Костры амбиций - Вулф Том. Страница 133

Слезы.

— Бога ради, Айрин! Перестань.

Слезы.

— Ну хорошо. Слушай… Я выясню, по какой статье тебя хотят привлечь, и буду представлять тебя на предварительном слушании. Но и только, имей в виду.

Слезы! Слезы бьют все, даже после стольких тысячелетий. Женщина кивает, как нашаливший ребенок. И идет через ослепительно освещенную приемную, виляя лоснящимся черным задом. Один из кожаных мужчин на диване напротив встречается с Шерманом глазами и произносит улыбаясь, как мужчина мужчине:

— Ой, карамба!

Здесь, на чужой территории, Шерман чувствует себя обязанным ответить на улыбку улыбкой. А «шулер» появился на пороге снова.

— Мистер Мак-Кой? Я Том Киллиан.

Шерман встает. Рукопожатие. Киллиан жмет не очень крепко, Шерман вспоминает двух сыщиков. И идет следом за Киллианом по внутреннему коридору. С потолка изливается слепящий свет.

Офис Киллиана небольшой, модерный и сумрачный. Без окон. Но зато нет этого ослепительного освещения. Шерман взглянул на потолок. Из девяти скрытых ламп семь либо вывинчены, либо перегорели и не заменены. Шерман сказал:

— Там такой свет… — и покачал головою не договорив.

— Точно, — соглашается Киллиан. — Вот что выходит, если твоя баба — дизайнер. Мужик, у которого мы арендуем помещение, привел сюда раз свою хахальницу, а она нашла, что здесь мрачно. Ну, и добавила света, не поскупилась. Сдвинутая на киловаттах. Ей тут нужен стиль «Бискайский пляж», такой творческий замысел.

Но Шерман после слов «твоя баба — дизайнер» больше уже ничего не слышит. Он всегда с мужской самоуверенностью думал, что ему, Властителю Вселенной, подвластны любые стороны жизни. И вот теперь, как и многие добропорядочные американцы до него, вдруг почувствовал, что «любые стороны жизни» занимательны только со стороны, из публики. Разве можно свои важные личные решения доверять подобному субъекту в подобном антураже? А он-то позвонил в «Пирс-и-Пирс» и сказался больным — жалкая, убогая, мелкая ложь! — ради того только, чтобы очутиться в этой грязной трущобе на дне юридического мира!

Киллиан молча указал ему на стул — модерный, из гнутых хромированных трубок, с ярко-красной обивкой, — и Шерман сел. Спинка слишком низкая, удобно не устроишься. Второй стул, на котором сидит за столом Киллиан, кажется не лучше, Киллиан вздохнул и закатил глаза.

— Вы слышали, я вел переговоры со своей клиенткой мисс…

Он обозначил ладонями в воздухе выпуклые формы.

— Да.

— Вот вам типичное уголовное дело во всей красе.

Выговор у Киллиана такой нечеткий, некультурный, что Шерман сначала подумал было, что тот передразнивает свою клиентку. Но нет, это он сам, накрахмаленный франт, говорит на жаргоне нью-йоркских улиц, глотая согласные, искажая гласные. Впрочем, его слова все-таки немного приободрили Шермана: значит, понимает, что Шерман незнаком с уголовными нравами, что он принадлежит к более высоким сферам.

— За что ее? — поинтересовался он.

— За наркотики. Кому еще по карману нанимать адвоката на восемь недель кряду? — И без подготовки переменил тему:

— Фредди изложил мне ваш случай. И в городских газетах я читал. Фредди — отличный малый, но слишком высокого полета птица, чтобы читать желтую прессу. А я читаю. Так что давайте-ка рассказывайте поподробнее, что там у вас произошло.

Шерман начал запинаясь, но оказалось, как ни странно, что исповедоваться перед этим человеком, в этом помещении, совсем не трудно. Франтоватый уголовный адвокат с перебитым носом и священник — оба люди из другого мира.

Он рассказывал, а пластмассовый селектор на столе то и дело издавал легкий писк, и латиноамериканский голос из приемной произносил: «Мистер Киллиан… Вас мистер Сканнези по три ноль», или: «Мистер Ротблатт по три один». А Киллиан отвечал: «Скажите, я позвоню», — и слушал дальше. Но вот аппарат опять пискнул, и женщина объявила: «Мистер Леонг по три ноль».

— Скажите, что я… Нет, ладно, я отвечу. — Киллиан презрительно машет рукой, мол, это все пустяки по сравнению с нашим разговором, я только две секунды…

— О-ооо, привет, Ли! Как делишки?.. Ну? Ей-богу?.. А я, знаете, недавно читал про вас книгу… Ну, не лично про вас, вообще про Леонгов… Стану я вам врать. Мне что, ножа в спину захотелось?

Шермана раздражает задержка. В то же время он прислушивается с уважением: у Киллиана, оказывается, клиент — китаец, наверно, по процессу о манипуляциях с голосами.

Но вот наконец Киллиан кончил разговор, положил трубку и обернулся к Шерману:

— Итак, вы отвезли машину в гараж, перемолвились парой слов со служителем и пешком вернулись домой.

Этим он показывает, что вклинившийся разговор не сбил его с темы.

И Шерман продолжает свою повесть, вплоть до появления в квартире детективов Мартина и Гольдберга.

Киллиан перегнулся к нему через стол и сказал:

— Ну, хорошо. Теперь запомните наперед одно: в дальнейшем ваша задача — держать язык за зубами. Поняли меня? Оттого что вы станете с кем-то об этом разговаривать, хоть с кем, вам никакой пользы не будет. Единственно только опять начнут дергать, как те два агента.

— А что я мог сделать? Они уже вошли в дом. Им сказали, что я наверху. Если бы я отказался от встречи, это был бы верный знак, что я что-то скрываю.

— Надо было сказать им: «Джентльмены, рад был познакомиться, вы проводите расследование, у меня в таких делах нет никакого опыта, поэтому обратитесь к моему адвокату, и всего наилучшего, смотрите, когда будете выходить, чтобы вас не ударило дверью».

— Но даже и это….

— По крайней мере, было бы лучше, чем получилось. Согласны? На самом деле они бы подумали: «Ишь важная птица, живет на Парк авеню и не имеет ни времени, ни охоты разговаривать с нашим братом. У него для таких дел наняты люди». От этого бы к вам хуже, думаю, относиться не стали. Ладно, наперед знайте. — Киллиан хмыкнул и потряс головой. — Надо же каков! Предуведомление о правах зачитал! Интересно бы на него посмотреть… небось проживает, дурья башка, в халупе на две семьи где-нибудь в Массапикве, а расселся в квартире на Парк авеню и сообщает хозяину, что, если у того нет средств на адвоката, власти предоставят ему защиту бесплатно! И дальше по тексту. Ха-ха.