Милое чудовище - Яковлева Елена Викторовна. Страница 8

Глава 5.

ПЕЛЬМЕНЬ ГОРЕЛЫЙ

Предстоящие выходные были безнадежно испорчены, и, как подозревал Рогов, следующие тоже, а может, и послеследующие. И очень даже не исключено, цейтнот ему грозил на весь ближайший месяц. Фигурально выражаясь, по делу мертвой манекенщицы пока имелись только картонные корочки, то бишь пустой скоросшиватель, а сыщик уже спинным мозгом чувствовал: бытовухой в чистом виде здесь и не пахнет. Сомнительно было, чтобы девочки с подиума, не поделив какую-нибудь кофточку, пускали в ход ножи, хотя так, возможно, всем было бы проще, особенно Рогову. Тогда бы он быстренько вычислил убийцу, отчитался и спокойно почивал на лаврах.

На месте преступления Рогов проторчал до восьми вечера, излазил всю сцену на пузе (убирают там отвратительно, кстати сказать), осмотрел помещения, переговорил с парочкой манекенщиц, самим кутюрье, который мало напоминал француза, а напротив, весьма характерно «хэкал» на малороссийский манер, а также вахтершей, одновременно и глухой, и слепой (это ж надо, чтобы так повезло!), но ничего путного не почерпнул. Никто, включая уникальную вахтершу, ничего не видел и не слышал.

Картина пока вырисовывалась следующая: эта самая Лика Столетова вела себя вплоть до момента трагической и безвременной кончины самым обыкновенным образом, не выражая ни малейшего намека на тревогу и скверные предчувствия, и даже как будто была в несколько приподнятом настроении; спокойно переоделась в специально выделенной для манекенщиц комнате за сценой… Дальше — известное дело: за несколько минут до показа она почему-то оказалась за кулисами, где ее ждал неизвестный, безжалостно полоснувший ее ножом по горлу и преспокойно ретировавшийся через маленькое окошко подсобки-радиорубки. И при том, что народу там паслось пропасть, реального свидетеля ни единого, если, конечно, не считать той испуганной молодки, которую лейтенант метко окрестил Пышечкой.

Вот Пышечка, точнее, Виктория Мещерякова, Рогова и беспокоила. На убийцу она, по его мнению, не тянула (хотя преступники, как правило, народ изобретательный и артистичный, а потому всякое может быть), но что-то скрывала. В таких делах у Рогова нюх был, как у служебного спаниеля, натренированного на поиски наркотиков, да простят меня читатели за столь избитое сравнение.

Прокрутив в голове впечатления прошедшего дня, Рогов взял в руки блокнот, лениво перелистал исписанные страницы, остановился на чистой, где и накорябал шариковой ручкой:

«Смерть манекенщицы», затем подчеркнул. Усмехнулся: неплохое название для крутого детектива. Потом подумал, подумал и вывел ниже:

Виктория Мещерякова. И поставил рядом жирный восклицательный знак, а спустя полминуты еще парочку. Полюбовался своей работой и отбросил блокнот в сторону.

— Соображай, соображай! — приказал он себе.

А что тут особенно сообразишь, когда информации-то нуль. Заключения о вскрытии и того нет. Зато какой простор для фантазии, можно воображать себе все, что заблагорассудится. Да уж, отличное утешение для сыщика, ничего не скажешь. А главное — у детективов с фантазией и без того очень даже неплохо в отличие от преступников. У тех дело всегда крутится вокруг денег. Убил, потому что хотел заграбастать себе чужое. Или убил, потому что не захотел делиться. А заодно, например, избавился от того, кто про все это знает. И так далее, возможны вариации, но тема все та же. М-да… Не исключено, что и манекенщицу пришили за какие-нибудь бабки. Время сейчас такое, всем не хватает презренных бумажек. Кто это сказал, что денег никогда не бывает много, их бывает только мало и очень мало?

Однако же не каждый день убивают писаных красавиц… Слава богу! На роговской памяти такая первая. И что же за сим маячит? Ревность! Эта желчная и мстительная стерва с манерами старой девы, которая найдется в душе почти у каждого. А у манекенщицы скорее всего поклонников хватало, так что желчной стерве было где развернуться. Хорошо, очень хорошо, Юрий Викторович, но учтите: инициатива наказуема, а потому вы этими поклонниками и займетесь, как, впрочем, и всем остальным.

Что еще? Месть? Вполне возможно. А вообще, вообще пока нельзя исключить ни единой версии, вплоть до убийства по ошибке. В темноте ведь нетрудно перепутать и прирезать кого-нибудь совсем не того, кого собирался. А если представить, что убивец покушался вовсе не на красавицу, а на Пышечку, зачем-то шлявшуюся за кулисами? Узнает, поди, расстроится. А что, веселенький сюжетец, старушка Агата может спокойно отдыхать под мраморной плитой, ее славное дело — в надежных руках.

— И долго ты еще будешь переливать из пустого в порожнее? — спросил сам себя Рогов.

Ответа не последовало. Ему вдруг захотелось услышать голос Ирки, ну, заскучал мужик, неужели непонятно? Он уже хотел было набрать тещин номер, но вдруг живо представил себе, как строптивая жена с большим трудом отрывается от очередного романа Алены Вереск и спрашивает скучным голосом:

— Ну, что там у тебя случилось?

Короче, ему сразу перехотелось с ней созваниваться. А тут еще воспоминание о ненавистной Алене Вереск растеребило, можно сказать, никогда не заживающие раны. Сидит же где-то эта Алена, и ничего ей не делается, никто на нее не нападает. А она небось живучая и будет еще долго стряпать свои книжонки. По крайней мере, его, Рогова, она переживет, как пить дать. Лично он в этом ни минуты не сомневался.

Голодный зверь, сидящий в пустом животе Рогова, напомнил о себе протяжным рычанием. Черт, да ведь он забыл купить пельменей! Ну, и что теперь делать? Бежать в дежурный магазин? Или для начала обследовать содержимое холодильника? А что там особенно обследовать, если в нем стерильная пустота? Рогов захватил пластиковый пакет и двинулся в ближайшую торговую точку, работающую до одиннадцати.

Хоть тут ему повезло — успел буквально за пятнадцать минут до закрытия. Зал самообслуживания, освещенный неоном, демонстрировал завидное многообразие товаров и полное отсутствие покупателей. Рогов рассудил, что раз уж он в кои веки явился за покупками в магазин специально, а не по пути со службы, то стоит отовариться на полную катушку, точнее, на полную тележку, противно визжащую своими колесиками в тишине. Сыщик двинулся от полки к полке, бросая в тележку все подряд, не особенно рассматривая в связи с ограниченностью во времени и уповая в душе на то, что магазин все-таки продовольственный, а потому товары в нем должны быть по крайней мере съедобными.

За кассой сидела молодая девица с кружевной наколкой в крашеных волосах. Издали казалось, что она дремлет, но по мере приближения к ней в Рогове крепло чувство, что кассирша находится в каком-то сомнамбулическом трансе. Во всяком случае, когда он к ней подкатился на повизгивающих колесиках, она на него даже не взглянула, неотрывно смотря куда-то вниз.

— Девушка! — вежливо напомнил Рогов о своем существовании.

Девица не шелохнулась.

— Уважаемая! — произнес он уже громче. Кассирша наконец подняла голову и уставилась в пространство ничего не выражающими совиными глазами. Тогда Рогов провел ладонью перед ее лицом, дабы вернуть на грешную землю.

Девица очнулась и строго спросила:

— В чем дело, гражданин?

— Всего лишь желаю расплатиться, а ведь запросто мог и так уйти.

— Да? — зыркнула на него кассирша и на всякий случай скосила взгляд в сторону входа, где, по идее, должен был подпирать стену могучим плечом охранник. Кстати, там его не наблюдалось.

Девица принялась выкладывать из тележки банки и пакеты, с громким клацаньем нажимая на кнопки кассового аппарата, а Рогов с некоторым интересом заглянул под ее конторку, чтобы полюбопытствовать, что может ввести в состояние продолжительного транса торговых работников. Ох, лучше бы он этого не делал! Под кассой лежал толстенный том Алены Вереск с золотыми буквами на обложке «Поцелуй на прощание». Рогова так перекосило, что это заметила даже зомбированная девица.