Костры амбиций - Вулф Том. Страница 20

В этих чертах декора сказалось пристрастие главного управляющего фирмой Юджина Лопвитца ко всему английскому. Английские вещи: библиотечные стремянки, полукруглые консоли, шератоновские ножки, чиппендейловские спинки, ножички для сигар, кресла с бахромой, мягкие уилтонские ковры — день ото дня скапливались на пятидесятом этаже в «Пирс-и-Пирсе». Вот только с потолками Юджин Лопвитц, к сожалению, мало что мог сделать. Потолки были совсем невысокие — восемь футов. Дело в том, что пришлось на целый фут поднять полы, чтобы проложить такое количество кабелей и проводов, что хватило бы на электрификацию целой Гватемалы. От проводов питаются компьютеры и телефоны в зале операций с ценными бумагами. И потолки пришлось на фут понизить, чтобы пропустить проводку освещения, трубы кондиционеров и несколько дополнительных миль проволоки. Полы поднялись, потолки опустились, и получился хоть и английский интерьер, но как бы приплюснутый.

Как только проходишь бутафорский камин, слышишь какой-то жуткий гул, словно рев толпы. Он раздается поблизости, за стеной — ошибиться невозможно. И Шерман Мак-Кой, встрепенувшись, устремляется на этот звук. Сегодня — и ежедневно — на него отзываются все струны его души.

Заворачиваешь за угол — и вот он, зал операций с ценными бумагами фирмы «Пирс-и-Пирс». Огромное помещение, футов, наверно, восемьдесят на шестьдесят, но тот же низкий потолок нависает над самой головой. Давит. И еще тут слепящий свет, извивающиеся тени и рев. Свет щедро льется в широкое, во всю южную стену, окно на Нью-Йоркскую гавань, статую Свободы и Стейтен-Айленд, на бруклинский и джерсийский берега. Извивающиеся тени — это руки и торсы молодых мужчин, редко кому за сорок. Скинули пиджаки, возбужденно жестикулируют, ходят с утра уже в поту и все орут, отчего и образуется общий слитный рев — лай своры образованных белых молодых мужчин, взявших след наживы.

— Эй! Возьми трубку, так твою мать! — кричит румяный круглолицый гарвардский выпускник 1976 года кому-то через два ряда столов.

Операционный зал похож на редакцию местных новостей в газете: здесь тоже нет перегородок и не соблюдаются ранги. Все на равных сидят за серыми металлическими столами перед черными экранами розовых компьютеров. По экранам бегут электрические зеленые ряды цифр и букв.

— Я говорю, возьми трубку, твою мать! Непонятно, что ли?

У него под мышками на рубашке — темные полукруги пота, а рабочий день только-только начался.

Йейльский выпускник 1973 года с длинной, как у гуся, шеей, тянущейся из воротничка рубашки, выпучился на экран и орет в телефонную трубку брокеру в Париже:

— Да вы на экран взгляните, вашу мать!.. Господи, Жан-Пьер, это же покупатель заявил пять миллионов! Покупатель! И новые цифры не поступают.

Он прикрывает трубку ладонью и говорит, ни к кому, кроме Маммоны, конкретно не обращаясь:

— Ох уж эти лягушатники долбаные! Чтоб им!

За четыре стола от него стэнфордский выпускник 1979 года сидит, вглядываясь в лист бумаги и зажав плечом телефонную трубку. Правая его нога стоит на переносной подставке, и чистильщик Феликс, чернокожий мужчина лет пятидесяти — или шестидесяти? — наводит бархоткой глянец на его ботинок. В течение всего рабочего дня Феликс со своей подставкой переходит от стола к столу и чистит молодым брокерам ботинки без отвлечения от работы по три доллара за пару включая чаевые. Общения при этом обычно не возникает — они его в упор не видят. Внезапно стэнфордский выпускник 1979 года, не отрывая глаз от листа и не выпуская зажатой плечом трубки, вскакивает на одной ноге и орет:

— А тогда какого хрена все продают двадцатилетний заем?

Даже не снял ногу с подставки! Крепкая мускулатура.

Шерман сел за свой стол, где тоже стоит телефон и компьютер. Ор, брань, жестикуляция, подлый страх и откровенная алчность окружают его со всех сторон. Это — его стихия. Шерман считается специалистом номер один, «лучшим производителем», как здесь говорят, и рев, стоящий на пятидесятом этаже в зале операций с ценными бумагами фирмы «Пирс-и-Пирс», сладостен его слуху.

— Этот долбаный заказ Голдмана спутал, к матери, всю картину!

— ..да вы подойдите, блин, взгляните на таблицу, а уж тогда…

— …предлагаю восемь с половиной.

— Отстаю на две тридцать вторые!

— Вам же кто-то нарочно, на хрен, мозги пудрит! Неужели не понятно?

— Заказ беру и даю шесть пунктов дополнительно.

— Сбивай цену на пятилетний!

— Продаю за пять.

— За десять не согласны?

— Думаешь, они и дальше будут подниматься?

— Сбывают двадцатилетний, как полоумные. Кретины, ни о чем другом слышать не хотят.

— …Сто миллионов сроком до девяностого…

— …минуя биржу…

— Господи Иисусе! Да что же это такое?

— Не верю, к долбаной матери!

— К долбаной матери! — орут выпускники Йейля, Гарварда и Стэнфорда. — К долбаной матери, хрен им в рыло!

Как эти питомцы славнейших университетов, как эти потомки Джефферсона, Эмерсона, Торо, Вильяма Джеймса, Фредерика Джексона Тернера, Вильяма Лайона Фелпса, Сзмюэля Флэгга Бимиса и других трехименных титанов американской мысли, — как эти наследники света и правды <"Свет и правда" (lux et veritas: лат.) — девиз Йейльского университета.> все хлынули на Уолл-стрит продавать ценные бумаги в «Пирс-и-Пирсе»! Какие разговоры теперь ведутся среди университетских студентов! Говорят, что, если через пять лет службы ты не зашибаешь 250000 в год, значит, ты либо тупица, либо лежебока. Всеобщее мнение. А к тридцати годам — 500000, и притом эта цифра слегка отдает посредственностью. К сорока — получи свой миллион, а иначе ты — трус и недотепа… «Загребай сейчас!» — этот девиз сжигает сердца, подобно миокардит!. Уолл-стритовские мальчики, совсем еще юные, с гладкими лицами и несклерозированными артериями, еще способные краснеть, как маков цвет, покупают трехмиллионные квартиры на Пятой и Парк авеню. (А чего ждать?) Покупают тридцатикомнатные виллы в Саутгемптоне с участками в четыре акра — палаццо, возведенные в 20-х годах, от которых в 50-е владельцы, не вынесшие финансового бремени, не чаяли как избавиться; мало того что покупают, но еще и перестраивают и расширяют флигели для слуг. (А что? У нас есть слуги.) Здесь в дни рождения детей устраивают праздники — прокладывают по широким зеленым лужайкам рельсы и пускают карнавальные поезда со специально нанятой карнавальной поездной бригадой (процветающий бизнес).