Генерал Дима. Карьера. Тюрьма. Любовь - Якубовская Ирина Павловна. Страница 15

Это был не обычный самолет, на нем летали не обычные люди. Таких в государстве было всего трое: Генеральный секретарь, начальник Генерального штаба, министр обороны. Самолет Генерального секретаря обслуживал 235-й авиаотряд, а самолет члена Политбюро маршала Язова базировался на Чкаловском военном аэродроме. В этом Ил-62 было два входа. Слева находился салон первого класса, каждый столик был оборудован ВЧ, а справа крупная надпись «Территория министра обороны». Огромный салон, стол, как банкетный зал.

Настроение у всех было приподнятое. Хоть и предстояла необъятная работа, но все равно это был отрыв от советской жизни, вожделенная загранкомандировка со множеством искушений, начиная от автомобилей и дешевого ширпотреба до интрижек со страстными немками. Каждый думал о своем, сидя на борту правительственного авиалайнера, взявшего курс на Вюнсдорф.

О звонке генерала Архипова Дима к тому моменту просто забыл.

Самолет приближался к западным границам Советского Союза. Еще час лета, и Ил-62 произведет посадку на военном аэродроме. В Германии теплая осень, с дождями и легкими туманами. А в Москве уже слышалось холодное дыхание зимы.

Растерянный пилот вбежал в салон.

— Есть приказ с земли вернуться! — выпалил он.

— Чей приказ? — спокойно спросил Якубовский.

— Точно не знаю. Требование передано диспетчерской службой.

— Вам решать, принимайте ответственность на себя. Ведь у нас есть приказ министра лететь. Отменить этот приказ может только вышестоящее лицо.

В тот момент Дима не догадывался, что положение очень серьезно. Ему в голову не могло прийти, что кто-то вправе менять курс правительственного самолета и давать подобные указания личному пилоту министра обороны СССР маршала Дмитрия Тимофеевича Язова.

А с белорусского военного аэродрома уже поднимались в воздух Су-24 — самолеты-перехватчики.

— Что делать? — влетел пилот. — Надо вернуться, но мы прошли большую часть пути, запаса топлива нет, едва дотянем.

Оставалось одно — подчиниться приказу. Ил-62 развернулся в воздухе и взял курс на восток.

Когда подлетали к Чкаловскому военному аэродрому, пилот вновь заглянул в салон, где сидели ничего не понимающие люди.

— Топлива очень мало, — предупредил он. — Мы никогда не заправляем баки под завязку. Я уже запрашивал разрешение на посадку на резервном аэродроме, но получен резкий отказ. Если с первого круга не сядем, можем упасть. Не знаю, дотянем ли до бетонки…

Дотянули. С сухим баком самолет совершил посадку в Чкаловске. Подкатили трап. Дима увидел, как к самолету бежит генерал. Появилась мысль: «Сейчас пришьют угон самолета». Дима потребовал телефон. Генерал отвел его в специальный зал, и Дима набрал номер маршала Язова. Уверенный в том, что произошла какая-то нелепая осечка, и рассчитывая, что министр обороны сейчас же вмешается и наведет порядок, он рассказал о случившемся.

— Не может быть! — ответил Язов. — Позвони мне через десять минут.

— Знаешь что, Дима, — теперь голос маршала звучал очень странно, почти по-детски, он словно растерял весь присущий ему металл. — Все-таки тебе придется съездить к генералу Архипову. Поговори с ним по-хорошему и лети в Германию.

— Нет уж! Нам с ним не о чем больше разговаривать! — вспылил Якубовский и шваркнул трубку.

К Архипову он так и не поехал. Ему устроили встречу с Анатолием Лукьяновым, Председателем Верховного Совета СССР.

Друг Гельмут

Бросаясь в атаку, Дима не мог знать о секретном соглашении с канцлером ФРГ Гельмутом Колем. Не подозревал он и о том, что Горбачев вскоре будет удостоен двусмысленного титула «Лучший немец года». Интересно, а как бы прореагировали американцы, если бы их президента наградили званием Героя Советского Союза?

Позже генерал Моисеев, бывший начальником Генерального штаба, рассказывал Диме, что к визиту Коля в Москву были подготовлены все материалы по собственности. Сидели и ждали, пока Горбачев вызовет. А он улетел с Колем в Ставропольский край на рыбалку. Визит подходил к концу, друг Гельмут собирался домой. «Я обо всем с ним договорился», — сказал Михаил Сергеевич.

Потом, уже находясь в «Крестах», Дима прочитал любопытную публикацию в «Общей газете». Горбачев уверял корреспондента, что о Якубовском он узнал из газеты «Комсомольская правда», а про нашу собственность в Германии ему ничего не известно. Вот был в Совете Министров первый заместитель председателя Ситарян, который был в курсе дела, потому что вел переговоры с Бонном. Странно только, что звание «Лучший немец года» получил не Ситарян, а Горбачев. Есть в этом, наверное, какая-то несправедливость…

Тогда задают вопрос Язову: «Дмитрий Тимофеевич, Горбачев говорит, что про собственность он ничего не знает, ни про Якубовского, а вы?» Ну а Язов не мог сослаться на неведение, на каждой странице была его подпись.

«Как-то сижу у себя в кабинете, — припоминает Язов, — а туда заходит Якубовский».

Такое впечатление, будто кабинет министра обороны — общественный сортир, куда может войти каждый, заплатив 20 копеек.

«Я не растерялся и направил его с этим письмом к начальнику Генерального штаба Моисееву», — говорит Язов. Подтекст такой: Моисеев должен был похоронить все предложения Якубовского в юридическом отделе Министерства обороны, а он, такой-сякой, все перепутал и расписал генералам, которые, естественно, восприняли это как руководство к действию.

Историю с поездкой Димы в Германию Язов рисует в тех же тонах: «А потом я узнал, что Якубовский летал на моем самолете. Я летаю редко, а самолет должен налетывать какое-то количество часов, вот и повезли Якубовского».

Ну что сказать? Все — сплошная случайность, результат игры каких-то потусторонних сил. Знакомясь с этими «откровениями», Дима невольно вспоминал слова Мюллера из романа Юлиана Семенова «Семнадцать мгновений весны»: «Я верю в случайность, но я верю в доказательную случайность. Почему, Штирлиц, на одном из десяти миллионов чемоданов в Берлине, и именно на том, где русская „пианистка“ хранила свой передатчик, оказались отпечатки именно ваших пальцев?»

Лукьянов проявил интерес к предложениям Якубовского. Он даже отправил документы в парламентский комитет, который, в свою очередь, счел инициативы достойными внимания. Но дело застыло на мертвой точке. И тогда Лукьянов все-таки пошел к Горбачеву. «Этого человека надо отправить подальше», — хитроумный генсек ещё тогда распознал, что Якубовский — бомба замедленного действия, которую лучше убрать с глаз долой.

Все говорили: «Уезжай», передали слова Лукьянова, что Якубовский «попал на периферию политической игры», и если он хочет уцелеть, то должен исчезнуть годика на два-три. Что испытал при этом Дима? Пожалуй, ничего, кроме чувства легкой брезгливости, безотчетно возникающей у каждого нормального человека при виде банки с тараканами.

Опять, как это бывало не раз, он почувствовал себя в одиночестве. Да, была мама, которой Дима безмерно доверял, братья, друзья, но в сложившейся ситуации не у кого было просить совета. Приходилось самому принимать решение.

У Димы был знакомый — министр Агрохима — Николай Михайлович Ольшанский, бывший второй секретарь Сумского обкома партии, бывший заместитель заведующего отделом ЦК КПСС и бывший советник в Афганистане, награжденный там за личное мужество. В свое время, работая в Союзе адвокатов, Дима оказал Ольшанскому небольшую помощь. Был обычный хозяйственный конфликт, которому МВД пыталось придать характер уголовного дела. В отличие от других адвокатов, готовых любую ситуацию рисовать в самых мрачных красках, лишь бы выбить гонорар, Дима довольно быстро разобрался в сути проблемы.

Когда Николай Михайлович узнал, что Якубовскому нужна помощь в трудоустройстве за границей, он даже не стал особо вникать в детали. У Агрохима было совместное предприятие в Швейцарии, куда Дима и получил назначение.

В день отъезда, как обычно, надо было переделать массу дел. За машиной Якубовского неотступно следовала «наружка».