Риск - Вулф Джоан. Страница 78

Мы рано уехали с бала, и по дороге домой леди Уинтердейл журила Кэтрин за то, что та все время танцевала с лордом Генри Слоаном. Лорд Генри, младший сын герцога, мог бы быть подходящей партией для меня, но леди Уинтердейл считала, что ее дочь достойна большего.

Пока Кэтрин что-то бормотала в свое оправдание, я откинулась на спинку сиденья, полузакрыв глаза и слушая, как барабанит дождь по крыше кареты. Филип молча сидел рядом со мной, угрюмо уставившись в залитое дождем окно.

Когда я вошла в гардеробную, пробило полночь. Бетти ждала меня. Она расстегнула у меня на спине маленькие пуговки бледно-розового вечернего платья, помогла надеть ночную рубашку, расплела мои косы и расчесала волосы гребнем. Я надела зеленый, бархатный халат и прошла в спальню.

В камине потрескивал огонь, и свечи в латунных подсвечниках отбрасывали золотистый свет на ковер. Я сияла халат, легла в постель и прислушалась.

Из-за двери соседней гардеробной до меня донеслись приглушенные мужские голоса.

Это Филип разговаривал со своим слугой. Должно быть, он собирается лечь в спальне.

Я откинулась на подушки и улыбнулась с облегчением, в предвкушении того? что последует дальше.

Пять минут спустя он вошел в комнату, задул свечи на столе и лег рядом со мной в постель.

Наша близость в этот раз была такой же, как в Уинтердейл-Парке, и в то же время другой. Да, Филип желал меня так же сильно, как и тогда, и нежность его все так же зажигала во мне огонь. И волны наслаждения, поднимавшиеся во мне, и дрожь сладострастных минут — все было то же.

И после, когда мы, обессиленные, лежали в объятиях друг друга и я прислушивалась к тяжелым глухим ударам его сердца, не желая отпускать его от себя никогда, — все было точно так же.

Но, проснувшись на рассвете, я обнаружила, что Филипа рядом со мной нет. Дождь перестал, и бледный лунный свет, струившийся в окно, освещал его темную фигуру. Он накинул халат и стоял у окна, прижавшись лбом к стеклу и глядя в пустынный ночной сад.

Он выглядел таким несчастным, таким одиноким.

Сердце мое сжалось от боли. В своей любовной слепоте я полагала, что наше супружество положит конец его внутреннему одиночеству. Я наивно полагала, что теперь, когда у него есть жена, которая любит его всем сердцем, он будет по-настоящему счастлив.

И в самом деле, в Уинтердейл-Парке между нами существовала, как мне казалось, более тесная связь, чем просто физическое влечение, которое мы всегда чувствовали друг к другу.

Но после возвращения в Лондон все переменилось.

И что я в действительности о нем знаю? — спрашивала я себя. По правде говоря, Филип редко делился со мной своими мыслями и чувствами. Он привык жить один и полагался только на себя — на свои силы, способности, сообразительность.

И можно ли придавать слишком большое значение тому, что он опытный любовник? Он был близок со многими женщинами, и я это понимала. Почему же, спрашивается, я должна значить для него больше, чем другие женщины, к которым он питал страсть?

Я лежала в темноте, смотрела на своего мужа и чувствовала себя глубоко несчастной.

Он был и оставался для меня загадкой. Он вел жизнь, которая была чужда тому кругу, в котором я росла. У него было множество женщин, он стал причиной гибели человека и сам говорил об убийстве с небрежной легкостью, которая меня пугала.

Но нельзя забывать, что он был выброшен в этот порочный мир еще совсем ребенком и ему пришлось самому учиться выживать в этих жестоких джунглях. И как я могу винить его за то, что он стал таким, какой он есть? Никто не имеет на это права.

Он мог стать куда хуже.

Но он был нежен с Анной.

Он был добр к Нэнни.

Я смотрела на его спину, застывшие широкие плечи и боролась с желанием встать и подойти к нему. Он не хочет, чтобы я сейчас была с ним рядом, — я инстинктивно чувствовала это. Поэтому лежала тихо, как мышка, и ждала, когда он сам вернется в постель.

Прошло еще пятнадцать минут, и он наконец отвернулся от окна и лег в кровать. В каждом его движении сквозила невероятная усталость.

«Что с тобой, Филип?»

Мне хотелось выкрикнуть эти слова. Хотелось заключить его в объятия, прижать к себе крепко-крепко.

Но он не хочет сейчас быть со мной. Несколькими часами раньше он желал меня, но не теперь.

Он взбил подушку, повернулся ко мне спиной и погрузился в сон.

А я еще долго лежала без сна, беззвучно плача и отчаянно пытаясь понять, что за пропасть разделяет нас.

Наутро я проснулась с головной болью.

— Вчера ты выпила слишком много пунша, — сказал Филип, входя в спальню в десять утра и застав меня в постели.

Он был одет в костюм для верховой езды, на щеках его горел румянец. По его виду никак нельзя было сказать, что он полночи провел, стоя у окна.

— Ты был в парке? — тоскливо промолвила я.

— Да, мы с Изабеллой совершили прекрасную прогулку.

Я закрыла глаза. Пунш тут совсем ни при чем, и я это знала.

Он продолжал:

— Джорджи, я получил сегодня письмо от своего поверенного — он пишет о проблемах с каналом в Уинтердейл-Парке. Я собираюсь поехать туда посмотреть, как идут дела, и принять решение.

Я тихо спросила:

— Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?

Он нахмурился.

— Да, потому что не следует сейчас оставлять тебя одну. С другой стороны, я планирую вернуться уже завтра. Зачем тебе проделывать это утомительное путешествие ради одного дня, тем более что ты плохо себя чувствуешь?

Я вздохнула:

— Анна расстроится, если я приеду и уеду так скоро.

— Ну вот, это и есть ответ на мой вопрос, не так ли?

— Да, пожалуй, — хмуро согласилась я.

Он решительно хлопнул по бедру кожаными перчатками, которые держал в руке.

— Отлично. Я уезжаю почти на сутки, а ты за это время постарайся не отлучаться из дома.

— Господи, Филип, — раздраженно сказала я, — зачем делать меня узницей в собственном доме? Я не вижу причин весь день сидеть взаперти.

— Ты не видишь, а я вижу, — возразил он. — Ты будешь делать, как я скажу, Джорджиана. Не забывай, что кто-то уже два раза покушался на твою жизнь.

— Обещаю не гулять в зверинце, — попробовала сострить я.