Костры амбиций - Вулф Том. Страница 108

Роберт Корсо оглядывает демонстрантов. Они построились непринужденным овалом и начинают двигаться к нему. Красавчик и Рива стали рядом с ним. У Красавчика в руке оказался громкоговоритель. Он не сводит глаз с Роберта Корсо. Тот оглядывает свою команду. Телеоператор занял позицию в шести шагах. Камера у него на плече кажется крошечной рядом с автобусом и с трехэтажной антенной, но толпа словно зачарована ее глубоким, таинственным, подслеповатым глазом. Камера еще вообще не включена, но всякий раз, как телеоператор оборачивается, чтобы что-то сказать звукооператору, и черный глаз описывает у него на плече дугу, по толпе пробегает волна, как будто этот аппарат обладает особой притягательной силой.

Красавчик, изготовившись, вопросительно вскидывает ладонь: пора? Роберт Корсо пожимает плечами, но потом все-таки дает знак, направив на него указательный палец. Красавчик подносит ко рту громкоговоритель и орет:

— ЧЕГО МЫ ХОТИМ?

— Справедливости! — кричат в ответ три десятка демонстрантов. На фоне толпы, и башен, и ослепительной серебряной мачты Первого телеканала отклик звучит довольно жидко.

— А ЧТО ПОЛУЧАЕМ?

— Расизм!

— ЧЕГО МЫ ХОТИМ?

— Справедливости! — На этот раз получилось чуть громче, но все-таки тускловато.

— А ЧТО ПОЛУЧАЕМ?

— Расизм!

Набежала, толкаясь и работая локтями, стайка мальчишек лет двенадцати, они стараются попасть в поле зрения камеры. Фэллоу стоит чуть в стороне от ведущего Роберта Корсо, тот держит микрофон, но ничего не говорит. Телеоператор со своей чудо-камерой двинулся навстречу пикетчикам. Те сразу оживают, начинают бойко шагать. Мимо проплывают плакаты, лозунги: «Правосудие Вейсса — белое правосудие»… «Агнец Лэмб — жертва равнодушия»… «Свободу в Йоханнесбронксе»… «Голубые ударные силы против расизма»… «Народ требует мести за Генри!»… «Довольно тянуть волынку, Эйб!»… «Лесбиянки и гомосексуалы требуют справедливости для нашего брата Генри Дэмба!»… "Капитализм

Расизм = легальное убийство"… «Сбили и уехали, да еще лгут народу!»… «Требуем немедленных мер!»…

— ЧЕГО МЫ ХОТИМ?

— Справедливости!

— ЧТО ПОЛУЧАЕМ?

— Расизм!

Красавчик ризвернул громкоговоритель на публику, чтобы присоединить и ее голос.

— ЧЕГО МЫ ХОТИМ?

Но отзыва не последовало. Публика благодушно глазеет на представление. Красавчик отвечает сам:

— СПРАВЕДЛИВОСТИ.

— ЧТО ПОЛУЧАЕМ?

Опять ничего.

— РАСИЗМ!

— О'кей. ЧЕГО МЫ ХОТИМ?

Ничего.

— БРАТЬЯ И СЕСТРЫ, — орет Красавчик в красный громкоговоритель, — наш брат, сосед Генри Лэмб… его сбила машина и уехала… а в больнице… ему не помогли… полиция и прокуратура… им дела нет… Генри — отличник учебы… а они говорят: «Ну и что?»… все потому, что он бедный, живет в новых домах… потому что он черный… Так для чего же мы здесь собрались, братья и сестры?.. Чтобы Чак не мог увильнуть и сделал что положено!

В публике сочувственно засмеялись.

— Мы здесь, чтобы добиться справедливости для нашего брата Генри Лэмба! — заключил Красавчик. — Итак, ЧЕГО ЖЕ МЫ ХОТИМ?

— Справедливости! — отдельные голоса из публики.

— А ЧТО ПОЛУЧАЕМ?

Смеются и хлопают глазами.

Смеются мальчишки лет по двенадцати, они толкаются и работают локтями, стараясь занять позицию за спиной у Красавчика, в поле зрения телекамеры, на которой уже зажегся магический красный глазок,

— Кто это Чак? — спрашивает Крамер.

— Чак — это Чарли, — отвечает Мартин. — А Чарли — это Босс, и, будь Боссом я, я бы придушил этого длинного говноеда.

— Видели там надписи: «Правосудие Вейсса — белое правосудие!» и «Довольно тянуть волынку, Эйб»?

— Ну да.

— Если их покажут по телевидению, у Вейсса родимчик будет.

— Считай, что он уже в родимчике, — говорит Гольдберг. — Вы только поглядите на это представление.

На противоположном тротуаре идет своеобразный спектакль. Главный герой его — средства массовой информации. Под сенью возвышающейся телевизионной антенны ходят полукругом три десятка человек, два десятка из них — белые, и несут плакаты на палках. Другие одиннадцать, двое черных и девять белых, их обслуживают, чтобы донести их жидкие голоса и написанные фломастерами лозунги до семимиллионного города: мужчина с красным громкоговорителем, женщина с кошелкой, пышноволосый комментатор, телеоператор и звукооператор, связанные с телевизионным автобусом пуповиной электрических проводов, два механика в автобусе, видные в проеме раздвижных дверей, водитель, два газетных фотографа и два репортера с блокнотами в руках, одного из них по временам все еще слегка поводит влево. И публика, человек двести или триста, толпящаяся вокруг и веселящаяся от души.

— О'кей, — говорит Мартин. — Пора приступать к опросу свидетелей.

И первый идет через улицу к толпе.

— Эй, Марти, — окликает его сзади Гольдберг. — Ты полегче, ладно?

Крамер как раз это же хотел ему сказать. Не время и не место демонстрировать миру ирландское геройство. Ему так и видится, что вот сейчас Мартин выхватит у верзилы с серьгой красный раструб и примется запихивать ему в глотку на глазах у всех обитателей района Эдгара По.

Мартин, Гольдберг и Крамер были уже на середине мостовой, когда демонстрантов и зрителей вдруг охватил религиозный экстаз. Теперь шум поднялся нешуточный. Красавчик орет в громкоговоритель. Оператор крутит туда-сюда электронным хоботом телекамеры. Потому что на сцене неизвестно откуда возник рослый мужчина в черном костюме, крахмальном воротничке и при черном в белую полосу галстуке. И с ним — маленькая чернокожая женщина в темном, из какого-то блестящего материала вроде атласа или сатина, платье. Это — Преподобный Бэкон и миссис Лэмб.

Проходя через мраморный холл, Шерман в открытую дверь библиотеки увидел Джуди. Она сидела в высоком кресле, на коленях — раскрытый журнал, и смотрела телевизор. На звук его шагов она повернула голову. Что выражал этот взгляд? Удивление, но не тепло. Будь в ее взгляде хоть капля тепла, он бы вошел и… и все рассказал ей! Да? И что же именно? Ну… по крайней мере, об этой кошмарной неприятности на работе и как разговаривал с ним Арнольд Парч, а особенно — как смотрел. Да и другие тоже! Словно… нет, лучше не пытаться выразить словами, что они, вероятно, о нем думали… Из-за его отсутствия сорвалась вся операция с золотым займом. И остальное тоже рассказать? Она уже, наверно, прочла в газете про спортивный «мерседес»… и про номер с буквами RF… Но тепла не было ни намека. Только удивление. Шесть часов. Так рано он не возвращался уже невесть как давно… Ее худое, грустное лицо в короне легких каштановых волос выразило одно только удивление.