Прикрой, атакую! В атаке — «Меч» - Якименко Антон Дмитриевич. Страница 69

При подходе к линии фронта я услышал команду:

— Идите ко мне, в воздухе все спокойно.

Ее передал Боровой, заместитель командира дивизии, с выносного командного пункта. Сразу же вслед за этой командой поступила другая, на самой высокой ноте:

— Срочно на Яссы!

Оставляя Яссы немного правее — мы хорошо изучили один и тот же маршрут немецких бомбардировщиков, — я начал искать их впереди и вскоре увидел большую группу «юнкерсов». Они шли немного правее нас и точно на город, а слева светило солнце.

Я рассчитал маневр и принял решение: правым крутым разворотом выйти в хвост ведущей девятки, атаковать ее, выйти вперед, затем развернуться влево и ударить на встречном курсе вторую, затем довернуться на третью, четвертую… Представив себе змеистый путь нашей восьмерки, я бросил машину в атаку на флагмана группы, а мой напарник — на ведомого слева как самую опасную часть боевого порядка: как правило, левый ведомый первым сваливал машину в пике, первым сбрасывал бомбы.

— Сбиты два самолета! — передал Боровой, а я подумал, что это еще не все, потому что немцы пришли без прикрытия и второе мое звено, идущее сзади, тоже ударит первую группу. И точно, Боровой сообщил, что в первой девятке сбит еще один самолет, остальные бросают бомбы.

Все шло так, как и было задумано. Последовательно мы атаковали вторую девятку, третью… И вдруг удар по моей кабине. Машина содрогнулась, брызнули осколки битого плекса, будто огнем резануло по шее. «Истребители! — мелькнуло в сознании. — Увлекся, прозевал. Боровой тоже хорош: кричал, восторгался нашей работой, а как нагрянули истребители, так и не видел».

Очевидно, на какое-то время я потерял сознание и очнулся от страшного визга и свиста воздуха. Холодный, упругий поток бесновался в кабине, бил по лицу, по плечам, кровью забрызгал приборы. Я оглянулся назад, желая увидеть кого-то из летчиков, но в глазах поплыли красные круги, а в глубине сознания забилась беспокойная мысль, что сзади может быть враг и что мой самолет в прицеле.

Усилием воли я бросил машину в пике в сторону своей территории и начал крутить нисходящие бочки, имитируя штопор. Попытался открыть кабину — на всякий случай, однако не смог. Поняв, что главное в моем положении — не потерять окончательно силы, привести машину домой, посадить, я снял с сектора газа левую руку и зажал рану на шее, чтобы не вытекала кровь. Так я снижался почти до земли.

Дома меня не ждали. Падение Яка было так убедительно, что в гибель поверил не только фашистский летчик, но и наш заместитель комдива, сидевший за пультом радиостанции. Он передал в эфир о случившемся, и летчики, зная, что им никто не поможет, одни завершили разгром врага.

Остаток пути мотор барахлил, грозя заглохнуть совсем. И заглох, но уже на пробеге после посадки. Используя скорость, я дорулил почти до командного пункта. Машину обступили летчики, техники, попытались открыть фонарь — бесполезно, фашистский снаряд заклинил его намертво. Удивительно, что плексиглаз подвижной части фонаря оказался исключительно прочным. Остатки его пришлось удалять ножовкой, только после этого меня извлекли из кабины. «Загорись самолет, — подумалось мне, — и все, крышка. Спастись невозможно».

Мой самолет пострадал не меньше меня. Техник насчитал около девяноста пробоин. Мы оба оказались в ремонте, но едва ли теперь встретимся: нам обещают новую технику — самолеты Як-3. Полк отведен под Бельцы. Для отдыха, пополнения летным составом, получения новых машин, подготовки к новым боям. А они еще впереди и, вполне очевидно, будут тяжелыми, кровопролитными, потому что мы вышли на землю врага и враг делает все, чтобы нас задержать. Надо сказать, что местами это ему удается. На участке Кишинев — Яссы наше движение застопорилось, и чтобы пойти вперед, надо готовиться заново, надо сконцентрировать силы, возможности.