Клетка для мятежника - Якоби Кейт. Страница 3

Но земля содрогнулась и расступилась между ними, Роберт потерял равновесие и упал; его и Нэша разделила пропасть. Вырвавшийся на свободу демон взвился ввысь, ничем не удерживаемый, не встречающий противодействия, лишая Роберта разума и надежды. Шатаясь, Роберт поднялся на ноги и повернулся к ней, к Союзнице, ясно понимая, что она совершила, зная, что она предала его, с горечью осознавая, что он должен был это предвидеть.

Он занес кулак, чтобы ударить ее, ему хотелось натравить на нее демона, чтобы боль, которую он испытывал, испепелила любовь, которая все еще жила в его сердце...

Роберт замер на месте. Все в этом призрачном мире колыхалось вокруг него, даже твердь под ногами была ненадежной. Джени стояла перед ним с бесстрастным лицом, со своими синими глазами, которые ничего не выражали.

Ему следовало ее уничтожить. Поступить именно так, как предрекало пророчество. Он должен был ее уничтожить, хоть и продолжал любить.

До него донесся голос, который не был его собственным и не был голосом Дженн. С ним говорил человек, оставшийся в далеком прошлом.

«Ты силен, Роберт Дуглас. Очень силен. Твоя воля несгибаема. Но ты и слаб. Ты колеблешься. Ты никогда не будешь выигрывать, если не научишься быть беспощадным».

Перед его глазами стоял Дэвид Маклин, старый и седой, но все же слишком похожий на своего сына, Мику, которого Роберт когда-то считал своим самым близким другом. Отец Мики качал головой с осуждением, как всегда, твердо намеренный доказать, что Роберт был и остается предателем, забывшим свой народ.

«Ты слаб, Дуглас. Вот видишь, даже теперь ты колеблешься. Сила твоя при тебе. Нанеси удар, избавь свою страну от зла, которое несет эта женщина. Нэш сказал ведь, что ты должен ею пожертвовать, чтобы победить его. Так исполни веление судьбы, запечатленное в твоем сердце, и уничтожь ее сейчас».

Роберт почувствовал, как теплая струйка залила ему глаза: из раны на лбу текла кровь. Он почти не видел Дженн, хоть она и стояла совсем близко, положив руку ему на плечо и с тревогой вглядываясь ему в лицо.

«Я никогда не любила тебя, Роберт. Как мог ты думать иначе? Разве можно любить человека, душа которого настолько полна тьмы?»

«Уничтожь ее, Дуглас, пока это в твоих силах!»

Вокруг раздавались громкие крики, заглушая эти призрачные голоса: противостоящие друг другу армии с лязгом обнажили мечи, холодно засверкавшие в сером сумеречном свете. Небеса плакали, и Роберт пожалел, что ему это недоступно.

Шум стал оглушительным. Нош Роберта подкосились, меч выпал из бесчувственных пальцев. Он так хотел, чтобы все кончилось; вот и пришел конец. Только голоса не умолкали. Они изменились, стали тише, в них зазвучала мольба. Крик... Призыв...

— Помогите! Помогите мне!

Роберт стряхнул с себя сон и выбрался из своего снежного убежища. Яркий утренний свет заставил его заморгать. Мгновение он не мог понять, где находится, потом крик донесся снова, и Роберт заковылял вперед, не обращая внимания на боль от старой раны в боку. Поскальзываясь и оступаясь, он спускался по склону, хватаясь за ветки кустов, стараясь определить, откуда доносится еле слышный отчаянный детский голос.

Роберт зацепился ногой за корень, упал и покатился вниз. Оказавшись на ровной земле, он заметил коня, который, всхрапнув, настороженно покосился на него. Обледенелые поводья волочились по снегу. Роберт увидел перед собой берег скованного морозом озера, черную полынью и отчаянно барахтающуюся в воде человеческую фигуру; силы утопающего явно были на исходе.

Роберт кинулся вперед так быстро, что конь не успел отбежать. Обмотав поводья вокруг щиколотки, Роберт опустился на колени, потом лег ничком на лед и пополз к полынье, выкрикивая обнадеживающие, успокаивающие слова. Лед под ним трещал и прогибался, Роберт чувствовал, что долго он его не удержит. Если не удастся быстро вытащить паренька, оба они погибнут.

Он продвинулся к самому краю полыньи и наконец ухватил высунувшуюся из воды руку. Из-за мороза пальцы стали непослушными, и холодная мокрая рука выскользнула из его хватки. Роберт прополз еще дюйм; под его грудью лед совсем просел, но теперь ему удалось обеими руками вцепиться в одежду утопающего и потянуть его к берегу. Куски льда и холодные брызги полетели ему в лицо, ослепив на мгновение, боль в боку мешала дышать, но он не выпустил паренька. Роберт вытащил мальчика из воды, хотя при этом промок до костей; он криком заставлял коня пятиться и натягивать поводья, чтобы помочь людям добраться до безопасного места.

Паренек был тих и неподвижен, пока Роберт оттаскивал его на несколько футов от кромки льда, к деревьям. Растерев руки и стащив с себя мокрую одежду, Роберт закутал спасенного в свой плащ. Осторожно прислонив его к стволу, Роберт принялся раскидывать снег, чтобы добраться до влажного хвороста и разжечь костер. Сейчас ему было не до того, окажется ли дым кем-то замечен: тепло было им необходимо. Колдовская сила заставила сучья вспыхнуть ярким пламенем, быстро согрев ледяной после нескольких месяцев зимы воздух. Только убедившись, что мальчику не угрожает больше опасность замерзнуть насмерть, Роберт посмотрел на коня.

Животное настороженно следило за ним, словно читая его мысли. Роберт решил, что не стоит пытаться к нему приблизиться; вместо этого он расчистил от снега еще несколько футов земли, чтобы конь мог пощипать увядшую траву. Главное, дать коню время успокоиться. Дать время им обоим...

Роберт принес еще дров и подбросил в костер. Ему самому тоже нужно было согреться: ведь плащ он отдал спасенному мальчику. Боль в боку уменьшилась, но постоянно напоминала о себе. Два года прошло, а рана так полностью и не зажила. Роберт сомневался, что теперь на это вообще можно надеяться, хотя врачи и уверяли его, что нужно только время. Вот времени как раз у него и не было. Ни у кого из них не было.

Мальчик не шевелился, он только плотнее закутался в плащ Роберта. Белое лицо, посиневшие губы, черные, вол осы... Худенький малыш лет семи-восьми. Один в лесу. Конь под прекрасным седлом с гербом...»

Роберт опустился на колени перед мальчиком и откинул плащ с его лица. Черты были слишком знакомыми, чтобы Роберт мог ошибиться.

— Эндрю? — прошептал Роберт. — Что, во имя богов, ты тут делаешь? — Он запнулся и оглянулся на озеро, пытаясь вспомнить прошедшую ночь, и ночь накануне, нападение, погоню, направление своего бегства. В темноте он не мог определить, далеко ли ему удалось ускакать, прежде чем конь его сбросил. — Клянусь кровью Серинлета! Нужно доставить тебя домой до того... — Нет, сейчас он не думал о том, что мать этого мальчика — женщина, которую он когда-то любил и которая предала его. Роберт давно уже понял, что такие мысли — мучительное проклятие. Он все внимание сосредоточил на том, чтобы согреть съежившееся тельце, чтобы преодолеть недоверие коня, чтобы надежно затоптать костер и посадить Эндрю на седло впереди себя. Потом он поспешно — снегопад мог в любой момент снова начаться — пустил коня по его собственным следам. Оставалось только надеяться, что так они доберутся до Мейтленда. Солнечные лучи коснулись выпавшего ночью снега, и от него стал подниматься легкий туман. Серая муть скрывала их продвижение, а золотые солнечные лучи не могли согреть. Однако движение и теплое тело коня помогали не замерзнуть. Роберт прижимал к себе Эндрю, стараясь по возможности защитить мальчика от порывов ветра; через некоторое время он наконец ощутил какое-то шевеление — хрупкое тело мальчика начала сотрясать крупная дрожь.

Как, во имя Минеи, удалось ему забраться так далеко от дома — и в одиночку? Почему никто его еще не хватился? А может быть, случилось несчастье, и мальчику пришлось бежать?

Может быть, его мать где-то поблизости?

Эта мысль чуть не заставила Роберта натянуть поводья, но Эндрю начал кашлять, и Роберт подхлестнул коня. Скоро уже не нужно было возвращаться по следам: Роберт узнал окрестности.

Приблизившись к домику, но не выезжая из-под прикрытия деревьев, Роберт воспользовался колдовским зрением, чтобы убедиться: опасности нет, в домике его не ждет засада.