Летучий корабль - Белянин Андрей Олегович. Страница 20

Я зааплодировал первым, Яга и дьяк поддержали. Митька, изображавший нам всю трагедию в лицах, раскланялся на четыре стороны. Его сценическое искусство не оценил только задержанный. Он снял шапчонку, обнажив плешь и розовые уши, хлопнул ею об пол, размашисто перекрестился и завопил:

– Не виноватый я! Ложь это все и подстава милицейская! Не лез я к нему в карман, и щупать там было нечего…

– А вы откуда знаете, что нечего? – сощурился я. – Сотрудник отделения Лобов поймал вас за руку в своем собственном кармане. Как такое могло произойти?

– Следил я за ним… – вынужденно выдавил мужичок, – думал, он меня к чертежам похищенным выведет. Ну, или уж на худой конец секрет какой следственный выболтает… А как подойдешь? О нем слава дурная ходит, а у меня здоровье холерическое, я свою головушку боярам в подмогу берегу. Вдруг да вдарит супостат по неприкосновенному?! Смотрю, а он за забор держится, тока доски хрустят. Думаю, вот оно! Подойду, спрошу, не заболел ли часом? Слово за слово, в кабак, за бутылочку, а там пошло-поехало… Кто ж знал, что он, ирод бессердечный, меня без вопросов в дегтярной луже мордой возить станет?!

– Сразу насчет кабака говорить надо было… – с сожалением протянул Митька, но, встретившись со мной взглядом, осекся. Я же изо всех сил старался сохранять серьезное выражение лица, хотя смех неудержимо рвался наружу. Баба Яга уже втихую похохатывала в своем уголке, а пораженный дьяк встал с лавки и, выудив откуда-то грязнейший платок, начал заботливо оттирать лицо своего незадачливого напарника:

– Павлушечка, скотинушка, ты ли это?! Дай харю твою поганую от дегтя да сажи пообколупаю. Стой, не колготись, поганочка мерзопакостная… Вымя коровье, хвост кобылячий, мурло собачье!

От таких ласковых приветствий боярский советчик окончательно потерял жизненные ориентиры, даже не пытаясь сопротивляться. Я молча махнул рукой, пусть оба катятся отсюда к чертовой матери. Крепкая ругань счастливого Филимона еще долго разносилась по улице, но нам предаваться развлечениям было преступно. Время жмет… Мы отправили Митьку на царский двор за Ксенией Сухаревой, а сами присели за самовар, по ходу уточняя детали.

– С дьяком – ваша работа?

– Моя, Никитушка, грешна… Заколдовала я его – теперича что ни скажет, все в грубость ругательскую повернется. Пущай-ка эдаким языком с боярской думой да самим царем говорить попробует…

– Да уж, на такое шоу я бы продавал билеты! Бабуля, пожалуйста, не расколдовывайте его до конца следствия, Горох нам этого не простит.

– Как скажешь, Никитушка. – Яга перестала хихикать и очень серьезно потребовала от меня полного отчета по делу.

Я рассказал о погоне на базаре, о вторично сбежавшей бандитской подружке, потом о случайной встрече с Олёной. Вроде бы рассказ достаточно содержательный, но абсолютно бессмысленный в практическом плане. Единственное достижение – это сведения о возможном местонахождении Настасьи.

– Ох и не знаю, что тебе сказать, сокол ясный… Все бы хорошо, а тока не в той стороне мы огород лопатим. Ну, возьмут стрельцы преступницу эту, колечко твоей любезной вернем, а толку что?! Дело-то наше главное на месте топчется… У тебя хоть какая версия есть?

– Нет… – грустно признал я, – с версиями полнейший туман. Ни единой зацепки… Или же они где-то есть, но я их не вижу. Может, хоть гражданка Сухарева что-нибудь подбросит?

– Дура она… – сочувственно вздохнула бабка, – и ничего полезного наверняка не скажет.

– А что делать? Других предложений нет, работаем с тем, что имеем…

Вот примерно на том и порешили. Я, кстати, хотел в эту же ночь пойти на речку Смородину брать дочь мельника Настасью, но Яга отсоветовала. Ловить беглянку в полной темноте, на ее же территории – это мне всю еремеевскую сотню поднимать надо. Город на всю ночь без охраны, а преступницы может дома и не быть. Лучше отправить ребят поутру на разведку, а при наличии агентурных данных брать уже наверняка. Но в принципе главное не в этом, бабка права – я прежде всего обязан довести до конца царское следствие. Благо наш младший сотрудник заявился достаточно быстро… с большим полосатым мешком за плечами. По тому, как мешок взвизгнул, когда его шлепнули об пол, я с ужасом понял, кого он притащил… Баба Яга, охая и причитая, бросилась развязывать узлы, а честный Митяй споро пояснял мне побудительные мотивы:

– Батюшка Никита Иваныч, ну совсем нет у девки этой ни стыда ни совести! Я ей по-человечески, со всей деликатностью объясняю – марш в отделение, следственно-подозреваемая, а она ни в какую! Рыдает себе в уголочке, печаль дочернюю изображает… Старушки эти, одуванчики божьи, меня взад толкать начали, не дают толком службу справить! Пришлось их…

– Что-о? – похолодел я.

– Не-не… не извольте беспокоиться, – тут же поправился он, – я ж ни в жизнь слабых не обижу! Старушонок тех, поминальщиц, и пальцем не тронул, но…

– Что «но»?! Договаривай, кровопийца!

– За что такими словами обижаете?! Не тронул я их, а только… как это… обезвредил. Усадил на крышу обеих, к трубе поближе, им там теплее и видать далеко…

– А-а-а!

– …а Ксению я уж более уговаривать не мог, на старушечьи причитания народ сбегаться начал. Пришлось ее в перину сунуть, на плечо, да бегом к вашей милости…

На какое-то время у меня отнялся язык. Первый вопрос, который наконец вырвался, был не совсем по делу:

– В перине должны быть перья. Где они?

– Там, на царевом дворе, остались, – огорченно признал Митька. – Я ж говорю, народ набежал, вот я им перья в нос и выпустил. Весело стало, как на Рождество… Пока все отплевывались, я с мешком-то и убрался.

Баба Яга наконец высвободила из заточения бедную жертву милицейского произвола. Я приказал вредителю убраться с глаз моих навеки и бросился с извинениями к гражданке Сухаревой:

– Прошу прощения. Все потери мы вам непременно компенсируем. Надеюсь, вы лично не пострадали?

– Не очень… – Дочь покойного дворника позволила усадить себя за стол, и Яга мгновенно утешила ее большой ватрушкой.

Я перемигнулся с бабулей и, прокашлявшись, попробовал начать допрос. Ей-богу, я был настроен к ней очень дружелюбно, но уже через десять минут самого безобидного разговора Ксения своей душевной простотой довела меня почти до исступления.

– Скажите, пожалуйста, кого из лиц женского пола вы могли бы назвать своими близкими знакомыми?

– Чего? – Царская фаворитка почему-то нагнулась и начала пристально рассматривать пол в горнице. – Где ж тут знакомые лица… нету их.

– Нету… – кротко согласился я. – А подруги у вас есть?

– У нас?! У кого это у нас, у всех, что ль?

– Стоп, закроем тему. Давайте еще проще, перейдем на «ты». Ксюша, у тебя подруги есть?

– Кто, подруги-то?

– Да, да, подруги! Девки, девицы, девушки, девчонки, понимаешь? Друзей, мальчиков всяких, точно нет, иначе Горох бы с ними разобрался. А вот подруги есть?

– Мальчики, говоришь? – неспешно призадумалась гражданка Сухарева, а у меня затряслись руки. – Не… мальчиков нет, они царя Гороха боятся.

– А… подруги есть?!

– И мужиков тоже нет, никто за мной ухаживать не хочет. Только государь наш батюшка не брезгует, чаями поит, пряники дает, любит…

– Спасибо, я в курсе. Вернемся к подругам…

– Подруг нет у него! – твердо объявила прекрасная дебилка. – Точно говорю – нет! Были б у него окромя меня подруги, я бы знала… Нет, меня одну он любит!

– З-з-замечательно! – улыбнулся я, хотя мне хотелось просто ее придушить. – А вот у тебя самой-то подружки есть?

– Ах, у меня?

– Ну да!

– Значит, это у меня-то? Так сразу бы и сказали… что ж ходите вокруг да около. Совсем своими вопросами запутали… Какой вы веселый человек, Никита Иваныч!

Я свел глаза на переносице и рухнул лбом в блокнот. Баба Яга молча затаилась в углу с самым сочувственным выражением лица.

– Ксения, Ксюша, Ксюшенька, а есть ли у тебя подруженька?! – Боже, что я нес, сейчас вспомнить стыдно…