Когда Ницше плакал - Ялом Ирвин. Страница 46
«Вы считаете это одной дополнительной проблемой? Или их две?»
«Это зависит от ваших критериев деления».
«Да, с этим не все гладко, к тому же проблемы относятся к разным логическим уровням. Некоторые из них могут быть причиной или же следствием других. — Ницше просмотрел свои записи. — Например, „неудовлетворенность жизнью“ может быть следствием „чужеродных мыслей“. Или „суицидальные порывы“ могут быть как причиной, так и следствием страха смерти».
Брейер ощущал все нарастающий дискомфорт. Ему не нравилось, какой оборот принимает их диалог.
«Зачем нам вообще понадобилось составлять этот список? Мне чем-то не нравится сама идея его составления».
Ницше казался озабоченным. Его уверенность висела на волоске. Малейшее возражение со стороны Брейера — и все его поведение полностью изменилось. Он ответил примирительным тоном:
«Мне показалось, что мы будем двигаться вперед более организованно, если построим некую иерархию проблем. На самом деле, если честно, я не уверен, с чего стоит начинать: с самых фундаментальных проблем, скажем со страха смерти, или с менее фундаментальных, более вторичных, что ли, например с погруженности в чужеродные мысли. Или нам лучше начать с неотложных в клиническом плане проблем, проблем, опасных для жизни, например с суицидальных порывов. Или же с проблем, причиняющих наибольшее беспокойство, то есть с тех, которые мешают вам в повседневной жизни, скажем с ненависти к себе».
Брейер чувствовал себя все более неуютно: «Я не совсем уверен, что это хороший подход».
«Но я взял за основу ваш собственный врачебный метод, — ответил Ницше. — Если мне не изменяет память, вы попросили меня рассказать о моем здоровье в общих чертах. Вы составили список моих жалоб, а затем начали систематизированно — помнится, в высшей мере систематизированно — рассматривать каждую из них по очереди».
«Да, именно так я провожу медицинское обследование».
«Тогда, доктор, почему же вы сейчас возражаете против этого подхода? Можете ли вы предложить альтернативный вариант?»
Брейер покачал головой: «Когда вы это формулируете таким образом, я начинаю склоняться к тому, что предложенная вами процедура имеет право на жизнь. Дело только в том, что как-то натянуто, неестественно говорить о самых моих сокровенных чувствах казенным языком категорий. Для меня все эти проблемы неразрывно связаны друг с другом. А еще от вашего списка прямо-таки веет холодом. Это же деликатные, тонкие материи — об этом не так легко говорить, как о боли в спине или кожной сыпи».
«Не путайте неловкость с равнодушием, доктор Брейер. Запомните, я одиночка, я уже вас предупреждал. Я не привык к теплому и непринужденному общению, — закрыв блокнот, Ницше уставился в окно. — Давайте попробуем пойти другим путем. Помните, вы вчера сказали, что разрабатывать эту процедуру должны мы вместе. Скажите, доктор Брейер, был ли в вашей практике подобный опыт, от которого мы могли бы отталкиваться?»
«Подобные случаи? Хм-м… В медицинской практике ранее не было прецедента, подобного тому, что делаем мы с вами. Я даже не знаю, как это можно назвать, может, терапия отчаяния, или, скажем, философская терапия, или же будет придумано какое-то другое название. Терапевтам действительно приходится заниматься лечением определенных типов психологических расстройств, например тех, которые имеют физиологическую природу: бред на почве воспаления мозга, паранойя на почве поражения мозга сифилисом или психоз, вызванный отравлением свинцом. Мы также работаем с пациентами, психологическое состояние которых пагубно влияет на их здоровье или представляет угрозу для жизни — например, острая регрессивная меланхолия или мания». «Опасно для жизни? Что вы имеете в виду?» «Меланхолики морят себя голодом, могут покончить жизнь самоубийством. Мании могут заставить человека довести себя до полного истощения».
Ответа не последовало. Ницше молча смотрел на огонь. «Но это все, разумеется, — продолжал Брейер, — не имеет никакого отношения к моей ситуации, и терапевтические методы, применяемые при работе с этими состояниями, не относятся ни к философским, ни к психологическим, но к физиологическим, например электростимуляция, ванны, медикаментозные средства, принудительный отдых и все в таком духе. В некоторых случаях, работая с пациентами, которых мучают иррациональные страхи, мы должны создать психологический метод, с помощью которого мы сможем успокоить его. Недавно меня вызвали к пожилой женщине, которая боялась выходить на улицу, — она месяцами не покидала свою комнату. Я говорил с ней, был с ней добр, и в итоге она начала доверять мне. Затем, каждый раз, когда я приезжал к ней, я брал ее за руку, чтобы она чувствовала себя в большей безопасности, и выводил ее чуть подальше из ее комнаты. Но это самая настоящая обдуманная импровизация, словно учишь ребенка. Здесь можно обойтись и без терапевта».
«Я не понимаю, какое это имеет отношение к нашей задаче, — сказал Ницше. — Есть что-нибудь более приближенное?»
«Ну, разумеется, есть и пациенты, которые обращаются к терапевту с физиологическими симптомами, например с параличом, дефектами речи, различными формами слепоты и глухоты, причиной которых является психологический конфликт. Мы называем это состояние «истерией» — от греческого histeron, «матка».
Ницше быстро кивнул, показывая, что переводить слово с греческого было не обязательно. Вспомнив, что он был профессором филологии, Брейер поспешил продолжить: «Мы думали, что причиной этих симптомов была блуждающая матка, хотя, конечно, с точки зрения анатомии эта идея не имеет права на жизнь».
«А как объясняется появление этого заболевания у мужчин?»
«По пока не понятным нам причинам это заболевание встречается исключительно среди женщин, до сих пор не было зафиксировано ни одного случая этого заболевания у мужчин. Мне всегда казалось, что истерия должна представлять особый интерес для философов. Возможно, не врачи, а именно они смогут объяснить, почему симптомы истерии не соответствуют анатомическим законам».
«Что вы имеете в виду?»
Брейер заметно расслабился. Объяснять медицинские тонкости внимательному студенту было для него привычным и приятным делом.
«Ну, возьмем, например, такой случай. У меня были пациентки, руки которых теряли чувствительность таким образом, что это не могло быть следствием нарушения функций нервных окончаний. У них была „перчаточная анестезия“, чувствительность заканчивалась у запястий, словно на них был наложен анестезирующий жгут».
«И это противоречит законам нервной системы?» — уточнил Ницше.
«Именно. Нервы руки так себя не ведут: три нерва в руке — лучевой, локтевой и срединный, — каждый из них отходит от своего участка в мозге. Получается так, что половина пальца обеспечивается одним нервом, а вторая половина — другим. Но пациентка об этом не знает. Будто бы пациентка думает, что вся рука зависит от одного и того же нерва, „нерва руки“, и в итоге у нее развивается расстройство в соответствии с этими ее представлениями».
«Удивительно! — Ницше открыл свой блокнот и записал несколько слов. — А что, если эта женщина, у которой начнется истерия, окажется специалистом по анатомии. Примет ли ее болезнь верную с точки зрения анатомии форму?»
«Уверен, что именно так и будет. Истерия порождает надуманные нарушения, а не анатомические. Получены обширные доказательства тому, что она не связана с анатомическими повреждениями нервов. Бывает, что пациентку вводят в гипнотический транс и симптомы исчезают за считаные мгновения».
«То есть сейчас для лечения истерии используется гипноз?»
«Нет! К сожалению, гипноз фактически не используется в медицинской практике, по крайней мере в Вене. У него плохая репутация, я полагаю, преимущественно по той простой причине, что первые гипнотизеры были шарлатанами без медицинского образования. Помимо этого гипноз приносит лишь временное облегчение. Но сам тот факт, что в данном случае он действует, хотя и недолго, служит доказательством психической природы заболевания».