Блефовать, так с музыкой - Яковлева Елена Викторовна. Страница 8

Словом, факт появления «Мерседеса» возле моего подъезда не должен был меня смутить, но я вдруг запнулась на ходу, замедлила шаг и с трудом подавила в себе желание повернуть назад. Словно предчувствие, о котором я распространялась чуть выше, начало сбываться. Потому-то я с опаской обогнула лакированный бок «Мерседеса» и на свой четвертый этаж взлетела легко, как перышко. А потом, уже в квартире, первым делом бросилась к окну, чтобы еще раз взглянуть на черный «Мерседес» – тот как раз медленно и величаво Отъезжал от подъезда. Скатертью дорожка, пожелала я ему, хотя никакой угрозы лично мне от него не исходило. И чего я так переполошилась, сама не пойму.

Это все нервы, решила я и отправилась на кухню – приготовить себе что-нибудь на ужин и восстановить подорванные треволнениями силы. Новый звонок застал меня врасплох, я как раз решала, что бы такое сварганить, и выбирала между яичницей и омлетом.

Я на цыпочках подошла к двери, приникла к замочной скважине, но ничего не разглядела. Может, у меня слуховые галлюцинации на нервной почве?

– Кто там? – спросила я и на всякий случай отступила от двери.

– Извините за поздний визит, но мне очень нужно с вами поговорить, – ответил мне высокий детский голос.

«Ребенок?» – удивилась я. Подумала-подумала и слегка приоткрыла дверь.

Хрупкая женщина, стоявшая на лестничной площадке, и впрямь напоминала девочку-подростка, очкастую зубрилку-отличницу. Когда я училась в школе, в нашем классе была одна такая по имени Кира. Кира Званцова. В какой-то момент мне даже показалось, что это она, но, присмотревшись к незнакомке повнимательнее, я все же нашла несколько существенных различий. Первое: та Кира имела дурную привычку обкусывать ногти, а у этой был хороший маникюр, моя незабвенная одноклассница жутко шепелявила, в то время как незваная гостья изъяснялась вполне сносно. И наконец, третье и последнее: бедняжку Киру везде и повсюду сопровождали любящие мама и бабушка, а моя визитерша явилась одна.

– Вы позволите мне войти? – Незнакомка строго посмотрела на меня сквозь очки. Ну точно как Кира Званцова, когда у нее попросишь списать математику!

– А в чем дело?

Честно говоря, идея запустить к себе в квартиру на ночь глядя неизвестную женщину, пусть даже и похожую на незабвенную Киру, мне совершенно не улыбалась.

– Мне очень нужно с вами поговорить. – Высокий голос незнакомки дрогнул, мне даже почудилось, будто она плачет.

Ну что тут будешь делать! Я вздохнула и приоткрыла дверь пошире, ровно настолько, насколько это позволяла сделать дверная цепочка.

Теперь я могла рассмотреть получше ее бледное вытянутое лицо, а также прийти к неутешительному выводу, что к числу красавиц новоявленную Киру не отнесешь. Как, впрочем, и ту, у которой я некогда мечтала списать математику.

– Так что вы хотите?

– Я… Может, вы меня пустите, потому что разговор очень личный, – робко пискнула псевдо-Кира и прижала руки к впалой груди.

Ясное дело, впускать мне ее не хотелось, но, с другой стороны, выглядела она вполне миролюбиво и была такая тщедушная… Короче говоря, я не нашла формального повода для того, чтобы ее отшить.

– Ладно, входите. – Я сняла цепочку и пригласила ее войти.

– Большое спасибо… – пробормотала женщина и шагнула в прихожую, тут же стушевавшись:

– Ой, кажется, я наследила…

– Пустяки, – поморщилась я. Было в моей гостье нечто такое, что заставляло меня страстно мечтать, чтобы она поскорее выложила, зачем пожаловала, и убралась восвояси.

– Вера, Вера Игнатьевна. – Она протянула мне маленькую сухую ладошку, на ощупь напоминающую куриную лапку. Я механически ее пожала и отдернула руку.

Представляться я не стала, справедливо решив, что Вера Игнатьевна наверняка знает, к кому ввалилась на ночь глядя.

– Минутку, я выключу чайник, – сказала я и отправилась на кухню, а вернувшись, застала незваную гостью в той части комнаты, которая исполняет роль гостиной. Псевдо-Кира рассматривала валявшийся в кресле журнал по вязанию. Можно подумать, она только затем и явилась, чтобы фасончики снимать.

– Вы хотели со мной поговорить? – уточнила я. – Тогда говорите, я слушаю.

– Ну да, конечно-конечно, – она отодвинула журнал, – дело, которое меня к вам привело, очень деликатное, даже не знаю… Впрочем, раз уж я решилась и пришла… Галина Антоновна, Галя, позвольте мне вас так называть, нас с вами связывает один человек. Это Парамонов, – она многозначительно замолчала.

Я так и знала, что без Парамонова здесь не обошлось! Только какое отношение к нему может иметь эта очкастая мышка? Неужто еще одна сыщица?

Слава богу, за язык ее тянуть не пришлось, она сама охотно выкладывала совершенно поразительные вещи:

– Вы спросите, почему я интересуюсь Парамоновым? Что ж, я вам отвечу: дело в том, что у нас с ним были отношения особого рода. Короткий роман, может, даже короче вашего.

– Что? – Я почувствовала, как мой рот растягивается в идиотскую улыбку. Против моей же воли. – Что вы сказали?

– Вы, наверное, думаете, что ослышались? – эта замухрышка оказалась проницательной. – Нет-нет, вы не ослышались. – Она покачала головой. – Да, у нас с Парамоновым была любовная связь. А что вы так на меня смотрите, разве вы… Вы что, исключаете такую возможность?

– Да нет, что вы… – я снова глупо ухмыльнулась и взъерошила волосы на затылке. – Такую возможность я не исключаю.

Я не то чтобы исключала такую возможность, просто я никогда о ней не думала. Ни прежде, десять лет назад, ни тем более сейчас. Конечно, теперь, глядя сквозь призму своего нынешнего опыта – и житейского, и женского, я ясно вижу, что Парамонова трудно причислить к половым гигантам, и все же это не дает мне права утверждать, будто мне выпала сомнительная честь быть первой и последней женщиной в его жизни. Тогда тем более непонятно, почему меня огорошили откровения этой мышки? Скорее всего мне просто нужно к ним привыкнуть. Ладно, сейчас важнее другое: зачем ко мне пожаловала бывшая возлюбленная Парамонова, неужто только для того, чтобы заявить о своем существовании?

Я плюхнулась в кресло, посмотрела на нее повнимательнее и усмехнулась:

– Значит, вас он тоже обольстил? В блеклых глазах за толстыми стеклами очков мелькнуло то ли удивление, то ли замешательство:

– Вы же знаете, он не обольститель, совсем не обольститель. Он всегда был зациклен на своей науке и женщин замечал изредка, и та, которая попадала в поле его зрения, на какое-то время становилась дамой его сердца. Ну, до тех пор, пока геофизика снова не овладеет им безраздельно. Так было со мной, по крайней мере. И вы можете со мной поспорить, если у вас с ним было по-другому.

– А зачем? – пожала я плечами. – Не собираюсь я с вами спорить. Как бы то ни было, что это меняет? Срок давности вышел, как-никак десять лет пролетело.

Похоже, женщина рассчитывала на иную реакцию, и мое нежелание спорить в ее планы не входило.

– Вы что, не верите мне? – засуетилась она.

– Почему не верю? Верю. – Я упорно демонстрировала полное безразличие.

– Нет, вы мне все-таки не верите! – Эта пигалица даже кулачки сжала в порыве страсти.

А чего она от меня ждала, интересно? Что я брошусь ей на грудь и орошу горючими слезами, а потом мы утешимся и предадимся сладостным воспоминаниям о предмете нашей любви?

– Послушайте, Галя, – кажется, моя визитерша на что-то решилась, – я знаю, что Парамонов пропал. Что с ним произошло, я не знаю, но сердцем чувствую: он в беде.

Я только усмехнулась: вот что значит вещее сердце любящей женщины, а мое вот и не екает.

Мое безразличие ее озадачило:

– Вы… вы знаете, что Парамонов пропал?

– Положим, – равнодушно кивнула я. – Только, убей бог, не пойму, какое отношение этот печальный факт имеет ко мне?

– Вы затаили на него обиду, – грустно вздохнула проницательная мышка, – но вы не правы, знаете почему?

Любопытно было бы послушать!

– Вы смотрите на него как брошенная женщина, а вам нужно отвлечься от этого и взглянуть на все под другим углом. Он не просто мужчина, он ученый, он талантливый геофизик, он защитил диссертацию в двадцать три года, он, он…