Воин тумана - Вулф Джин Родман. Страница 48

Вернувшись в Милет, я обнаружил, что мать в связи с моим долгим отсутствием успела переехать – то ли на Самое, то ли на Хиос, – в чем явно чувствовалась рука богини, и я решил: с этих пор лишь Триодита будет считаться моей матерью, а я по мере сил честно стану служить всем, кто пользуется ее покровительством. Я предлагал свою службу и тем, кто, подобно отважному Агамемнону [120], прозванному Царем людей, искал ее милости.

В конце концов я был вознагражден ею сполна. Не стесняясь, скажу в любой компании, что нет мне равных в посвященных ей таинствах ни среди женщин, ни среди мужчин; нет у нее и более способного ученика в плетении всяческих заклятий, составлении ядовитых снадобий или в вызывании мертвых из подземного царства. Ты и сам присутствовал при одном из подобных чудес, содеянных мною, и я молю великую богиню, которая прошлое и будущее видит столь же ясно, как настоящее, чтобы она когда-нибудь восстановила утраченную тобой память и ты мог бы стать моим свидетелем.

Теперь о моей внешности. Я истинный сын Иона [121], ростом куда выше большинства мужчин, однако изящного телосложения, точно танцовщик. Я храбр и ловок, хотя, возможно, и недостаточно мускулист. Глаза у меня несколько навыкате, да и скулы тоже выступают изрядно. Зато нос и рот изящной формы, а высокий лоб наполовину скрыт густыми темными кудрями. Если Ио, которая уже топает ногами от нетерпения, вскоре сумеет прочесть тебе все это, ты узнаешь, что одет я в хламиду приятного пурпурного оттенка, ибо окрашена эта материя соком шелковицы.

Часто бывая в Афинах, я заслужил дружбу твоей хозяйки Каллеос – это большая удача, ставшая таковой вдвойне из-за той моей чудесной победы, о которой я уже упоминал, однако скажу еще несколько слов. Мы с тобой, а также группа людей, в числе которых не было Ио (она сейчас просто испепелит меня своим взором!), побывали на кладбище, где и находилась та, которую я вызвал из Страны мертвых в Страну живых – пусть всего лишь на короткое время. Все были потрясены сотворенным мною чудом, и если тебе покажется, что моим словам трудно верить, прошу тебя, вернись в Афины – там о случившемся судачат до сих пор.

Пытаясь исцелить тебя и восстановить твою память, я по просьбе Эвтакта (и твоей собственной) сделал волшебный амулет и повесил тебе на шею.

Разумеется, я сделал бы его и в том случае, если б меня попросил и кто-то один из вас.

Амулет посвящен Триодите и в нем вот что: белый камешек – Луне, осколок древнего каменного наконечника стрелы – Охотнице и черный волосок с головы того, кто без остатка посвятил себя Матери ночной, то есть с моей головы.

Да еще – кусочек кипарисовой коры, на котором шипом белого шиповника [122], обмакнув его в собственную кровь, я написал просьбу исцелить тебя, обращенную к Великой богине. Все это я завернул в кусочек шкуры дикой козы и укрепил могущественными заклинаниями.

Софисты, скорее всего, скажут, что все это – белый камешек, осколок наконечника, черный волосок, молитва и козья шкура – сущая ерунда и лишь отвлекает людей от веры в "истинных" (то есть теперешних) богов-олимпийцев. Однако же я заметил: те, кто так считает, никогда никаких милостей от богов не получают. Я уверен, что для этого нужно нечто большее, чем просто вера. Итак, я повесил амулет тебе на шею (ох, Ио так настойчиво просит, чтобы я писал поскорее!), и мы, то есть Эвтакт, Ио и я, проводили тебя к алтарю, который я велел построить рабам. Там уже горел священный огонь, Эвтакт сам принес жертву ради тебя, и ты остался у алтаря на ночь в окружении нескольких часовых, стоявших поодаль.

Жаль, что меня не было, когда утром ты рассказывал об этой ночи Эвтакту. Однако Ио слышала все – хитрая девчонка, истинная дочь скотоводов-беотийцев, потомков варваров! Она, честное слово, совсем заговорила меня, пересказывая мне твою историю, но я постараюсь изложить здесь самое главное.

Ты вроде бы проснулся от стука палки по камням (по крайней мере, по словам Ио, слышавшей твой рассказ Эвтакту) и увидел согбенного старца с белоснежной бородой, пришедшего со стороны леса. Ты поднялся и спросил, не он ли бог Асклепий [123]. Он это отрицал, однако ты настаивал, и он в итоге сознался, что зовут его действительно Асклепий, но он никакой не бог, а простой смертный, вынужденный по бедности своей служить богам. Ты спросил его, не может ли он излечить тебя, и снова он покачал головой и сказал, что послан был убийцей его матери [124], чьим рабом является, и направляется из ее храма на острове Эвбея в островной храм Анадиомены [125], так что ничего сейчас поделать не может. С этими словами он исчез.

Ио говорит, что в этом месте твоего рассказа Эвтакт страшно рассердился и закричал, что Асклепию не следовало называть богиню убийцей. И тут-то ты и решил попросить Эвтакта (право же, друг мой Латро, прежде тебе следовало бы подумать) вернуть тебя к твоим старым друзьям, объясняя это тем, что ты прочел в свитке о своем визите в царство подземной богини и ему, Эвтакту, не следует мешать исполнению воли той, к кому все мы в конце концов должны будем явиться.

Однако Эвтакт еще больше разгневался и приказал отнять у тебя эту книгу (что и было сделано Басием) и сворачивать лагерь. Ничего этого ты, конечно, уже не помнишь. Во всяком случае, так полагаем мы с Ио. А теперь перейдем к совсем недавним событиям, которые пока что должны были сохраниться в твоей памяти, однако же, видимо, сотрутся из нее к тому времени, как Ио сможет прочитать тебе эти слова.

Во-первых, о великой богине. Этот Асклепий был сыном ее брата-близнеца, рожденным смертной женщиной по имени Коронида. Носившая под сердцем божественное дитя, Коронида изменила своему возлюбленному, о чем узнала богиня и, разгневавшись, умертвила несчастную. Однако отец ребенка спас мальчика от огня, дал ему свое имя и стал его наставником. Асклепий многому научился у своего великого отца – покровителя врачевателей – и даже кое в чем превзошел учителя, не говоря уж обо всех прочих смертных целителях.

Мне трудно поверить, чтобы он мог назвать сестру своего отца и спасителя убийцей, ведь за богами безоговорочно признается право убивать смертных точно так же, как мы убиваем животных, к тому же та женщина, его мать, была далеко не безгрешна. Впрочем, я рад был услышать, что Асклепий и сам уже является слугой Великой богини. Сам же я предан ей всецело, и она так высока в моих глазах, что ничто уже не может более возвысить ее!

Однако сообщенные тобой сведения все же могут пригодиться.

А теперь о самом недавнем. Тебе, конечно же, интересно, как мы с Ио раздобыли твою книгу? Дело в том, что Басий-спартиат сам разрешил нам взять ее, ибо испытывает к Ио и к тебе самые добрые чувства. Он предупредил, правда, чтобы мы не позволяли тебе самому читать ее и в таком случае Эвтакт возражать тоже не будет. Вот мы и прячем ее от тебя, однако же регулярно делаем в ней записи.

Сегодня вечером мы разбили лагерь по дороге в Мегару, без задержки миновав Элевсин. Недалеко от Мегары (судя по сплетням) стоит лагерем и регент со своим войском. Мегара официально ему не подчиняется, однако же входит в один со Спартой военный союз, так что, без сомнения, некоторое количество его воинов составляют ее жители. Завтра мы, видимо, прибудем в Мегару, и можно ожидать встречи с самим регентом. Я постарался как можно больше разузнать о нем, и мы с Ио решили, что тебе тоже полезно будет прочитать об этом в своей книге.

Говорят, ему лет двадцать с небольшим, он несколько выше среднего роста, красив, однако изуродован шрамами; он очень силен и мускулист, как и все островитяне. Ходят слухи, что он также исключительно красноречив и убедителен как оратор, однако весьма лаконичен и чрезвычайно остер на язык, как и все спартанцы. Он отпрыск старейшего царского дома, один из потомков царя Агиса и таким образом является отдаленным родственником Ликурга [126], чей свод законов помог Спарте столь сильно опередить другие государства. Отец Павсания – Клеомброт – был младшим сыном царя Анаксандрида, стало быть, сам он приходится дядей нынешнему юному царю Плейстарху, лишь в прошлом году сменившему на троне своего отца, и остается при нем регентом. У Павсания есть жена, которая с нетерпением ждет его возвращения в родной город, и маленький сын Плейстоанакт [127].