Умирающая Земля - Вэнс Джек Холбрук. Страница 9

Она просчиталась. По чистому стечению обстоятельств две колонны обрушились по обеим сторонам от него, и плита защитила тело от каменных глыб. Он опасливо пошевелил головой. Сквозь щелку между обломками женщина силилась рассмотреть, жив ли он. Значит, она намеревалась убить его? Его, Мазириана, который прожил на свете столько лет, что уже и сам не мог вспомнить, сколько именно? Что ж, тем сильнее она станет ненавидеть и бояться его в будущем. Он произнес заклинание защитной сферы, которая, расширяясь и раздвигая все, что мешало, расчистила путь. Когда мраморные обломки были откинуты, он уничтожил сферу, встал на ноги и принялся сердито оглядываться по сторонам в поисках беглянки. Она была почти не видна, скрытая путаницей длинных бурых водорослей, которыми зарос прибрежный склон. Собрав все силы, кудесник бросился в погоню.

Т’сейн выкарабкалась на берег. Мазириан, чье могущество сокрушило все ее планы до единого, продолжал преследовать беглянку. Перед глазами девушки встало его лицо, и она содрогнулась — нет, он ее не получит. Усталость и отчаяние замедляли шаги. Она пустилась в дорогу, вооруженная всего двумя магическими формулами: заговором непрестанной подпитки и заклинанием, которое придавало силы, — именно оно позволило отбиться от Транга и обрушить свод храма на Мазириана. Оба теперь израсходованы, она лишилась всякой зашиты. Впрочем, у Мазириана тоже могло ничего не остаться.

Возможно, он не знал о вампирьяне. Она взбежала по склону и остановилась у островка бледной, колеблемой ветром травы. Мазириан уже выбрался из озера — худощавый силуэт, темнеющий на фоне мерцающей воды. Она отступила, держась так, чтобы невинный с виду пучок травы оставался между ними. Если и заросли вампирьяна не спасут… ее страшила одна мысль о том, что ей тогда придется сделать.

Мазириан шагнул в траву. Хилые травинки превратились в жилистые пальцы. Они обвились вокруг его щиколоток, вцепились мертвой хваткой, а остальные зашевелились, пытаясь добраться до кожи. Пришлось Мазириану произнести последнее свое заклинание — парализующее, и побеги вампирьяна обмякли, приникли к земле. У Т’сейн упало сердце. Преследователь надвигался в развевающемся плаще. Неужели у него нет ни одного слабого места? Неужели у него не болят мышцы, а сам он никогда не выбивается из сил? Она развернулась и бросилась бежать через луг, к рощице черных деревьев. Ее трясло — из-за темноты, из-за мрачных очертаний деревьев, — но в ушах гремела поступь кудесника. Она нырнула в пугающую тень, пока не переполошила всю рощу, стараясь оказаться как можно дальше. Деревья обрадовались новым жертвам и пустили в ход ветви, словно хлысты.

Щелчок! Удар ужалил ее, но она не останавливалась. Еще и еще — несчастная девушка упала. Снова щелчок — и новый удар. Пошатываясь, Т’сейн заставила себя подняться и идти вперед, прикрывая лицо руками. Щелчок! Ремешки со свистом вспарывали воздух, от последнего удара ее крутануло на месте. И она увидела Мазириана, тот отбивался. Под градом сыплющихся ударов он пытался перехватить хлысты и сломать их. Но они были гибкими, упругими и отлетали, чтобы снова хлестнуть его. Разъяренные сопротивлением, они сосредоточились на злосчастном кудеснике, который сражался как одержимый, и Т’сейн получила возможность отползти на край поляны.

Она оглянулась назад, пораженная тем упорством, с которым Мазириан цеплялся за жизнь. Едва стоя на ногах, окруженный тучей хлыстов, сквозь которую едва виднелась его фигура, кудесник попытался спастись бегством, но упал. Удары посыпались один за одним — на голову, на плечи, на длинные ноги. Он силился подняться, но опрокинулся навзничь. Т’сейн обессиленно закрыла глаза. Она чувствовала, как из ран сочится кровь. Однако оставалась еще самая важная задача. Пришлось подняться на ноги и нетвердым шагом двинуться вперед. В ушах еще долго стоял шум ударов.

Ночью сад Мазириана невыразимо прекрасен. Головки звездоцветов широко раскрылись, волшебные в своем совершенстве, над ними порхали зачарованные полурастительные мотыльки. Фосфоресцирующие кувшинки, точно нежные лики, колыхались в пруду, а куст из далекой южной страны Альмери испускал сладкий фруктовый аромат.

Покачиваясь и задыхаясь, Т’сейн ощупью пробралась через сад. Некоторые цветы пробудились и с любопытством наблюдали за ней. Полурастение-полуживотное сонно пролепетало что-то, приняв ее шаги за поступь Мазириана. Слышалась негромкая музыка, это цветы с голубыми чашечками пели о стародавних ночах, когда по небу плавала белая луна и временами года правили грозные бури, облака и гром. Т’сейн не замечала ничего. Она вошла в дом Мазириана, отыскала мастерскую, где день и ночь горели бессменные желтые лампы. Золотоволосое творение Мазириана неожиданно уселось в своем чане и уставилось на Т’сейн прекрасными пустыми глазами.

Она нашла в шкатулке ключи и из последних сил приподняла крышку люка. После опустилась на пол, ожидая, когда перед глазами рассеется розовая пелена. Ее обступили видения — вот Мазириан, высокий и надменный, расправляется с Трангом, вот небывалые цветы колышутся на дне озера, вот Мазириан, лишившийся магии, сражается с хлыстами… От оцепенения она очнулась, когда пустоглазый золотоволосый мужчина принялся робко теребить ее волосы.

Т’сейн стряхнула с себя вязкую одурь и слетела по ступеням. Она открыла запертую на три засова дверь, последним усилием распахнула ее. Волоча ноги, девушка вошла внутрь и ухватилась за пьедестал со стоящим на нем ларцом со стеклянной крышкой, в котором играли в свою безнадежную игру Туржан с драконом. Она с грохотом смахнула стеклянную крышку, осторожно вынула Туржана и опустила его на пол. Прикосновение защитной руны на ее запястье рассеяло чары, и Туржан снова обрел человеческий облик. Вид почти неузнаваемой Т’сейн привел его в ужас.

Она силилась улыбнуться ему.

— Туржан… ты свободен…

— А Мазириан?

— Мертв.

Девушка устало осела на каменный пол и затихла. Туржан смотрел на нее со странным выражением в глазах.

— Т’сейн, любимое дитя моего разума, — прошептал он, — насколько же ты благородней меня, если могла отдать единственную жизнь, которая была тебе ведома, за мою свободу.

Он поднял ее тело на руки.

— Я возвращу тебя обратно в чаны. Твой разум я вдохну в другую Т’сейн, такую же прекрасную, как ты.

И понес ее по лестнице вверх.

3

Т’сейс

Т’сейс выехала из рощицы. На краю леса натянула поводья, как будто в нерешительности, и остановилась, глядя на мерцающую пастель луга у реки… Потом чуть шевельнула коленями, и конь двинулся дальше. Воительница ехала, погруженная в раздумья, и небо у нее над головой было подернуто перекрещивающейся рябью, точно бескрайний водный простор на ветру, от горизонта до горизонта перечерченное исполинскими тенями. Свет, многократно видоизмененный и преломленный, затоплял землю многоцветьем красок. Пока Т’сейс ехала, ее коснулся сначала зеленый луч, затем ультрамариновый, и топазовый, и кроваво-красный, даже окружающий пейзаж окрашивался в те же оттенки, неуловимо меняясь.

Т’сейс закрыла глаза, чтобы не видеть игры красок. Они действовали ей на нервы, от них рябило в глазах. Красный слепил, зеленый угнетал, синева и пурпур намекали на неведомые тайны. Можно подумать, вся вселенная создавалась с единственной целью вывести ее из себя, вызвать у нее ярость. Мимо пронеслась бабочка с нарядными крылышками, точно упорхнувшая с драгоценного узорчатого ковра, у Т’сейс так и зачесались руки ударить ее мечом. Она с огромным трудом обуздала свое желание. Т’сейс была по природе своей вспыльчивой и не привыкла сдерживаться. Взгляд ее упал на цветы под конскими копытами — бледные маргаритки, колокольчики, иудин вьюнок, оранжевые солнышки. Она больше не станет топтать их, вырывать с корнем. Ее навели на мысль, что изъян не во вселенной, а в ней самой. Подавляя неукротимую неприязнь к бабочке, к цветам и к переливчатому небу, она поскакала по лугу дальше.

Впереди выросла стена темных деревьев, а за ними — заросли камышей и блестящая водяная гладь, играющая всеми оттенками цвета под переменчивым небом. Т’сейс повернула коня и пустила его вдоль берега реки, к приземистому вытянутому дому.