Языки Пао. Страница 12

— Короче, — сказал Бустамонте резко, — вы хотите женщин.

Палафокс кивнул:

— Мы хотим женщин — здоровых молодых женщин, умных и красивых. Это единственное, что мы, Брейкнесские Маги, не можем производить самостоятельно, да и не хотим.

— А как же ваши собственные дочери? — удивился Бустамонте. — Неужели у вас не рождаются дочери — так же, как сыновья?

Эти слова не произвели на Палафокса никакого впечатления — казалось, он пропустил их мимо ушей.

— Брейкнесс — мир мужчин, — сказал он. — Мы — Магистры Института.

Бустамонте погрузился в безрадостные раздумья, не зная, что для человека Брейкнесса дочь едва ли более желанна, чем двухголовый монголоид. Магистры Брейкнесса, истинные аскеты, жили лишь сегодняшним днем — прошлое уже стало историей, будущее — еще было чем-то аморфным, пока не оформившимся. Он, Бустамонте, мог строить планы на сотни лет вперед, тогда как Маги Брейкнесса, на словах признавая неизбежность смерти, не испытывали по этому поводу никаких отрицательных эмоций. Они были убеждены, что, умножая число своих сыновей, они сливаются с будущим.

Бустамонте, невежественный в вопросах психологии людей Брейкнесса, пришел к выводу, что Палафокс слегка помешан. Он сказал неохотно:

— Мы можем прийти к обоюдовыгодному соглашению. Вы объединяетесь с нами, чтобы сокрушить Брумбо, и мы должны быть уверены, что никогда впредь…

Палафокс с улыбкой покачал головой:

— Мы не воины. Мы продаем плоды нашего разума — не более. Как можем мы решиться на что-то другое? Ведь Брейкнесс уязвим. Одна-единственная ракета может разрушить Институт. Вы заключаете контракт со мною одним. Если завтра сюда прибудет Эбан Бузбек, он сможет купить сотрудничество другого Магистра, и, в сущности, это превратится в состязание между нами двумя.

— Хм-м-м… — протянул Бустамонте. — А какие у нас есть гарантии, что он тут не объявится?

— Никаких. Мы всегда придерживаемся полного и абсолютного нейтралитета, тем не менее, отдельные Магистры могут работать, где пожелают, и таким образом увеличить число женщин в своих спальнях.

Бустамонте раздраженно забарабанил пальцами по столу:

— А если вы не защитите меня от Брумбо, чем же еще можете вы помочь мне?

Палафокс сидел в задумчивости, полуприкрыв глаза, затем сказал:

— Есть множество средств, чтобы достичь поставленной вами цели. Я могу нанять солдат с Хэлоумеда, или Полензиса, или с Земли. Я могу, допустим, сделать так, что все кланы Батмарша объединяться против Брумбо. Мы можем так девальвировать деньги на Пао, что дань просто потеряет цену.

Бустамонте нахмурился:

— Я предпочитаю меры более радикальные. Я хочу, чтобы вы снабдили нас оружием для ведения войны. Тогда мы сможем защищаться и не будем ни в чьей власти.

Палафокс поднял свои изогнутые черные брови:

— Странно слышать столь воинственные речи от паонита.

— Почему бы нет? — обиделся Бустамонте. — Мы не трусы!

В голосе Палафокса прозвучал оттенок нетерпения:

— Десять тысяч Брумбо победили пятнадцать миллиардов паонитов. У ваших людей есть оружие. Но никто и не подумал оказать сопротивление. Они покорились безропотно, словно птенчики.

Бустамонте упрямо помотал головой:

— Мы люди как люди. Все, чего нам не достает — это тренировки.

— Никакая тренировка не даст вам необходимого боевого духа.

Бустамонте сердито глянул на него:

— Тогда боевой дух должен прийти извне!

Палафокс обнажил в улыбке зубы. Он выпрямился в своем кресле:

— Наконец-то мы перешли к сути дела!

Бустамонте был озадачен внезапной переменой в собеседнике. Палафокс продолжал:

— Мы должны каким-то образом сделать сговорчивых паонитов настоящими воинами. Как мы можем этого добиться? Очевидно, изменив их природу. Они должны утратить пассивность и легкость приспособляемости к трудностям и невзгодам. Они должны обрести свирепость, гордость и дух противоборства. Вы согласны?

Бустамонте помешкал:

— Возможно, вы правы.

— Но это потребует не одного дня, вы сами понимаете. Изменения в психологии расы — сложнейший процесс.

Бустамонте почувствовал укол подозрительности. В голосе Палафокса слышалась натянутость — усилие казаться небрежным.

— Если вы хотите истинной военной мощи, — сказал Палафокс, — более легкой дороги нет. Это единственное средство.

Бустамонте выглянул из окна, оглядел Реку Ветров.

— И вы думаете, что эту боевую мощь можно создать?

— Несомненно.

— И сколько времени может на это потребоваться?

— Двадцать лет, чуть больше или чуть меньше.

— Двадцать лет!

Бустамонте молчал несколько минут.

— Я должен это обдумать. — Он вскочил на ноги и заходил взад-вперед по комнате, встряхивая руками, будто бы они были мокрыми.

Палафокс сказал резко:

— А как может быть иначе? Если вы хотите военной мощи, вы должны создать вначале боевой дух! Это — историко-культурная черта характера нации, и она не может появиться за одну ночь!

— Да-да, — пробормотал Бустамонте, — я вижу, что вы правы, но я должен обдумать…

— Подумайте и вот еще о чем, — продолжал Палафокс. — Пао обширна и весьма плотно заселена. Это дает возможности для создания не только высокоэффективной армии, но и для гигантского промышленного комплекса. Зачем покупать товары на Меркантиле, если вы сможете производить их сами?

— Но как всего этого можно добиться?

Палафокс засмеялся:

— В этой области можете рассчитывать на меня — на мои специальные знания. Я Магистр Сравнительных Культур Института Брейкнесса.

— И тем не менее, — упрямился Бустамонте, — я должен знать, как вы планируете настолько все изменить — не забывайте, что паониты страшатся перемен больше, чем смерти.

— Естественно, — отвечал Палафокс. — Мы должны изменить менталитет паонитов — во всяком случае, значительного их числа, что наиболее легко достигается сменой языка.

Бустамонте покачал головой:

— Все это представляется мне настолько сомнительным и ненадежным… Я надеялся…

Палафокс резко прервал его:

— Слова — это инструменты. Язык — это некий образец, определяющий способ употребления слов-инструментов.

Бустамонте краем глаза изучал Палафокса.

— Но как эта теория применима на практике? У вас есть детальный план?

Палафокс оглядел Бустамонте с веселой пренебрежительностью:

— Для дела такой важности? Да вы ожидаете чуда, которое не в состоянии совершить даже Брейкнесский Маг! Но, может быть, вы предпочтете продолжать платить дань Эбану Бузбеку?

Бустамонте молчал.

— Я разрабатываю основные принципы, — сказал Палафокс чуть погодя. — Я прилагаю эти абстракции к практической ситуации. Это скелет операции, потом обрастающий деталями как плотью.

Бустамонте все молчал.

— Одно замечание я должен все-таки сделать, — сказал Палафокс. — Такая операция может быть проведена лишь правителем, обладающим величайшей властью, которого не могут поколебать всяческие сантименты.

— Я обладаю такой властью, — заверил Бустамонте, — и я настолько жесток, насколько того требуют обстоятельства.

— Так вот что нужно сделать. Один из континентов Пао или любая зона по вашему выбору должны быть отведена для наших с вами целей. Людям, населяющим эту зону, должно быть предписано говорить на новом языке. Вот общий абрис задачи. Вскоре эти люди начнут плодить воинов в изобилии.

Бустамонте скептически пожал плечами:

— Почему бы не разработать программу обучения и тренировок в регулярных войсках? Изменение языка — слишком долгое дело.

— Вы не уловили сути, — сказал Палафокс. — Паонитский язык пассивен и бесстрастен. Он может обрисовать лишь двухмерный, плоский мир, без контрастов и напряженностей. Люди, говорящие по-паонитски, теоретически должны быть покорными, пассивными, без значительных личностных различий — и действительно, они на самом деле таковы. Новый язык будет весь построен на контрастах и сравнении сил, с грамматикой простой и энергичной. Вот вам иллюстрация. Представьте себе предложение: «Фермер рубит дерево». Если дословно перевести его с паонитского, оно будет звучать так: «Фермер — в состоянии напряжения — топор — средство — дерево — в состоянии подверженности атаке». На новом же языке предложение приобретет следующий вид: «Фермер преодолевает инерцию топора, топор сокрушает сопротивление дерева». Или вот еще как может быть: «Фермер побеждает дерево, избрав оружием инструмент под названием топор».