Амрита - Ёсимото Банана. Страница 17

Я прекрасно все поняла.

Казалось бы, ну подумаешь, тетка разболталась, решила поделиться своим плачевным жизненным опытом, но в ее голосе слышались ужас и боль человека, который нашел в себе смелость разрушить, сломать…

Джюнко ушла, и я осталась на кухне одна. Здесь было солнечно и жарко, как на полуденном пляже, мне захотелось пить.

Я достала из холодильника гренки и сок, уселась на диванчик перед телевизором и принялась за еду.

И тут вдруг поняла, что у меня натуральное похмелье.

Начала вспоминать, с чего бы это. Вспомнить удалось не сразу. Память работала не спеша, зависая, словно старый компьютер, со скрипом считывающий информацию с дискеты.

Ну, наконец-то!

Всю прошлую ночь, до самого утра, мы пьянствовали с Эйко.

Вчерашним вечером в старенький, грязноватый, но очень крутой бар, в котором я работаю почти каждый день, позвонила Эйко – самая красивая, самая элегантная из моих давних подружек.

– Сакуми, это правда, что ты ударилась головой и лежала в больнице? – спросила она.

И я удивилась. Неужели мы так давно с ней не виделись? А ведь кажется, встречались только вчера…

Но через несколько часов, встретившись с ней, как и договорились, в расположенном неподалеку от моей работы круглосуточном питейном заведении, я поняла, как много воды утекло с тех пор.

Эйко выглядела шикарно. В сто или двести раз шикарней, чем я могла себе представить. Вначале я даже перепутала ее с хостесс, которая завлекает посетителей в заведение; в результате чего почувствовала себя не в своей тарелке, когда эта самая хостесс вдруг заулыбалась мне и приветственно помахала рукой…

Я вошла в залитое светом флуоресцентных ламп полупустое заведение, обвела его глазами в поисках Эйко. За стойкой и на кухне копошился обслуживающий персонал в стилизованной униформе: «японцы глазами иностранцев». Из посетителей: молодая парочка, напившийся и уснувший дедок, три шумные корпоративные компашки и броская хостесс (по крайней мере, я решила, что это хостесс).

– О! Сакуми из «Блюберри» пожаловала, – подал из-за стойки голос хозяин заведения. Его нисколько не смущал тот факт, что бар, в котором я работаю, называется «Берриз». «Блюберри», «Берриз» – какая разница. К тому же здешний хозяин очень гордился своим черничным коктейлем «Блюберри сауэр», наверное, поэтому и запомнил меня как «Сакуми из «Блюберри»«.

И вот посреди этого полупустого ночного заведения моя неузнанная давняя подруга улыбнулась мне яркими напомаженными губами и приветственно вскинула руку с алыми ногтями.

Я, сбитая с толку словами хозяина, машинально помахала ей в ответ и снова обвела зал глазами. И лишь спустя несколько мгновений это сияющее улыбкой лицо наложилось на тот образ, который я хранила в памяти. И когда два эти образа слились воедино, я испытала удовольствие. Удовольствие узнавания.

На совершенно, казалось бы, незнакомом лице вдруг обнаружился такой знакомый, безупречной формы нос, затем и остальные черты молниеносно стали почти родными.

Это как найти правильный ответ в работе над ошибками. Шикарный вид – всего лишь «обводка» контуров, но когда вглядишься получше, то из – под впечатляющего красочного слоя вдруг проступает давно знакомый карандашный набросок. Я узнала мою Эйко.

– Привет. Давно не виделись, – сказала я, подсаживаясь к ней за столик. – Ты такая вся из себя шикарная.

– Честно? – Эйко улыбнулась. – Но это только внешне, а так я совсем не изменилась. А ты – просто другой человек. И вовсе не из-за короткой стрижки. Ты вся какая-то другая.

– То есть красивее я не стала. Правильно? – спросила я лишь для того, чтобы получить стандартный ответ.

– Красота здесь ни при чем, – с серьезным видом произнесла Эйко. – Сказать, что ты повзрослела… нет, тоже не то. Ты словно поменяла кожу. Понимаешь, что я хочу сказать?

– Ага. В последнее время мне часто это говорят. Типа, сбросила старую кожу.

Как бы я хотела посмотреть на себя в старой коже. На человека из недавнего прошлого, человека с моим лицом и моей памятью.

– Ладно, неважно. Давай выпьем, что ли, – сказала Эйко.

Уголки ее ярко – алых блестящих губ неправдоподобно идеальной формы слегка приподнялись, она усмехнулась:

– Что, смахиваю на проститутку?

Я кивнула.

– Ты же знаешь – так одеваются девчонки, которые сразу после университета устроились на работу в фирму, но по вечерам могут наконец-то позволить себе надеть любимый наряд. Только вот в твоем возрасте это выглядит уже как рабочая одежда.

– Ну да. Я, когда себе одежду покупаю, всегда выбираю то, что можно и на работу надеть.

– Так ты и вправду проститутка?

– Девушка из эскорта. Но не всегда. Так, изредка подрабатываю.

– Значит, ты все-таки ушла из фирмы, – сказала я.

Последнее, что я слышала о Эйко – от нее же самой, это рассказ о ее несчастной любви. Благодаря связям отца, она устроилась на работу в солидную фирму, но там у нее закрутился роман с одним из начальников, человеком уже немолодым, к тому же семейным. Эйко очень страдала… Ну и ну! Сколько времени-то прошло, однако. Все в жизни меняется.

– Ушла. А что мне оставалось? – сказала Эйко.

– А отец в курсе?

– Вот еще. Зачем ему знать. Это же позор для всей семьи. Я решила, что нужно уволиться до того, как птичка ему нашепчет на ухо всю правду. Надо сказать, он повел себя как джентльмен, не стал выяснять, почему я уволилась, не требовал найти другую работу. И на том спасибо.

– А с этим своим ты еще встречаешься?

– Ага.

– Ты его любишь?

– Вначале я его очень любила, а сейчас уже не знаю. Просто никого другого уже, наверное, не смогу полюбить. Он взрослый, самостоятельный человек. Знает много хороших мест, где можно приятно повести время, – я понимаю, что тебе это, может быть, и неважно… Опять же – у него работа. И мне с ним интересно. Понимаешь? Гораздо интереснее, чем с другими.

– В общем, ты попала, – говорю я.

– Ну да. – Она улыбается во весь рот. Моя подружка. Одна из тех женщин, которых, как ни убеждай, не переубедишь – им нравятся свидания без ссор, нравится, когда их балуют пожилые мужчины, годящиеся им в отцы.

Ну и ладно. Главное, что она больше не мучается и своей нынешней жизнью, кажется, довольна. Хотя в последнее время развелось много таких людей, которые поначалу смеются, но, стоит им выпить, – и они вдруг начинают плакать и жаловаться на судьбу. Может, это возрастное?

Что в Эйко осталось абсолютно прежним, так это присущая ей элегантная леность, легкая такая, изящная ленца.

Массивные золотые серьги, высокие каблуки, плотно обтягивающий фигуру костюм. Сияющие волнистые локоны (профессиональная завивка), едва прикрывающие шею. Маленькие сексуальные пальчики, белые как снег. Она во всеоружии, моя идеальная изящная подруга.

Сколько я ее знаю – то есть со школьных лет, ведь мы с ней бывшие одноклассницы, – она всегда была утонченной, приятной в общении, неизменно хорошо одевалась и почти не пользовалась косметикой. Девочкой она бьша искренней и в чем-то даже простодушной. Наверное, поэтому ничего не боялась.

Но хорошее образование и то, что она никогда не сталкивалась с нуждою, изнежило ее, она незаметно сделалась особой, не способной к борьбе, но привыкшей к роскоши. Ее сладкий голос, длинные ресницы, пренебрежение к деньгам и пожилые любовники – все это вместе – шажки и вешки на пути ее превращения в то, чем она стала теперь.

А так как я после падения почти ничего не помнила, то вспоминать, когда именно Эйко потеряла свои юношеские искренность и простодушие, не имело никакого смыла. Абсолютно никакого.

Ну и нечего жалеть о прошлом.

Не мое это дело – судить кого бы то ни было. Надо просто расслабиться и получать удовольствие от дружеского общения и выпивки.

– Ну, Сакуми, признавайся, – вдруг заявила Эйко. – Твоя черепная травма – из-за несчастной любви?

– Да нет. Я просто совершенно случайно свалилась с лестницы.

– А… Понятно. Ну что ж, все хорошо, что хорошо кончается. А почему ты мне не позвонила после больницы?