Звезды зовут, мистер Китс - Янг Роберт Франклин. Страница 2

Куиджи, склонив голову на бок, глядел на него синим глазом. Стремглав убегали секунды.

– Ладно, – сказал наконец Хаббард, – попробуем еще раз: «Красота – это истина…»

– Истина есть красота – только это и ведомо вам на Земле, только это вам надобно знать!

Хаббард отшатнулся. Слова эти сказаны были почти без выражения, довольно скрипучим голосом. Но все равно они звучали четко и ясно, и это впервые в жизни – если не считать разговоров с другими космонавтами – он слышал слова, которые не имели никакого отношения к телесным нуждам или отправлениям. Он провел ладонью по щеке – оказалось, рука слегка дрожит. Ну почему он давным-давно не догадался купить куиджи?!

– По-моему, – сказал он, – прежде чем двигаться дальше, надо дать тебе имя. Пускай будет Китс, раз уж мы с него начали. Или, пожалуй, лучше Мистер Китс, ведь надо же обозначить, какого ты пола. Конечно, я действую наобум, но мне не пришло в голову спросить в магазине, мужчина ты или женщина.

– Китс, – сказал Мистер Китс.

– Прекрасно! А теперь попробуем строчку – другую из Шелли.

(Краешком сознания Хаббард уловил, что к дому подъехала машина, слышал голоса в прихожей, но, поглощенный Мистером Китсом, не обратил на это никакого внимания.)

– Скажи, звезда… – начал Мистер Китс.

– Значит, это правда. Только этого не хватало в моем доме – птицы куиджи, которая декламирует стихи!

Хаббард нехотя обернулся. На пороге стоял его зять. Обычно Хаббард запирал дверь. А сегодня забыл.

– Да, – сказал Хаббард. – Она декламирует стихи. Разве это запрещено законом?

– …с крылами света… – продолжал Мистер Китс.

Джек помотал головой. Ему было тридцать пять, выглядел он на все сорок, а соображения – как у пятнадцатилетнего.

– Нет, не запрещено, – сказал он. – А надо бы запретить.

– Скажи, куда тебя влечет?..

– Не согласен, – сказал Хаббард.

– В какой пучине непроглядной…

– И еще нужен бы закон, чтобы запрещалось приносить их в дома, где живут люди.

– Окончишь огненный полет?

– Ты что, хочешь сказать, что мне нельзя держать ее у себя?

– Не совсем так. Но предупреждаю, держи ее от меня подальше! Сам знаешь, они носители микробов.

– Ты тоже, – сказал Хаббард. Он не хотел этого говорить, но не удержался.

Джек раздул ноздри, поджал губы и втянул щеки. Забавно, подумал Хаббард, после двенадцати лет совместной жизни у мужа и жены становится совершенно одинаковое выражение лица.

– Держи ее подальше от меня, вот и все! И от детей тоже. Я не желаю, чтобы она отравляла их мозги трескучей болтовней, которой ты ее учишь!

– Можешь не волноваться, я буду держать ее подальше от детей.

– Мне уйти, что ли?

– Да.

Джек так хлопнул дверью, что в комнате все задрожало. Мистер Китс чуть не проскочил меж прутьев клетки. Хаббард в бешенстве кинулся было из комнаты.

Но сразу остановился. Стоит ли давать им тот самый повод, которого они только и ждут, чтобы выставить его из дому? Пенсия у него ничтожная, с нею никуда не переселишься – разве что в Заброшенные дома, – а наниматься куда попало на работу просто ради денег – это не по нем. Рано или поздно он неминуемо выдаст себя перед сослуживцами, как случалось с ним всегда и везде, и либо оговором и напраслиной, либо насмешками его все равно выживут с работы.

С тяжелым сердцем он шагнул назад, в комнату. Мистер Китс уже немного успокоился, но его бледно-зеленая грудка все еще поднималась и опускалась слишком часто. Хаббард склонился над клеткой.

– Извини, Мистер Китс, – сказал он. – Наверно и у птиц, как у людей: будь как все, не то плохо тебе придется.

К ужину он опоздал. Когда он вошел в столовую, Джек, Элис и дети уже сидели за столом, и до него донеслись слова Джека:

– Я сыт по горло его наглостью. В конце концов, куда бы он девался, если бы не я? Докатился бы до Заброшенных домов!

– Я с ним поговорю, – сказала Элис.

– Хоть сейчас, – сказал Хаббард, сел к столу и вскрыл свой пакет с синтетическим ужином.

Элис бросила на него оскорбленный взгляд, нарочно приберегаемый для таких случаев.

– Джек только что мне рассказал, как грубо ты с ним обошелся. Не мешало бы тебе извиниться. В конце концов, это ведь его дом.

У Хаббарда внутри все дрожало от напряжения. Обычно, всякий раз как его попрекали, что он живет здесь из милости, он отступал. Но сегодня он почему-то не мог отступить.

– Да, конечно, вы дали мне крышу над головой и кормите меня, и за то и за другое я плачу вам слишком мало, так что от меня нет никакой выгоды. Но подобная щедрость вряд ли дает вам право покушаться на частицу моей души всякий раз, как я пытаюсь отстоять свое человеческое достоинство.

Элис тупо на него поглядела. Потом сказала:

– Кому нужна частица твоей души? Почему ты так странно говоришь, Вен?

– Он так говорит, потому что он был астронавтом, – прервал Джек. – В космосе они все так разговаривают… сами с собой, конечно. Это помогает им не спятить… или не замечать, что они уже спятили!

Восьмилетняя Нэнси и одиннадцатилетний Джим разом захихикали. Хаббард отрезал небольшой кусочек от своего почти настоящего бифштекса. Все внутри дрожало еще мучительнее. А потом он подумал о Мистере Китсе и дрожь унялась. Он холодно огляделся. Впервые за многие годы он не боялся.

– Если вот это сборище соответствует норме, – сказал он, – тогда мы, наверно, и в самом деле спятили. Слава богу! Значит, еще не все потеряно!

У Джека и Элис лица стали точно туго натянутые маски. Но оба промолчали. Ужин продолжался. Хаббард обычно ел мало. Он редко бывал голоден.

Но сегодня у него был отличный аппетит.

Назавтра была суббота. Субботним утром Хаббард всегда мыл машину Джека. Но нынче он не стал этого делать. После завтрака он ушел к себе и три часа провел с Мистером Китсом. На сей раз занялись Декартом, Ницше и Хьюмом. Правда, с прозой Мистер Китс справлялся не так блестяще. Из каждой темы он запоминал лишь одну – две фразы, не больше.

Его сильным местом явно была поэзия.

Днем Хаббард по обыкновению побывал на космодроме, смотрел, как садятся и взлетают межпланетные гиганты ближних линий. «Пламя» и «Странник», «Обещание» и «Песнь». Хаббард больше всех любил «Обещание». Когда-то он и сам всплывал на нем, – кажется, что это было очень, очень давно, а ведь на самом деле прошло не так уж много времени. Каких-нибудь два – три года, не больше… Переправлял снаряжение и людей на орбитальные сортировочные станции, на Землю доставлял бокситы с созвездия Центавра, руду с Марса, хром с Сириуса и прочие полезные ископаемые, в которых нуждается человек, чтобы питать свою хитроумную цивилизацию.

Сначала ходишь в ближние рейсы, это как бы прелюдия, а потом становишься пилотом орбитальной станции. Тут можно проверить, по силам ли тебе пугающее мгновение, когда всплываешь со дна и начинаешь вольно плыть по усеянному звездными островами океану космоса. Если ты справился с этим, не испугался и не отступил, значит, годишься для работы на больших кораблях, что уходят в дальние и длительные рейсы.

Вся беда в том, что, сколько ни старайся, с годами твой внутренний мир как бы ссыхается. И мало-помалу становится все труднее выносить одиночество дальних перелетов; одиночество растет и подавляет тебя, и тогда уже не спасают ни коридоры знаний, ни храмы, воздвигнутые из слов, оно подавляет тебя, и ты теряешь над собой власть – чем дальше, тем чаще, и в конце концов тебя списывают с корабля и обрекают до конца жизни ползать по дну океана. Если бы водить космический грузовик дальнего следования было сложно и ты все время был бы занят делом, а не просто нес долгую одинокую вахту в кабине, заполненной самоуправляющимися приборами, или если бы перелеты на межзвездных лайнерах и иных космических кораблях стоили не так дорого и каждый грамм груза не был бы на счету… ведь сейчас и думать нечего взять с собой хоть что-нибудь сверх самого необходимого… вот тогда все было бы иначе.