Глаза другого мира [Глаза верхнего мира, Глаза чужого мира] - Вэнс Джек Холбрук. Страница 21

– А почему бы и нет? Я буду громко выкрикивать его. Я сообщу Магнацу, что действие заклинания кончилось, что он может идти на Валл и отомстить!

– Нет, не нужно!

– Тогда веди себя так, как мне нужно.

Плача, девушка повиновалась, и вскоре тусклый красный свет, пробившись сквозь туман, свидетельствовал о наступлении дня. Кьюджел встал, но туман по-прежнему не позволял видеть берега.

Прошёл ещё час; поднялось солнце. Скоро жители Валла обнаружат исчезновение Стражника и поднимут тревогу. Кьюджел рассмеялся; ветерок поднял туман, открыв ориентиры, которые он запомнил. Он прошёл на корму и стал поднимать якорь, но, к его раздражению, якорь застрял.

Он начал дёргать, и цепь слегка подалась. Кьюджел потянул изо всех сил. Снизу поднялся огромный пузырь.

– Водоворот! – в ужасе закричала Марлинка.

– Здесь нет никакого водоворота, – тяжело дыша, ответил Кьюджел и снова дёрнул. Цепь ослабла, и Кьюджел потянул за неё. Глядя вниз, он вдруг увидел огромное бледное лицо. Якорь застрял в ноздре. И в это время глаза открылись.

Кьюджел бросил цепь, схватился за весла и лихорадочно начал грести к южному берегу.

Из воды поднялась рука размером в дом. Марлинка закричала. Вода заволновалась, лодку подбросило и понесло к берегу, как щепку, и в центре озера сел Магнац.

Из посёлка послышались звуки гонга, отчаянный гром.

Магнац приподнялся на колени, вода и грязь лились с его огромного тела. Якорь, пронзивший его ноздрю, все ещё торчал из неё, и из раны лилась густая тёмная жидкость. Он поднял огромную руку и хлопнул по воде. Волна поглотила лодку, Кьюджел, девушка и мешок с сокровищами оказались в глубинах озера.

Кьюджел с трудом выбрался на поверхность. Магнац встал на ноги и смотрел в сторону Валла.

Кьюджел поплыл к берегу и выбрался на него. Марлинка утонула, её не было видно. А Магнац медленно побрёл по озеру к посёлку.

Кьюджел не стал ждать. Он повернулся и изо всех сил побежал в горы.

4. ВОЛШЕБНИК ФАРЕЗМ

Горы остались позади; тёмные ущелья, провалы, каменные вершины – все превратилось в тёмную полосу на севере. Некоторое время Кьюджел шёл по району круглых холмов, по цвету и текстуре напоминавших старое дерево, с растущими по их краям рощами сине-чёрных деревьев, потом напал на еле заметную тропу, которая с изгибами и пологими спусками уходила на юг и вывела его наконец на обширную мрачную равнину. В полумиле справа вздымалась линия высоких утёсов, которые сразу привлекли его внимание, вызвав болезненное deja vu [уже пережитое. Ошибочное воспроизведение в памяти; кажется, что переживаемое теперь в прошлом уже когда-то было (фр.) ]. – Он смотрел в недоумении. Когда-то в прошлом он видел эти утёсы: как? когда? Память не давала ответа.

Он сел на поросший лишайниками камень, чтобы передохнуть, но Фрикс чувствовал нетерпение и причинял стимулирующую боль. Кьюджел вскочил на ноги, застонал от усталости и потряс кулаком в южную сторону – предполагаемое направление Олмери.

– Юкуну, Юкуну! Если я заплачу хотя бы десятую часть твоей вины, мир сочтёт меня жестоким!

Он пошёл по тропе вдоль утёсов, вызвавших у него такое болезненное, но невозможное воспоминание. Внизу расстилалась равнина, заполняя три четверти горизонта цветами, похожими на поросший лишайником камень, который только что покинул Кьюджел: чёрные полосы лесистой местности; серая крошка – ущелье, заполненное обломками; неразличимые пятна серо-зеленого, серо-коричневого; свинцовый блеск двух больших рек, исчезающий в дымке на расстоянии.

От короткого отдыха суставы Кьюджела только онемели; он хромал, сумка натирала бок. Ещё более угнетающим становился голод, рвущий желудок. Ещё одна зарубка против Юкуну! Правда, Смеющийся Волшебник снабдил его амулетом, превращающим обычно несъедобные вещества: стекло, дерево, рог, волосы, перегной и подобное в съедобную пасту. К несчастью – или в этом тоже проявлялся саркастический юмор Юкуну, – паста сохраняла вкус исходного вещества и за время перехода через горы лучшее, что попробовал Кьюджел, были некоторые съедобные растения и орехи; в одном случае, когда больше ничего не нашлось, ему даже пришлось довольствоваться отбросами, обнаруженными в пещере бородатого фавна. Кьюджел ел очень мало; его длинное стройное тело стало худым и тощим; скулы торчали, как жабры; чёрные брови, некогда изгибавшиеся так весело, теперь стали плоскими и унылыми. Да, за многое придётся ответить Юкуну! И Кьюджел на ходу обычно обдумывал, какой должна быть его месть, если он найдёт обратный путь в Олмери.

Тропа свернула на плоскую каменную плиту, в которой ветер вырезал тысячи гротескных фигур. Обозревая их, Кьюджел подумал, что они слишком правильные, остановился и задумчиво потёр подбородок. Рисунок казался таким тонким, что Кьюджел даже подумал, не иллюзия ли это его мозга. Придвинувшись ближе, он рассмотрел более мелкие детали: изгибы, шпили, волюты, диски, седла, неправильные сферы; скручивания и сгибания, веретёна, кардиоиды, копьевидные башенки – сложнейшая система изображений, которую вряд ли можно отнести к игре стихий. Кьюджел нахмурился в замешательстве, неспособный понять причину такое грандиозного предприятия.

Он пошёл дальше и вскоре услышал голоса и звон инструментов. Он застыл на месте, осторожно прислушался, потом снова пошёл и увидел группу примерно в пятьдесят человек, которые сильно разнились ростом: от трех дюймов до более двенадцати футов. Кьюджел осторожно подошёл, но рабочие, бросив на него взгляд, больше не обращали внимания, продолжая рубить, тесать, скрести, царапать, шлифовать, зондировать и полировать с величайшей тщательностью.

Кьюджел смотрел несколько минут, потом подошёл к надсмотрщику, человеку ростом в три фута, который стоял на помосте, сверяясь с расстеленным перед ним чертежом, сравнивая с ним проделанную работу при помощи сложного приспособления. Казалось, он все видит одновременно, выкрикивает инструкции, бранится, увещевает допустивших ошибки, инструктирует новичков в использовании инструментов. Чтобы подчеркнуть свои замечания, он пользовался удивительным гибким указательным пальцем, который вытягивался на тридцать футов, чтобы постучать по поверхности скалы, быстро начертить диаграмму и так же быстро втянуться.

Десятник сделал один-два шага назад, на время удовлетворённый ходом работ, и Кьюджел обратился к нему:

– Что за замысловатую работу вы выполняете?

– Нашу работу ты видишь, – пронзительным голосом ответил десятник. – Из скалы мы высекаем фигуры в соответствии с требованиями колдуна Фарезма… Эй! Эй! – крик был адресован человеку выше Кьюджела на три фута, который бил по скале заострённой кувалдой. – Ты слишком самоуверен! – Палец выбросился вперёд. – Осторожней с этой щелью; смотри: тут скала легко раскалывается. Сюда наносишь удар шестой интенсивности по вертикали с полусжатием; а в этот пункт удар четвёртой интенсивности на уровне паха; потом воспользуйся лентой четвертного размера и устрани поворот.

Работа снова пошла правильно, и десятник принялся изучать свой чертёж, с неудовольствием качая головой.

– Слишком медленно! Ремесленники работают будто под действием наркотиков или проявляют упрямую глупость. Только вчера Дадио Фессадил, вон тот, ростом в три эльма и с зелёным платком, использовал девятнадцатиразмерный замораживатель, чтобы сделать маленькую ямку в обращённом квартофойле.

Кьюджел удивлённо покачал головой: такой отъявленной чепухи он никогда не слышал. И спросил:

– Но к чему эти необыкновенные работы в скалах?

– Не могу сказать, – ответил десятник. – Работа ведётся уже триста восемнадцать лет, но за все это время Фарезм ни разу не объяснял её причины. Но причины должны быть очень важные, потому что он производит ежедневный осмотр и тут же замечает все ошибки. – Тут он повернулся, чтобы подсказать что-то человеку ростом по колено Кьюджелу, который проявил неуверенность при высечении завитка в спирали. Десятник, сверившись с чертежом, решил вопрос, потом снова повернулся к Кьюджелу, на этот раз глядя на него откровенно оценивающе.