История Хэйкэ - Ёсикава Эйдзи. Страница 44

Были здесь такие, кто считал грубость и резкость выражений своего военачальника воплощением мужественности, но другие смотрели на его манеры косо, и Токико принадлежала к их числу. Киёмори будто слышал ее голос, говоривший: «Вот-вот, как раз поэтому придворные неправильно тебя понимают, а Тамэёси из дома Гэндзи и Ёситомо говорят, что ты неучтив. Теперь, когда все наши сыновья служат при дворе, пора бы тебе перестать себя вести, как тот Хэйта из Исэ, который шатался когда-то по рыночной площади!» Только жена и мачеха осмеливались делать ему замечания, и Киёмори, обычно мягкий и уступчивый с ними, как, впрочем, с большинством женщин, и на этот раз покорно выслушал бы Токико и пообещал ей исправиться. Но вряд ли он принимал всерьез ее упреки, ибо только лишь она пропадала из виду, то забывал свои обещания, и тому были свои причины.

Ему исполнилось тридцать девять лет, он находился в полном расцвете сил, и будущее по-прежнему лежало перед ним. Какое будущее – он мог только гадать. Киёмори еще не было ясно, какую роль ему суждено сыграть. Что его воспламеняло, так это всепоглощающая жажда действия. Он был готов сделать ставку на единственный шанс. Но эта ставка – жизнь, жена, дети, дом. И Киёмори не был склонен действовать импульсивно по первому вызову власти. Он подтвердил приказ, послав Мотомори с двумя сотнями воинов, но пока не подал и знака, что сам готов к нему присоединиться. Было 10 июля, и он смотрел, как солнце медленно склонялось к закату.

Для многих вопрос – поднять ли меч за императора Го-Сиракаву или поддержать Сутоку – представлял дилемму, но для Киёмори выбор был ясен. Он никогда не собирался вставать на сторону Сутоку. С самого начала он видел, что движение в поддержку прежнего императора было не более чем заговором, и за ним стоял Ёринага. А тот ждал от Киёмори помощи не больше, чем надеялся получить Киёмори, если бы он встал на сторону Ёринаги. Они являлись давними и открытыми противниками. Киёмори также слышал, что его дядя Тадамаса был в числе первых, кто присоединился к заговорщикам, но не это подтолкнуло Киёмори связать свою судьбу с императором. Объявив себя сторонником Го-Сиракавы, Киёмори рисковал бы жизнями не только своей семьи в Рокухаре, но и всего дома Хэйкэ по всей стране. Ошибочный шаг, сделанный в этот момент, бросил бы в ад несметное число женщин, детей и пожилых людей. Одна лишь эта мысль заставляла его колебаться. Послав Мотомори, он мог считать свой долг выполненным и ждать подходящего момента. Но громкий внутренний голос твердил ему, что момент настал, и искушал отбросить в сторону всякую осторожность. Другого такого шанса, он был уверен, у него не будет. Этот шанс открывал ему будущее.

И пока владетель Аки раздумывал и никак не мог решиться, на ум ему то и дело приходили воспоминания о любопытном случае. Он произошел на следующий год после смерти его отца Тадамори, когда Киёмори ехал в святилище Кумано. В поездке по морю из Исэ до Кюсю крупный морской окунь запрыгнул на борт и вызвал возбужденное восклицание лодочника: это предзнаменование счастливой судьбы для дома Хэйкэ. Киёмори сказали, что божество святилища Кумано послало этот знак за его набожность. Хотя Киёмори и высмеивал суеверия, в какой-то степени поверил в доброе предзнаменование. Ему было приятно думать, что это случилось в тот момент, когда он направлялся возносить молитвы за своего отца. Впрочем, последовавшие события едва ли выглядели как выполнение предсказания лодочника, поскольку вскоре к власти пришел Ёринага.

Но теперь Киёмори спрашивал себя, не является ли объявленная императором мобилизация в конечном счете тем шансом, который предвещало божество святилища Кумано. Конфликт между императором и Сутоку, очевидно, был не более чем заговором одной группы придворных против другой, столкновением чрезмерных амбиций, примитивной борьбой за власть. Кто он такой, чтобы связывать свою судьбу с ними в этой ожесточенной борьбе? У него имелись свои цель, мечта. Как глава дома Хэйкэ, он должен был увидеть, что род растет, процветает и сословие воинов кладет конец правлению дома Фудзивара.

Ближе к вечеру Токитада узнал, что с шестьюдесятью воинами прибыл Ёримори, сводный брат Киёмори. Он поспешил рассказать об этом Киёмори, который, как он знал, с предыдущего дня с надеждой ждал этого сообщения. Владетель Аки начал ужинать, но быстро покончил с едой, послав Токитаду с заданием привести к нему Ёримори. Киёмори сомневался, что его мачеха, госпожа Арико, разрешит сыну присоединиться к нему, ведь Ёримори едва исполнилось двадцать лет, и он не имел обязательств являться на помощь Киёмори. А если бы она убедила Ёримори поддержать прежнего императора Сутоку, Киёмори пришлось бы считать ее и своего сводного брата врагами, и эта мысль доставляла ему боль.

– О, вот и ты, Ёримори! – Лицо Киёмори прояснилось, засветилось от облегчения и нескрываемого удовольствия.

Ёримори, видимо опасавшийся, что своим опозданием вызвал недовольство Киёмори, приветствовал его почтительным поклоном:

– Все же я прибыл гораздо позже остальных, но прошу вас не осуждать меня и не считать это малодушием.

– Чепуха! Как ты сам мог убедиться, я даже еще не собрался… Стараясь не думать о чувствах нашей доброй матушки, я с надеждой ждал твоего появления. Расскажи-ка, что она тебе сказала.

– Она не дала мне никаких наказов, сказала лишь, чтобы я подчинялся вам безоговорочно.

– Не сказала, какая сторона одержит победу?

– Она плакала и говорила, что верит: прежний император не предполагал такого развития событий.

– Хорошо! – В это мгновение Киёмори принял решение. Его мачеха, входившая когда-то в свиту экс-императора, считала, что дело Сутоку почти безнадежно. Киёмори был склонен положиться на ее суждение. – Токитада, проследи, чтобы воины поели и как следует выспались. Мы выступаем утром между двумя и тремя часами.

Скоро Киёмори уже спал, но около полуночи проснулся и позвал троих братьев и сына Сигэмори выпить ритуальную чашу сакэ, которую поднесла им Токико. Она же помогла Киёмори надеть доспехи. На боку у него висел меч, который передал ему Тадамори. Ёримори был вооружен другим фамильным мечом дома Хэйкэ.

Здесь рассказ возвращается к смерти Тадамори, случившейся 15 января 1153 года, тремя годами ранее. У Тадамори, которому тогда было пятьдесят восемь лет, осталось шесть сыновей – Киёмори, Цунэмори, Норимори и Иэмори от первой жены, госпожи из Гиона, Ёримори и Тадсигэ от второй жены, Арико. Тогда он был главой Ведомства правосудия и преуспевал так, как никогда прежде. Годы жуткой бедности, в которые он воспитывал сыновей, заставили его задуматься об обеспечении благосостояния своего дома, и ни для кого не было секретом, что он скопил значительное богатство на расчетливой торговле с пиратами и контрабандистами, привозившими в большом количестве ценнейшие товары из Китая в порт Бинго, входивший в число его южных владений.

Когда за легкой простудой Тадамори последовало такое резкое ухудшение, что оставалось мало надежд на выздоровление, Цунэмори со слезами на глазах пришел к Киёмори и взмолился:

– Позвольте мне привести сюда матушку, чтобы она увидела отца в последний раз.

– Матушку? Кого ты имеешь в виду, когда говоришь «матушка»?

Киёмори сделал вид, что не понял. Их мачеха Арико не отходила от Тадамори, пытаясь его вылечить. Но не о ней говорил Цунэмори, а о госпоже из Гиона. Киёмори раздраженно подумал, что Цунэмори мало изменился. Он все такой же мягкосердечный, как в юности, хотя стал придворным сановником и обзавелся женой и детьми. Напоминание о матери отозвалось в душе Киёмори волной гнева.

– Даже если бы мы считали это необходимым, мы понятия не имеем о чувствах отца. Забудь о ней, Цунэмори, забудь совсем!

Слезы катились по щекам Цунэмори.

– Я не могу… Отец никогда ее не забывал. Когда нашей мачехи не было, он несколько раз меня спрашивал, что могло случиться с матушкой.

– Это правда, Цунэмори?