мистер Миллион начал выводить нас в парк, где был тир и спортивные площадки.

Этот небольшой парк находился рядом с домом.

С одной стороны его ограничивал канал. Пока Дэвид стрелял из лука в мишени или играл в теннис, я часто сидел на краю канала и смотрел на спокойную воду.

Временами я ждал, когда появятся большие белые корабли с острыми, как клюв зимородка, носами и с четырьмя или даже пятью мачтами. Время от времени их притаскивали из порта в город на разгрузку, используя для этого упряжки из множества волов.

Летом, когда мне исполнилось одиннадцать или двенадцать лет, нам впервые позволили остаться в парке во время заката солнца.

Мы сидели на высоком, покрытом травой берегу канала в ожидании иллюминации. Едва закончился первый, вступительный полет ракет в полумиле над городом, как Дэвиду сделалось плохо. Он наклонился к воде, его начало рвать. Тем временем красные и белые звезды пламенели над нами, заполняя все небо. Когда бедный брат закончил, мистер Миллион взял его под руку и мы двинулись к выходу из парка.

Оказалось, что болезнь брата была вызвана испорченным бутербродом, который он съел в парке.

Пока учитель укладывал Дэвида в постель, я решил позволить себе досмотреть салют. Нам не разрешалось залезать ночью на крышу, но я знал, где начинаются ступеньки, ведущие наверх.

Возбуждение, которое я переживал, пробираясь в странный мир света и теней, окрашенный в пурпур, золото и разукрашенный огненными цветами, было как лихорадка. Я с трудом хватал воздух и дрожал от холода — это в разгар лета!

На крыше было гораздо больше людей, чем я ожидал. Мужчины были без плащей, шляп и шарфов. Все это осталось в прихожей отца. Девушки были одеты в странные костюмы. У одних были видны розовые груди, покрытые сеточкой из гибкой проволоки, похожей на клетку для птиц, другие были очень высокие. Это становилось заметно, когда кто-нибудь оказывался рядом с ними.

Часть девушек носила костюмы, в которых юбки отражали их лица и груди, словно вода отражает растущие у берега деревья. В появлявшемся блеске иллюминации они выглядели, как сказочные королевы.

Меня заметили — я был слишком возбужден, чтобы спрятаться как следует.

Однако, никто меня не прогнал. Очевидно, они думали, что мне позволено находиться на крыше.

Иллюминация продолжалась долго. Помню, как один из стоящих там мужчин с квадратным, глупым лицом, выглядевший, однако, важно, начал заигрывать с молодой девушкой. Она ни за что не хотела уходить до конца представления.

Для тех, кто желал уединиться в укромном уголке крыши, было высажено около двадцати-тридцати кустиков или маленьких деревьев, которые создавали небольшой садик.

И вот, спрятавшись в зарослях, я с интересом начал разглядывать разыгрывавшийся вокруг спектакль. Насколько я помню, мною тогда руководило обычное любопытство. Я был в том возрасте, когда человек познает мир с научной точки зрения. Когда я уже почти удовлетворил свою жажду знаний, кто-то дернул меня сзади за рубашку и вытащил из кустов.

Я повернулся, ожидая увидеть мистера Миллиона. Однако, это был не он. Меня выдернула невысокая седая женщина в черном платье. Даже в такой момент, полный эмоций, я сразу заметил, что ее юбка от талии висит, как тряпка. Было видно, что это не служанка. Она не ответила на мое приветствие и смотрела мне в лицо с таким неодобрением, что я подумал, будто это лицо одинаково хорошо видно как в блеске ракет, так и во тьме, когда они сгорали. Наконец, последняя ракета с оглушительным визгом взлетела в небо, таща за собой огненную реку пламени. Седая женщина подняла вслед за ней глаза, а когда ракета взорвалась, образовав бледно-фиолетовую орхидею, эта неприятная особа снова дернула меня и бесцеремонно потащила к ступенькам.

Когда мы были еще не плоской каменной площадке садика на крыше, я заметил, что она не идет, а скользит, как шахматная фигура по доске. Среди других воспоминаний детства я так и запомнил ее, как Черную Королеву, шахматную фигуру, которая ни добрая и ни злая, а просто Черная, в отличие от Белой Королевы, которую мне так и не дано было узнать.

Когда мы дошли до ступенек, плавное скольжение сменилось плавным подпрыгиванием.

При каждом прыжке платье ее не доставало до пола дюйма на два. Черная часть ее тела была похожа на лодку, пересекающую водопад — она шла то быстрее, то медленнее, то колебалась, словно под напором ветра или волн. Равновесие она поддерживала, опираясь с одной стороны на меня, а с другой на служанку, которая ждала нас у лестницы. Когда мы шли по крыше, я было подумал, что ее движения — результат хорошо поставленной походки и отличной осанки, хотя у меня и мелькнула тогда мысль, что без нашей помощи она может запросто упасть на спину.

Как только мы преодолели все ступеньки, она вновь принялась скользить по полу. Кивком головы она отправила служанку и повела меня в сторону, противоположную расположению нашего класса и спальни. В конце концов, мы дошли до очень крутой, редко используемой лестничной клетки, которая вела вниз пролетов на шесть. Между ступеньками тянулся узкий железный прут. Здесь она отпустила меня и показала вниз. Я спустился на несколько ступенек и обернулся посмотреть, как это будет делать она.

Она спускалась очень ловко, не пользуясь ступеньками. Ее юбка висела свободно, как тряпка, а она, неотрывно глядя на меня, неслась над ступеньками вниз. Я так удивился, что остановился, как вкопанный. Она даже затрясла головой от злости.

Я побежал. Я бежал по крутым ступенькам, она следовала за мной, не отставая, и лицо ее было похожим на лицо моего отца. Одна ее рука все время придерживалась за поручень.

Как только мы оказались на втором этаже, она спрыгнула с лестницы и подхватила меня, как кот хватает зазевавшуюся птичку. Затем она повела меня по бесчисленным комнатам и коридорам. Все они находились в центре дома.

В конце концов, мы остановились перед дверью, ничем не выделяющейся среди других. Она открыла ее большим старым ключом и махнула рукой, приглашая меня войти. Комната была ярко освещена. Теперь я четко увидел то, что мне только казалось на крыше и лестницах. Независимо от того, как она двигалась, ее платье недоставало до полу дюйма на два, между материей и полом была пустота. Она показала на маленький, покрытый накидкой стульчик и сказала:

— Сядь!

Когда я выполнил распоряжение, она пододвинула ко мне большое кресло и уселась напротив.

Через мгновение она уже задала первый вопрос:

— Как тебя зовут?

Когда я ответил, она внимательно посмотрела на меня и стала качаться в кресле, легонько отталкиваясь от пола.