Очень женская проза - Беляева Виктория. Страница 15

– Женька, я женюсь, – говорит он. – Ты рада за меня?

– Ну конечно.

Он смотрит в глаза.

– Я женюсь, и это ты во всем виновата. Тетя Женя всех поженит, переженит, выженит…

– Ты пьяный!

– А ты – дура. Ты непоправимая дура, Женька. Молчу.

– Кто нас с Ленкой мирил? Все стараешься как лучше? Друг ты мой, Женька, рубаха-парень… Да в гробу я видал и эту свадьбу, и Ленку эту заполошную… А ты, значит, рада за меня? – Он придвигается ближе.

– Знаешь, Тема, я, пожалуй, пойду…

– Дура! – кричит он вдруг. – Вот дурища-то! Что ж ты наделала-то, Женька, идиотка ненормальная…

– Больно, пусти…

Грязный диван. Перегар. Темин хватает меня за руки и тянет к себе. Он очень сильный, вырваться от него невозможно, но я говорю ему: «Подожди!» – и еще пару слов на ушко. Он отпускает мои руки, и на коже остаются красно-синие следы его пальцев.

– Женька…

Я вытираю слезы.

– Не переживай, Темин. Ленке не нажалуюсь…

Надо идти домой, выгладить платье – завтра на свадьбу. Мой друг женится.

Полюбите таксиста!

Я вообще таксистов люблю. Народ этот, может быть, и не самый бескорыстный и воспитанный, но зато зубоскальный и многоопытный – сплошь психологи, знатоки душ человеческих. Им это по роду работы положено. А мне как диспетчеру по роду работы положено таксистов этих любить.

Хотя, конечно, не все они такие весельчаки-забавники. Саша, во всяком случае, совсем не такой. Он какой-то неправильный таксист – слишком уж щепетильный, гордый и обидчивый. Он весь такой небольшой, надо бы даже сказать, маленький он, а если совсем откровенно, то даже, может быть, жалкий и тщедушный. Но я ловлю себя на том, что и в мыслях остерегаюсь так его называть – не хочу обидеть.

Мы с ним, собственно говоря, на вы. Мы два года с ним вместе работаем и видимся почти каждый день в атмосфере водительского мата и всяких фривольных шуточек, и до сих пор – на вы. Это, наверное, важный показатель наших с ним отношений. Мы с ним вот так весь день на вы, и только на производственные темы, а примерно раз в две недели, видимо, в момент совпадения каких-нибудь душевных циклов, я сажусь к нему в машину, и мы долго утюжим город вдоль и поперек. В это время мы разговариваем «за жисть».

Он мне рассказывает, как от него ушла жена, или это он от нее ушел, я так до конца и не разобралась. Жена на четвертом году семейной жизни неожиданно оказалась стервой, это ее избаловали деньги, которыми Саша в то время ворочал. Если честно, я что-то плохо представляю Сашу рядом с большими деньгами – при его-то разборчивости в средствах и методах! Но еще труднее представить, что Саша врет, – я склонна верить всем подряд, а Саше особенно.

Еще он мне рассказывает, что жена отобрала у него квартиру под тем предлогом, что Саша остается один, а жена с сыном. Все это происходило в другом городе, куда Саша редко, но наезжает. И тогда он может видеть, как по балкону его бывшего жилья разгуливает чужой мужик в подштанниках, которого Сашин сын зовет папой.

Сашу сын никак не зовет, потому что не видел несколько лет и забыл. В этом месте Саша – на мой взгляд, совершенно правильно – говорит, что не надо ломать ребенку психику, напоминая о своем существовании. Обидно, конечно, тем более что теперь жена, по слухам, разводится и с этим мужиком и имеет на примете третьего. И жаль ребенка, уже не знающего, что и думать по поводу маминых мужей.

Все это Саша рассказывает мне очень постепенно, потому что он не то что другие таксисты – душа нараспашку! Сашина душа вся очень хорошо спрятана и открывается изредка и понемногу, и я рада, что часть ее нехитрых сокровищ перепадает именно мне. Саша умеет рассказывать смешно или серьезно. Когда смешно, он хихикает как-то стыдливо в ладошку, из чего умный человек может понять, что он достаточно скрытен, а умная женщина обязательно подумает, что Саше не везло в любви. И еще Саша иногда прикидывается дурачком, но верить этому не надо.

Вот такие поучительные истории рассказывает Саша девушке, которой давно пора замуж. Я, со своей стороны, подобными историями Сашу потчевать не могу, потому что еще молодая и мало в жизни видела, а то, что видела, Саше знать не обязательно. Поэтому я выбираю нейтральные темы.

Я рассказываю ему про свое детство, про то, что у меня ужасно строгая мама, которая еще неизвестно что подумает о моем возвращении в шестом часу утра после прогулки по городу на допотопной Сашиной таратайке. И когда мы прощаемся, я желаю Саше спокойной ночи, а он желает мне спокойной мамы.

Я рассказываю ему об отце, которого много лет нет в живых, и отец в моих воспоминаниях получается добрый и мудрый, как святой Иосиф, с небольшой поправочкой на то, что жизнь он закончил последним алкоголиком. Я рассказываю ему о своих подругах, и при этом все они, как одна, выходят умницы и красавицы, но непоняты и одиноки. Вот так мы с Сашей разговариваем, ни о чем не споря, а только рассказывая друг другу кое-что из прошлого, так сказать, избранные воспоминания.

Я никак не могу понять, что это у нас с Сашей за разговоры такие и что за отношения. Да что я, даже мои умные одинокие подруги, которые пожили и повидали на своем веку, ничего определенного на этот счет сказать не могут. Как будто бы Саша за мной ухаживает, а как будто бы и нет. Как будто бы нас заклинило на первых трех днях многообещающего знакомства. Такое медленное-медленное, такое поступательное движение неизвестно куда.

Если это Саша за мной ухаживает (а все приметы налицо: мрачнеет, когда кто-то пытается со мной заигрывать, говорит, что одинок, что мало осталось порядочных женщин, а пора, пора вновь обзаводиться семьей, да и вообще, зачем-то же он укатывает меня раз в две недели с жизненными разговорами на вы?) – так вот, если Саша таким образом за мной ухаживает, то сколько же лет должно пройти, чтобы эта история хоть чем-нибудь кончилась? О чем он думает, этот Саша?

Зачем он тратит свое драгоценное таксистское время и мое, не менее драгоценное, время девушки на выданье? Все это непохоже на так называемую чистую дружбу, это я и сама вижу, без всяких подруг.

Надо сказать, моя личная жизнь, конечно же, не ограничивается поездками с Сашей, больше того, она периодически начинает бить ключом, но все это как-то бесперспективно. И Саша про эти мои взбрыки ничего не знает – во всяком случае, надеюсь, что не знает. Мне, например, отрадно видеть, как Саша дружит с очередным моим «взбрыком», человеком наглым и веселым, то есть полной противоположностью Саше, то есть настоящим таксистом. Мне дорога эта Сашина наивность и неосведомленность, я ее берегу и лелею, хотя сама не знаю, пригодится ли она мне.

Раз в две недели, после очередной прогулочки, я перед сном подолгу думаю об этом. Я не знаю, чем кончится эта история, потому что не знаю даже, что буду думать, делать и чувствовать, если Саша вдруг когда-нибудь активизируется. Я не знаю, нужен ли он мне в какой-нибудь другой роли, кроме роли собеседника, то есть интересует ли он меня как мужчина – такой маленький, такой гордый, такой смешливый и язвительный, такой непохожий на остальных таксистов.

Я привязалась к нему так, что даже если моя личная жизнь внезапно потечет могучим потоком в каком-нибудь не-Сашином направлении, мне будет трудно расстаться с этими регулярными беседами на вы, с этим невозможным Сашей.

И вот, ложась спать, я подолгу думаю, смогу ли я когда-нибудь в Сашу влюбиться, и если да, то как это будет выглядеть. Не знаю. Ясно одно – рано или поздно кто-то должен Сашу полюбить.

Новое платье королевы

…И не дай вам Бог опоздать с утра на работу!

Нет, она, конечно, не будет кричать на вас, как базарная торговка. Более того – она и замечания вам не сделает. Просто в конце месяца объявит, что оштрафовала за опоздание (пятьдесят центов штрафа за минуту задержки, а зарплата у меня, например, и так триста долларов, так что доллар в день – это ого-го!). Поэтому каждое утро проскакиваешь свою марафонскую дистанцию со спринтерской скоростью, прибегаешь мокрая, злая, язык на плече, глаза навыкате…