Милое чудовище - Яковлева Елена Викторовна. Страница 32

— Кто ненормальная? Я ненормальная? Не верьте ему! Он подсыпал мне снотворное и затащил сюда…

— Ничего подобного! — снова завизжал подлец из кафе. — У нас все было по обоюдному согласию, ну, знаете, как бывает между мужчиной и женщиной… А потом я понял, что у нее не все в порядке с головой!

Более наглого вранья Мура в жизни не слышала! Она уже собралась высказать этому подонку все, что она, Мура, о нем думает, но в этот момент вперед выступил еще один закамуфлированный гражданин, видимо, самый главный, и положил конец спорам:

— Спокойно, во всем разберемся! А потом из-за его спины появился невысокий мужичок в мятом сером костюме и без маски. Физиономия у него была странно знакомая, чуть ли не родная. Да это же, это же… Точно, следователь! Как его там? Рогов!

Глава 22.

МЕСТО НА СКАМЬЕ ПОДСУДИМЫХ ВСЕ ЕЩЕ ВАКАНТНО

— Значит, это ваши штучки, гражданка Котова? — Рогов швырнул на стол письма. — Все эти грызуны и эмбрионы?

«Гражданка Котова» взяла бумаги в руки, неторопливо ознакомилась с ними и ответствовала с совершенно непроницаемым выражением лица:

— Да, это цитаты из моих романов. Из «Поцелуя на прощание», «Безудержной страсти» и…

— И вы… вы автор всего этого? — — Рогов с трудом удержал себя от того, чтобы не добавить «бреда».

— Ну, разумеется, это мои романы. Алена Вереск — мой творческий псевдоним. — Она кивнула с достоинством английской королевы, принимающей военный парад в свою честь.

Рогов отвернулся и несколько раз сжал и разжал кулаки, чтобы хоть немного дать выход отрицательным эмоциям. В противном случае он бы просто разорвал ее на куски.

— Так… С романами более-менее разобрались. А письма кто отправлял?

— Я— Похоже, она совершенно не давала себе труда задуматься, чем ей грозит такая откровенность.

Рогов, мысленно потиравший руки от предвкушения скорого удовольствия лицезреть ненавистную Алену Вереск на скамье подсудимых, вкрадчиво продолжил:

— Письма предназначались гражданке Столетовой Анжелике Михайловне?

— Здесь же написано… Вы что, читать не умеете?

— Я прошу вас ответить на поставленный вопрос! — Рогов позорно перешел на фальцет.

— Ну хорошо, если вам так хочется… Да, это я, гражданка Котова, отправила эти письма гражданке Столетовой Анжелике Михайловне. — Чуть раскосые беличьи глаза смотрели на него спокойно и бесстрастно. Вот ведьма!

«Ирку бы сюда сейчас, — подумал Рогов, — чтобы полюбовалась на свою горячо любимую вампирку».

Шура, тихой (на удивление!) мышкой, не поднимая головы, сидевшая в уголке, заскреблась, закопошилась в бумагах. Надо же, какая труженица! Рогов почувствовал, что невольно переносит накипевшее в нем по милости Алены Вереск раздражение на весь остальной женский пол. Это ж надо, чтобы одна паршивая овца все стадо испортила! Впрочем, чему тут поражаться, когда эта паршивая овца строчит романы с утра до ночи? Ну нет, он положит этому конец!

— Очень хорошо, — снова сосредоточился на допросе Рогов, можно сказать, все силы бросил. — Значит, вы признаете, что сознательно отправили письма гражданке Столетовой… А с какой целью, позвольте полюбопытствовать?

— А, — беллетристка беззаботно махнула рукой, — обычная психическая атака. Кстати, еще не все письма пришли, должно быть еще одно. Почта отвратительно работает.

— Обычная что?.. — не поверил своим ушам сыщик.

— Атака. Психическая атака. Что тут особенного?

Действительно, что тут такого? Сначала послала манекенщице по почте четыре конверта с маразмом, а потом взяла да и перерезала ей горло! Дело житейское!

— А конечной целью вашей психической атаки можно поинтересоваться? Если не секрет, конечно? — с издевкой осведомился Рогов.

Ну не получалось у него оставаться бесстрастным, как того требовала инструкция.

— Не секрет. Внести смятение в стан противника, — не моргнув глазом заявил этот бездушный идол в юбке.

— Таким образом, вы признаете, что Столетова была вашей противницей, а следовательно, вы с ней находились в неприязненных отношениях? — с готовностью подхватил Рогов.

Беличьи глазки беллетристки вспыхнули:

— В неприязненных отношениях? Еще чего! Да у меня, слава богу, вообще не было с ней никаких отношений.

— Как это? — опешил Рогов.

— Да я ее знать не знала! Я видела ее в первый раз в жизни с перерезанным горлом там, на сцене, — пояснила Котова тоном, каким обычно общаются с непроходимыми тупицами. — И в последний, насколько я понимаю…

Надо же, какая циничная стерва! А эти дуры еще ею зачитываются!

Рогов сам не заметил, как перешел на зловещий шепот:

— Вы утверждаете, будто не знали Столетову, и в то же время не отрицаете, что отправляли ей письма… Как это понимать?

Котова вздохнула и пожаловалась:

— Как у вас тут душно. Нельзя ли открыть хотя бы форточку?

Это была последняя капля, переполнившая отнюдь не бездонную чашу терпения Рогова.

— Я вас спрашиваю, как это понимать? — заорал он так, что Шура Тиунова едва не упала под стол, а злодейка Котова, она же Алена Вереск, даже бровью не повела.

— Все, надоело, — заявила эта оторва, — надоело, надоело, надоело… Не понимаю, почему мы толчем воду в ступе, когда у вас в руках готовый убийца, которого я вам, между прочим, обеспечила, рискуя собственной жизнью. А она у меня, чтоб вы знали, одна и пока еще мне не опостылела.

Рогов заметался по кабинету, круша все, что попадалось ему на пути:

— Вы обеспечили нам убийцу? Я так и думал! В собственном лице, как я понимаю?

— Что? — теперь уже на крик перешла Котова. — Вы меня подозреваете? Ну это уже хамство! Из меня чуть не сделали кусок мяса, ведущий растительный образ жизни, и вот что я получаю в благодарность! Ну, старик Шекспир был прав, когда говаривал: «О люди, вам имя вероломство!» Или это не Шекспир? — Она задумалась. — Все равно, как вы смеете меня подозревать?

Рогов устало рухнул на жалобно заскрипевший под его тяжестью стул и утер пот рукавом, как пахарь на борозде:

— А как же мне вас не подозревать, когда вы писали жертве письма… м-м-м… устрашающего содержания, вы шлялись за кулисами в момент совершения преступления…

— Но не убивала! — торжественно заключила распоясавшаяся вконец Алена Вереск. — Убийца манекенщицы — Лоскутов.

Немая сцена продолжалась не менее трех минут, это время понадобилось Рогову на то, чтобы прожевать поступившую информацию и не подавиться. А из подозреваемой откровения посыпались, как из рога изобилия, так что в конце концов Рогов узнал даже тайну «Ордена обманутых жен», которая повергла его в оторопь.

— Ну почему, почему вы не рассказали мне об этом раньше, когда я опрашивал вас и вашу приятельницу Мещерякову? — взревел сыщик, когда Котова наконец закрыла рот и в притворном смирении сложила губки бантиком.

Беллетристка спокойно пожала плечами:

— А что я могла вам рассказать, когда сама еще ничего не знала? Рогов застонал:

— Как же не знали? Вы же посылали Столетовой письма, вы подозревали в измене мужа вашей подруги, вы располагали приметами убийцы…

— Ну и что? Я все равно ни в чем не была уверена, а теперь, когда довела дело до конца, я могу утверждать, что убийца Лоскутов.

— Ах, так вы довели дело до конца? — Рогов захохотал, как Мефистофель. — А вам не приходило в голову, что это обязанность специальных органов, а не ваша?

— Приходило. — Беличьи глазки превратились в узенькие щелочки.

— Так в чем же проблема?

— Не знаю почему, но мне показалось, что это окажется для вас слишком сложно. Можете считать, что я решила оказать вам в расследовании посильную помощь.

«Сейчас я ее придушу», — подумал Рогов и, сделав приглашающий жест в сторону Шуры Тиуновой, мол, продолжай, пулей вылетел из кабинета.

Насколько проще было иметь дело с Лоскутовым. По крайней мере, после Кетовой он показался Рогову на редкость сговорчивым. Не исключено также, что к этому располагала и сама обстановка РУОПа. А также присутствие майора Чеботарева с его мужественной-внешностью и выразительным шрамом на крепком, неряшливо вылепленном черепе, начисто лишенном растительности. Шрам этот неизменно производил неизгладимое впечатление на женщин и преступников (и те и другие считали, будто он заработал его в смертельной схватке с жестоким противником), и только немногие, включая Рогова, знали, что на самом деле Чеботарев схлопотал его еще в раннем детстве. Отметину на всю жизнь ему, тогда еще мелкому дворовому хулигану, оставило колесо подросткового велосипеда «Орленок», под которое он попал, зазевавшись на ворон.