В горах Памира - Яценко В. С.. Страница 12

Последний подъём, и дальше на западе гребень уже идет на понижение. Мы на вершине пика! Соорудили тур, в который спрятали записку о восхождении. Как первовосходители, мы решили назвать пик (ориентировочно – 6100 м) именем Михаила Тимофеевича Погребецкого – заслуженного мастера альпинизма.

К 5 часам вечера мы вчетвером спустились к Базовому лагерю. Для первого дня это восхождение оказалось большой нагрузкой, и поэтому, как только мы поели, все уснули крепким сном.

Уже приближался срок возвращения Блещунова и Гарницкого, а их все не было. Выходя на разведку, мы предполагали избежать ночевок во время этих маршрутов. Почему же они устроили холодный бивуак [20]? Я знал, что Блещунов иногда непрочь испытать «острые ощущения» походной жизни, создавая для этого предпосылки даже искусственно. Но сейчас я начал серьезно волноваться – контрольный срок истекал.

Но вот в глубине долины показались два человека. Мы сразу узнали наших товарищей. Даже издали видно было, что они торопились. Когда Блещунов и Гарницкий подошли к лагерю, по их лицам можно было догадаться о проведенной без сна ночи.

Вот что они рассказали о своей разведке. Вступив в боковое 'ущелье вправо от красного холма, они преодолели сначала небольшую осыпь, а затем поднялись по крутому склону к скалам на гребне. Выйдя на гребень, они повернули на восток. Но гребень, весь изборожденный скалами, встретил их негостеприимно. Они почти весь день преодолевали жандармы и не нашли не только площадки для лагеря, но и места, достаточного для установки одной палатки. Уже в конце дня они вынуждены были отступить перед сорокаметровой скальной стеной. За этим выступом гребня, уже невдалеке, виднелся пик, которому наши товарищи присвоили имя М.Т.Погребецкого.

Пик Погребецкого

Успеть спуститься к лагерю до наступления темноты уже было нельзя, и поэтому наши товарищи оказались вынужденными ночевать на гребне на высоте около 6000 м. На небольшой наклонной осыпи Блещунов и Гарницкий едва разместились лежа. Ночь была не из приятных: спальных мешков у них с собой не было, и хотя они и накрылись штурмовой палаткой, но все же сильно промерзли. Еще более неудобным было то, что при малейшем движении оба они съезжали по осыпи.

На рассвете, усталые и невыспавшиеся, наши товарищи отправились в обратный путь к Базовому лагерю.

Таким образом, результат разведки нашей группы оказался во всех отношениях более удачным, и место для Высотного лагеря было выбрано на найденной нами на гребне площадке.

Теперь можно было приступить к организации лагеря.

С 1 по 4 августа у нас была горячая пора. Мы заносили к площадке Высотного лагеря провиант и снаряжение. Мне кажется, что задача эта была выполнена альпинистской группой неплохо. Скальная площадка, о которой я упоминал выше, находящаяся приблизительно на половине подъема от Базового к Высотному лагерю, была использована нами как промежуточный склад. Одна группа занималась переносом грузов из Базового лагеря в этот «склад», другая, более сильная, – курсировала между складом и Высотным лагерем. Условия работы второй группы были более тяжелыми – приходилось на большой высоте не только носить грузы, но и выравнивать площадку и подготавливать место под палатки.

За эти дни мне пришлось трижды подниматься на гребень, и с каждым разом мое общее состояние и работоспособность на высоте улучшались – сказывалась акклиматизация. Если в первый день моего подъема на гребень налегке я едва сумел сделать прорубь во льду, то теперь, поднявшись с тяжелым рюкзаком, я был в состоянии еще и подготовить площадку для одной палатки.

Лагерь вырастал постепенно. Каждый день утром в Базовом лагере исчезала одна палатка и в конце дня эта же палатка стояла уже в Высотном лагере.

Но мы занимались не только транспортировкой грузов. Базовый лагерь продолжал жить своею жизнью, пока не была снята последняя палатка.

Валентин успевал находить время и для охоты. Свое обещание он выполнил, – поймав двух сурков. «На память» о Памире мы сняли с них шкурки.

В эти же дни нам пришлось распроститься с Тагаем. Он не оправдал наших надежд: носильщик он был хороший, но только до линии снега; выше подниматься он наотрез отказался. Да и поварские способности его оказались весьма ограниченными и дальше артистического уменья, во время столь редкого здесь дождя, развести костер и вскипятить воду не шли. Когда Тагай ушел, мы выполняли поварские обязанности все по очереди. Это увеличило нашу, и без того довольно значительную, нагрузку.

Ашот Альбертович все это время ни разу не нарушил расписания своих наблюдений над нами. Каждый из нас систематически обязан был являться в его палатку. Он измерял наш пульс, дыхание; кровяное давление, сопротивление мышц, задержку дыхания, температуру поверхности кожи и т д. Измерение производилось в состоянии «покоя» и после «нагрузки», которая состояла в 20-кратном подъеме на ящик из-под снаряжения. Уже перед самым концом существования Базового лагеря Ашот Альбертович заставил нас заполнять головоломные тесты.

В ночь с 4-го на 5-е мы впервые в полном составе ночевали в Высотном лагере. Сон на большой высоте, особенно в первую ночь, был тяжелым. Только в последующие ночи, когда организм привык к постоянному нахождению на большой высоте, сон стал более спокойным, но все же остался чутким, настороженным. Мне хорошо известно это состояние, так как я провел много ночевок на высоте больше 4000 м. Сквозь сон отчетливо воспринимается ветер, который треплет слабо натянутые полотнища палатки, или дробный стук дождя о ее крышу. Постоянно ворочаешься в надежде найти такое положение для тела, при котором, может быть, на минуту, можно предаться спокойному сну. Независимо от того, был ли предшествовавший ночи день утомительный или нет, на высоте сон не бывает очень крепким.

Высотный лагерь

Высотный лагерь теперь по праву может называться Высотной лабораторией. В крайней северной палатке сосредоточена вся аппаратура и приборы наших научных работников. Здесь постоянная резиденция Ащота Альбертовича, Олега Заленского и Владимира Костенко. Рядом с палаткой – площадка, куда по утрам мы выносили приборы. Выше ее, через одну жилую палатку, устроена «кочегарка» – так мы называем палатку-кухню и вместе с тем продовольственный склад. В ней стоят два примуса. Еще выше «кочегарки» стоят две жилые палатки. Все палатки лагеря входом обращены на восток.

Только сегодня должен подняться Олег в лагерь. Костенко второй день готовит приборы для наблюдений. Он укрепил среди камней три огромные бутыли, соединил их трубками с химической посудой, установленной на штативах и кронштейнах, выбрал удобное место для двух опытных растений, пересаженных в отдельные банки. Теперь он сидит в лаборатории и терпеливо составляет какие-то смеси из химических реактивов, что-то записывает, вычисляет.

Ашот Альбертович все еще продолжает нас «терзать» по уже хорошо изученной нами программе. Мы последовательно повторяем ее на разных высотах. Но вот что для меня явилось весьма любопытным: на заполнение тестов, которые использовывались ранее при психотехнических испытаниях, мы все затратили меньше времени в Базовом лагере, чем здесь. Видимо, можно сделать вывод о том, что на большой высоте наступает некоторое замедление работы мозга. Может быть мы всего этого и не заметили бы, но Ашог Альбертович ревностно следит за нами, за малейшими изменениями в нашем организме. Его любовь к своему делу передавалась и нам, заставляя нас интересоваться каждой цифрой его измерений.

Ашот Альбертович Хачатурян – брюнет. Из-под густых черных бровей смотрят умные глаза. Маленькая клинообразная бородка придает его продолговатому лицу почти мефистофельское выражение. Всегда тщательно выбритый, сейчас он неимоверно оброс. Хачатурян – научный сотрудник Всесоюзного института экспериментальной медицины и Института мозга. Предыдущие три года он постоянно участвовал в работе Эльбрусской экспедиции Академии наук, изучая горную болезнь. Полный оптимизма, увлеченный идеей научно обоснованной борьбы с горной болезнью, он занят проблемой освоения человеком больших высот: поэтому в разговорах он часто возвращается к вопросу о путях покорения высочайшей точки земного шара – вершины Эверест (8880 м). Круг вопросов, над которыми работает Хачатурян, знаком и понятен нам, альпинистам, и, пожалуй, в не меньшей степени занимает нас самих. Каждый из нас в той или иной степени испытал на себе влияние горной болезни.