Принц Каспиан - Льюис Клайв Стейплз. Страница 26
Нет нужды описывать, как они тащились назад по оврагу. Было тяжело, но, как ни странно, все повеселели. Пришло второе дыхание, слово «ужин» произвело чудодейственный эффект.
Они еще засветло добрались до елового леса, причинившего им столько неприятностей. Собирать хворост было очень утомительно, и все обрадовались, когда вспыхнул костер и появились сырые и грязные свертки с медвежьим мясом, показавшиеся бы отвратительными любому, кто провел день в четырех стенах. Гном придумал великолепное кушанье. Каждое яблоко (их осталось несколько штук) обернули полоской мяса — как яблоки, запеченные в тесте, только вместо теста было мясо — насадили на острую палочку и поджарили. Сок пропитал мясо и напоминал яблочный соус, который подают к жареной свинине. Медведи, питающиеся другими зверями, не слишком вкусны, в отличие от тех, кто ест мед и фрукты. Яблоки придали мясу такой вкус, что получилась роскошная еда. И не надо было мыть посуду — можно было сразу лечь на спину и наблюдать за дымком из трубки Трама, вытянуть усталые ноги и поболтать.
Они уже снова надеялись, что завтра найдут короля Каспиана, а через несколько дней разобьют Мираза. Положение их не изменилось, но все повеселели и один за другим быстро провалились в сон.
Люси очнулась от самого глубочайшего сна, который только можно себе вообразить, с чувством, что голос, который она любила больше всего на свете, позвал ее. Сначала она подумала, что это ее отец, потом — что Питер. Ей не хотелось вставать. Не потому, что она чувствовала себя слишком усталой — напротив, она чудесно отдохнула, и тело больше не болело — просто она была счастлива, и ей было очень уютно. Она смотрела на нарнийскую луну (которая больше нашей), на звездное небо; там, где они разбили лагерь, деревьев было немного.
— Люси, — снова позвал голос (не отца и не Питера). Она села, трепеща от волнения, но без страха. Луна светила так ярко, что лес был виден как днем, но выглядел более диким. Позади был ельник, направо — зубчатые вершины скал на дальней стороне оврага, прямо впереди — полянка, за ней на расстоянии полета стрелы росли деревья. Люси пристально посмотрела на них.
— Мне кажется, что они движутся, — сказала она себе, — и о чем-то разговаривают.
Сердце ее забилось, она встала и пошла к ним. На поляне отчетливо слышался шум, какой деревья издают при сильном ветре, но ветра не было. Все же это был не обычный шум листвы. Люси чувствовала в нем какую-то мелодию, но не могла ухватить мотив, как не могла уловить слов, которые говорили деревья прошлой ночью. Это была ритмичная веселая мелодия, и, подойдя ближе, она почувствовала, что ноги ее уже танцуют. Теперь не было сомнения в том, что деревья двигались — туда и обратно, одно к другому, как в сложном деревенском танце. («Я уверена, — подумала Люси, — что танец деревьев действительно должен быть очень деревенским танцем».) Тут она оказалась среди них.
Она увидела дерево, показавшееся ей сначала не деревом, а высоким человеком с косматой бородой и зарослями волос. Люси не испугалась: такое она видела и раньше. Но когда она опять взглянула на него, он уже снова казался деревом, хотя и двигался. Вы не смогли бы, конечно, разобрать ноги у него, или корни, потому что, когда деревья движутся, они перемещаются не по поверхности земли, они пробираются в земле, как мы по воде, когда идем вброд. С каждым деревом, на которое она бросала взгляд, случалось то же самое. Сперва они выглядели как дружелюбные, славные великаны и великанши — таким лесной народ становится, когда добрая магия призывает его к полной жизни — потом снова становились деревьями. Когда они казались деревьями — это были странно очеловеченные деревья, а когда выглядели людьми — это были ветвистые, покрытые листвой люди. И все время продолжался странный, ритмичный, шелестящий, прохладный, веселый шум
— Они без сомнения почти проснулись, — сказала Люси. Она-то совсем проснулась, даже больше, чем проснулась. Как будто в ней самой пробудилось что-то новое.
Люси бесстрашно шла между ними, танцевала, прыгала, перебегала от одного гигантского партнера к другому. Но танец не захватил ее полностью. Она стремилась к чему-то другому, к тому голосу, что звал ее.
Скоро она оставила деревья позади (так и не поняв до конца, ветвей или рук касалась она в хороводе огромных танцоров, склонявшихся к ней), вышла из переплетения света и тени и увидела гладкую, как бы подстриженную поляну — вокруг нее-то и танцевали деревья. А там — о радость! Перед ней был огромный Лев, сверкающий в лунном свете, с громадной черной тенью позади.
Он мог бы показаться каменным, если бы не движения его хвоста, но Люси это не пришло в голову. Она бросилась к нему, даже не задумавшись о том, был ли он настроен дружелюбно. Она чувствовала, что сердце ее разорвется, если она потеряет хотя бы мгновение. И вот Люси уже целовала его, обвив руками шею и зарывшись лицом в чудную, густую, шелковистую гриву.
— Аслан, Аслан, дорогой Аслан, — рыдала она. — Наконец-то. Огромный зверь перекатился на бок так, — чтобы Люси поместилась полусидя-полулежа между его передними лапами. Он нагнулся и языком коснулся ее носа. Теплое дыхание обволокло ее. Она вглядывалась в его огромное мудрое лицо.
— Добро пожаловать, дитя, — произнес он.
— Аслан, — сказала Люси, — ты стал больше.
— Это потому, что ты стала старше, малышка, — ответил он.
— А не ты?
— Я — нет. Вырастая, ты будешь замечать, что и я становлюсь больше.
Она была так счастлива, что ей не хотелось даже разговаривать. Но Аслан заговорил.
— Люси, — сказал он, — мы не должны долго лежать здесь. У тебя есть дело, и уже потеряно много времени.
— Разве это не позор, — воскликнула Люси, — я действительно видела тебя. Они не поверили мне. Они все…
Откуда-то из глубины Аслана возник слабый намек на рычание.
— Прости меня, — спохватилась Люси, поняв, что он имел в виду, — я не хотела ругать других. Но ведь это не моя вина? Лев поглядел ей прямо в глаза.
— Аслан, — сказала она, — ты думаешь, что я виновата? Как я могла… я не могла оставить всех и подниматься к тебе одна. Как я могла? Не смотри на меня так… да, я знаю. что могла. С тобой я не была бы одна. Как я должна была поступить? Аслан ничего не сказал.