Домой возврата нет - Вулф Томас. Страница 78

Некая молодая дама пригласила Джорджа позавтракать в дорогом кабачке. Едва они вошли, Джордж увидел своего друга-миллионера — тот в одиночестве сидел за столиком. Джордж испустил радостный крик и, протянув руку, кинулся к нему через всю комнату, но впопыхах налетел на разделявший их стол и упал. Когда он поднялся с полу, «друг», откинувшись на стуле, смотрел на него в совершенном недоумении, но все же слегка оттаял, пожал протянутую руку и сказал с холодком, насмешливо и снисходительно:

— А, это опять наш друг писатель! Как поживаете?

Замешательство, уныние, смущение молодого человека были столь очевидны, что сердце богача смягчилось. Лед растаял окончательно, и теперь он непременно желал, чтобы Джордж пригласил свою даму к его столу: они позавтракают все вместе.

Во время трапезы миллионер стал необыкновенно мил и внимателен. Он словно не знал, чем бы еще угодить Джорджу, без конца угощал его, подливал вина. И всякий раз, как Джордж на него взглядывал, тот смотрел на него с откровенной жалостью и состраданием; в конце концов Джордж не выдержал и спросил, что случилось.

— О, я ужасно расстроился, когда прочел об этом, — сказал тот, тяжело вздохнул и покачал головой.

— О чем прочли?

— Как о чем? О премии.

— О какой премии?

— Да вы что, газет не читали? Не знаете, что произошло?

— Не понимаю, о чем вы говорите, — озадаченно сказал Джордж. — Что произошло?

— Так вам же ее не дали, — сказал миллионер.

— Чего не дали?

— Премии! — воскликнул тот. — Премии! — И он назвал литературную премию, которая ежегодно присуждалась писателям. — Я был уверен, что вы ее получите, но… — Он помолчал, потом продолжал скорбно: — Ее присудили другому… Вас называли… вы были вторым… но… — Он мрачно покачал головой. — Она досталась не вам.

Ну и хватит о добром друге миллионере. Больше Джордж уже никогда его не видел. Но да не подумают, будто его это огорчило.

Потом пришел черед Дороти.

Дороти принадлежала к тому неправдоподобному романтичному верхнему слою нью-йоркского «высшего света», который спит днем, пробуждается на закате и, кажется, все свое время проводит в самых известных злачных местах. Она получила дорогостоящее образование, какое подобает девице из высшего общества, в своем кругу слыла настоящей интеллектуалкой — известно было, что когда-то она читала какую-то книгу, — и, понятно, едва роман Джорджа Уэббера попал в список бестселлеров, она его купила и дома всегда «забывала» на видном месте. А потом надушенной записочкой пригласила автора на коктейль. Он пришел, и по ее настоянию приходил снова и снова.

К этому времени первая молодость Дороти уже миновала, но она была хорошо сложена, следила за фигурой и за лицом и выглядела по-прежнему очень недурно. Замуж она не выходила и вовсе к этому не стремилась, ибо, по слухам, редко спала одна. Говорили, что она не только уже одарила своей благосклонностью всех мужчин своего круга, но не отказывает и случайным кавалерам — скотникам в родовом поместье, первым встречным шоферам, писателям-дадаистам, профессиональным гонщикам-велосипедистам, непризнанным поэтам и скорым на кулачную расправу уличным нахалам в целлулоидных воротничках. Поэтому Джордж думал, что их дружба быстро перейдет в нечто большее, и был весьма удивлен и разочарован, когда ничего подобного не произошло.

Вечера с Дороти оказались спокойными и серьезными tete-a-tete [11], посвященными высокоинтеллектуальным беседам. Дороти вела себя сдержанно и целомудренно, прямо как монахиня, и Джордж уже стал подумывать, что ее оклеветали злые языки. Ее идеи, вкусы и суждения об искусстве мало занимали Джорджа, он скучал с нею и уже не раз готов был покончить с этими встречами. Но Дороти не желала его отпускать — посылала ему записочки и письма бисерным почерком на бумаге с красным обрезом, и он снова шел к ней, отчасти просто из любопытства: хотелось понять, чего ей от него надо.

И он понял. Однажды Дороти пригласила его поужинать с ней в модном ресторане и на этот раз привела с собой своего очередного сожителя, молодого кубинца с блестящими, точно лакированными волосами. За столом Джордж сидел между ними. Кубинец сосредоточенно ел, а Дороти заговорила с Джорджем, и тут он с досадой узнал, что его, единственного в целом свете, она избрала предметом единственной своей священной страсти.

— Люблю вас, Джо-ордж, — громко шептала она хриплым, пропитым голосом, перегнувшись через стол. — Люблю вас, но чи-истой любовью! — Она горестно поглядела на него. — Ах, Джо-ордж… люблю за ваш ум, — бормотала она, — за вашу ду-ушу! А Мигеля, Мигеля, — теперь она блуждающим взглядом обнимала кубинца, который уплетал за обе щеки все, что подавали, — Мигеля люблю за его те-ело! Ума у него ни на грош, зато дивное те-ело, — похотливо шептала она, — дивное, прекра-асное те-ело… Он такой стройный… прямо как мальчик… Настоящий испанец.

Она помолчала, потом заговорила тревожно, словно бы в ней шевельнулось дурное предчувствие.

— Побудьте сегодня с нами, Джордж! — отрывисто сказала она. — Не знаю, что со мной случится, — зловеще сказала она, — и хочу, чтобы вы были рядом.

— Ну, что же может с вами случиться, Дороти?

— Не знаю, — прошептала она. — Просто не знаю. Все, что угодно!.. Да вот, этой ночью я думала, он меня бросил. Мы разругались, и он ушел! Эти испанцы такие гордецы, такие оби-идчивые! Увидал, что я поглядела на другого мужчину, и сразу встал и ушел!.. Если он меня оставит, я за себя не ручаюсь, Джо-ордж, — задыхаясь, проговорила она. — Наверно, я умру! Наверно, наложу на себя руки.

Мрачный взгляд ее остановился на любовнике — тот как раз наклонился над столом, обнажил зубы и нацелился на поднятую вилку с наколотым на нее большим аппетитным куском жареного цыпленка. Почувствовав на себе их взгляды, он поднял глаза, — вилка застыла на полпути, — удовлетворенно улыбнулся, вонзил зубы в цыпленка, глотнул вина, чтоб легче прошло, и утер жирные губы салфеткой. Потом деликатно прикрыл рот рукой, поковырял ногтем в зубах, вытащил застрявший кусочек и не без изящества кинул на пол, а его дама не сводила с него влюбленных глаз. Потом он снова взял вилку и вернулся к своим приятнейшим гастрономическим трудам.

— На вашем месте я бы не тревожился, Дороти, — сказал Джордж. — Думаю, он пока еще не собирается от вас уходить.

— Я этого не переживу! Поверьте, меня это убьет!.. Джо-ордж, вы должны пойти сегодня с нами! Хочу, чтоб вы были рядом! Когда вы тут, мне так… безопасно… так спокойно… вы такой надежный, Джо-ордж, такой утешительный, — говорила она. — Да, да, поедем ко мне… говорите со мной… держите меня за руку… и утешайте… если что-нибудь случится, — сказала она и, пока суд да дело, сама взяла его руку и крепко сжала.

В тот вечер Джордж к ней не поехал и в другие вечера тоже. Больше он никогда не видел Дороти. Но, право же, никто не мог бы сказать, что его это огорчило.

Появилась также некая богатая и красивая молодая вдовушка, схоронившая мужа совсем недавно, и об этом печальном событии она упомянула в трогательном, исполненном горького понимания письме к Джорджу по поводу его книги. Он, естественно, принял ее любезное приглашение на чашку чая. И, едва он переступил порог, очаровательная вдовушка выразила готовность к величайшей жертве: начала она с задушевного разговора о поэзии, потом со страдальческим лицом пожаловалась на жару и духоту, — быть может, он не станет возражать, если она снимет платье? — потом сняла платье, а заодно и все прочее и, оставшись в чем мать родила, легла в постель и, разметав по подушке гриву огненно-рыжих волос и в безумной тоске закатывая глаза, принялась горестно восклицать: «О Элджернон! Элджернон! Элджернон!» — так звали ее умершего мужа.

— О Элджернон! — вскрикивала она, катаясь в тоске по постели и тряся пышной огненно-рыжей гривой. — Элджи, милый, это я все ради тебя! Вернись ко мне, Элджи! Я так люблю тебя, Элджи! Я не в силах выносить эти муки! Элджернон!.. Нет-нет, бедный мой малыш! — вскрикнула она, схватив за руку Джорджа, который попытался выбраться из постели (по правде говоря, он совсем уж не понимал, то ли она спятила, то ли собирается сыграть с ним какую-то злую шутку), и, прильнув к его плечу, нежно зашептала: — Не уходи! Ты просто не понимаешь! Я хочу, чтоб тебе было хорошо со мной… но что бы я ни делала, что бы ни думала, что бы ни чувствовала, все это Элджернон, Элджернон, Элджернон!