Десять меченосцев - Ёсикава Эйдзи. Страница 58

– Господин Ягю это понимает. Отойдя от дел, он приобрел привычку выражать мысли понятиями чайной церемонии.

– Придется отказаться от наших планов. Передайте, пожалуйста, что мы хотели бы его увидеть в следующий приезд, – раздосадованно ответил Дэнситиро, протягивая пион Оцу.

– Он вам не понравился? Господин Ягю полагал, что цветок скрасит вам дорогу. Он сказал, что его можно прикрепить в углу паланкина или к седлу, если поедете верхом.

– Это, выходит, подарок?

Дэнситиро опустил глаза, словно от оскорбления.

– Странная причуда! Скажите ему, что в Киото полно пионов, – добавил он с кислой миной.

Оцу поняла, что бессмысленно навязывать подарок Дэнситиро. Пообещав передать его слова старцу, она удалилась с такой деликатностью, словно снимала повязку с открытой раны. Раздосадованные самураи едва заметили уход девушки.

Выйдя в коридор, Оцу тихо рассмеялась, взглянула на блестящие черные половицы, ведшие к комнате Мусаси, и направилась к выходу. Котя, показавшаяся из комнаты Мусаси, догнала Оцу.

– Вы уже покидаете нас?

– Да, я закончила свои дела.

– Ну и быстро же вы управились! Это пион? Я не знала, что они бывают белыми.

– Бывают. Он из замкового сада. Возьми, если хочешь.

– Спасибо большое!

Котя протянула руки к цветку.

Попрощавшись с Оцу, Котя побежала в комнаты для прислуги похвастать подарком. Никто не обращал внимания на пион, и девочка, разобидевшись, вернулась в комнату Мусаси.

Мусаси сидел у раздвинутых сёдзи, подперев подбородок руками. Взгляд его был устремлен в сторону замка. Он размышлял, как, во-первых, встретиться с Сэкисюсаем, а во-вторых, как победить его на поединке.

– Вы любите цветы? – спросила Котя, войдя в комнату.

– Цветы?

Девочка показала пион.

– Красивый.

– Нравится?

– Да.

– Мне сказали, что это пион. Белый пион.

– Вот как! Может, поставить его в вазу?

– Я не знаю икэбану. Поставьте сами.

– Нет, сделай ты. Ставь, не думая, как он будет выглядеть в вазе.

– Принесу воды, – сказала Котя и вышла с вазой.

Взгляд Мусаси упал на срез на стебле пиона. От удивления он склонил голову набок. Он не мог понять, что удивило его в срезе. Котя вернулась, а Мусаси все еще изучал стебель. Девочка поставила вазу в токоному и хотела опустить в нее пион, но цветок не умещался.

– Стебель слишком длинный, – сказал Мусаси. – Давай подрежу. Он будет выглядеть естественно.

Котя протянула цветок Мусаси. Она внезапно выронила пион и разразилась слезами. И неудивительно – в долю секунды Мусаси, выхватив короткий меч, с боевым кличем рассек стебель цветка в руках девочки и вложил меч в ножны. Ей показалось, что ослепительная вспышка стали и стук опущенного в ножны клинка произошли в один и тот же миг.

Не обращая внимания на перепуганную девочку, Мусаси, подняв отрубленный конец стебля, начал сравнивать оба среза. Он ничего не замечал вокруг себя, но через несколько минут до него дошло, что рядом плачет маленькая служанка. Он погладил ее по голове и извинился.

– Кто срезал этот цветок? – спросил он, успокоив Котя.

– Не знаю. Мне его дали.

– Кто?

– Кто-то из замка.

– Самурай?

– Нет, молодая женщина.

– По-твоему, цветок из замка?

– Да, она так сказала.

– Прости, я напугал тебя. Ты простишь меня, если я куплю тебе сладостей? Вот теперь стебель подходящей длины. Поставь пион в вазу.

– Так хорошо?

– Да, очень красиво.

Мусаси сразу понравился Котя, но блеск его меча ошеломил ее. Она покинула его комнату, решив входить в нее только по зову гостя.

Обрубок стебля восхищал Мусаси сильнее, чем сам цветок. Он был уверен, что первый срез сделан не ножом, а ножницами. Пионовый стебель гибкий и волокнистый, поэтому срезать его мог только меч, причем столь безупречный срез мог произвести исключительно меткий удар. Лишь незаурядный человек способен на такой удар. Мусаси попытался скопировать его, но, сравнив концы обрубка, убедился, что его срез явно уступает первому. Разница была примерно такая же, как в буддийских статуях, вырезанных мастером и ремесленником средней руки.

«Что это значит? – спрашивал себя Мусаси. – Если самурай, работающий в замковом саду, способен сделать подобный срез, то мастерство дома Ягю еще выше, чем я предполагал».

Уверенность вдруг покинула Мусаси. «Я пока не готов к бою», – думал он.

Вскоре самообладание вернулось к Мусаси. «В любом случае люди Ягю – достойные противники. Если меня победят, я упаду им в ноги и достойно признаю поражение. Ведь я решил, что готов на любой исход, даже на смерть», – размышлял Мусаси, ощущая, как прилив мужества согревает его.

Но как проникнуть в замок? Сэкисюсай вряд ли согласился бы на поединок, явись к нему ищущий знаний с должными рекомендациями. Так говорил хозяин постоялого двора. Если ни Мунэнори, ни Хёго не было дома, то вызов поневоле предназначался самому Сэкисюсаю.

Мусаси ломал голову, как получить доступ в замок. Взгляд его остановился на пионе, и в сознании пробудился образ той, кого напоминал цветок. Представшая воображению Оцу умиротворила его дух.

Оцу тем временем возвращалась в замок Коягю. Внезапно за ее спиной раздался пронзительный вопль. Оглянувшись, она увидела мальчика, выскочившего из кустов у подножия скалы. Мальчишка несомненно обращался к ней. Здешние дети не посмели бы окликнуть молодую женщину подобным образом, поэтому Оцу придержала лошадь из чистого любопытства.

Дзётаро подбежал совершенно голый, вода стекала с мокрых волос, свернутую одежду он держал под мышкой. Ничуть не смущаясь наготы, Дзётаро сказал:

– Вы девушка с флейтой? Все еще живете здесь?

Мальчишка, неприязненно взглянув на лошадь, уставился на Оцу.

– Ты! – воскликнула Оцу, не успев отвести в сторону смущенный взгляд. – Тот самый мальчик, который плакал на тракте Ямато?

– Я не плакал! – возразил Дзётаро.

– Не буду спорить. Ты давно здесь?

– Дня два.

– Один?

– Нет, с учителем.

– Да-да, ты говорил, что обучаешься фехтованию. И что ты делаешь здесь голышом?

– А в реку нужно нырять одетым?

– В реку? Сейчас вода ледяная. Местные жители посмеялись бы над тем, кто купается в это время года.

– Я не плавал, а мылся. Учитель сказал, что от меня разит потом, поэтому я пошел на реку.

Оцу улыбнулась.

– Где вы остановились?

– В «Ватая».

– Я только что была там!

– Жаль, что вы не зашли к нам. Давайте вместе вернемся.

– Не могу, у меня срочное дело.

– Тогда до свидания! – И Дзётаро пошел к скале.

– Дзётаро, навести меня в замке!

– Правда?

Оцу, пожалев о приглашении, добавила:

– Но только не в сегодняшнем наряде.

– Если вы так придирчивы, то я совсем не приду. Не люблю места, где пустякам придают большое значение.

Оцу вздохнула с облегчением, въехав в ворота замка. Улыбка все ещё играла на ее губах.

Вернув лошадь в конюшню, Оцу пошла с докладом к Сэкисюсаю Старец с улыбкой выслушал ее рассказ.

– Значит, рассердились? Прекрасно! Пусть дуются. Ничего другого им не остается.

Затем, словно о чем-то вспомнив, он спросил:

– Ты выбросила пион?

Оцу ответила, что отдала цветок служанке постоялого двора, и старик одобрительно кивнул.

– Когда ты передала пион сыну Ёсиоки, он осмотрел его?

– Да, потом начал читать письмо.

– А что дальше?

– Вернул пион.

– Стебель цветка осмотрел?

– Я не заметила.

– Не осмотрел и ничего не сказал?

– Нет.

– Я правильно поступил, отказавшись от встречи с ним. Он не достоин ее. Дом Ёсиоки прекратил свое существование со смертью Кэмпо.

Додзё в замке Ягю без преувеличения можно назвать огромным. Зал, находившийся за стенами замка, был перестроен, когда Сэкисюсаю исполнилось сорок лет. Толстые бревна, из которых построили зал, придавали ему несокрушимый вид. Отполированное годами дерево, казалось, впитало в себя боевые выкрики учеников, проходивших здесь суровую школу. Во время войн просторное здание служило казармой для самураев.