Амрита - Ёсимото Банана. Страница 35

– Ну смотри. Если передумаешь, всегда можешь нам позвонить.

– Я не умею звонить за границу.

– Это просто. Сейчас я тебе все напишу. Английский для этого знать не надо. – Я написала на листке бумаги набор необходимых кодов.

Он взял листок у меня из рук, просмотрел его наискосок и вдруг спросил:

– Саку, тебе Рюичиро по-настоящему нравится или это у вас так – ничего серьезного?

Опять вопрос на засыпку…

– А почему ты спрашиваешь?

– Ну… мама, когда влюбляется, она каждый 'вечер куда-нибудь ходит. А ты всегда дома.

– Наверное, это потому, что я не умею влюбляться.

– Значит, это судьба?

– Ну… В каком-то смысле, наверное, судьба. Нам с Рюичиро никак не убежать друг от друга. Вот и получается, что выбора как бы нет.

– Ха! Я как раз то же самое хотел сказать, – радостно сообщил брат. – У вас просто нет выбора.

Я смотрела на него и не могла понять – он говорит это, потому что ревнует или потому что предвидит наше с Рюичиро будущее.

Я чувствовала, что моя любовь – это что-то столь же невероятное и ослепительное, как та летающая тарелка, которую мы с братом видели в синтоистском храме. Для того чтобы изменить будущее, для того чтобы у нас появился выбор, нам с Рюичиро надо во что бы то ни стало держаться друг друга. Не важно, что будет потом, но сейчас мы должны крепко взяться за руки и совершить прыжок – иначе потеряемся в водовороте стремительно меняющейся жизни.

Это похоже на какой-нибудь изыск типа «механизма автоматического открывания дверей». Такого рода изобретения иногда показывают по телевизору в передачах для буйных изобретателей: бильярдный шар катится по трубе и падает в ведро с водой, вытесненная шаром вода выплескивается наружу и течет на мельницу, мельница крутится, срабатывает включатель, вслед за ним еще один, и наконец после многошаговой цепочки бессмысленных на первый взгляд действий цель достигнута – нам показывают открывающуюся дверь.

Ветер подул в нужную сторону, и изобретатель вдруг стал миллионером.

Разбогател, что называется, на соломе.

Повезло. Бывает и такое.

… Человек, зависящий от другого человека, бессилен. Но на самом-то деле это кажущееся бессилие. Он может все.

Он черпает силу из бессилия, он играет и в процессе игры совершает прыжок за прыжком. Здесь можно ошибиться и тем не менее уцелеть. Но сирена внутри тебя не выключается ни на миг. Загораются лампочки: «Неверно!», «Сейчас!», «Не так!». Противиться этим сигналам невозможно, и ты раз за разом прыгаешь в никуда…

Рюичиро, как и обещал, пришел тем вечером в «Берриз» и привел с собой Кодзуми, который настолько не соответствовал моим представлениям о «смуглых парнях, живущих на пляже», насколько это вообще было возможно. Никакого загара не наблюдалось. Его матово – белая кожа была начисто лишена пигментов. Светлые, почти прозрачные глаза, льняные волосы.

Кодзуми оказался альбиносом.

«Вот это да!» – подумала я, пока Рюичиро представлял нас друг другу.

– Приятно познакомиться, – белокожий Кодзуми улыбнулся от уха до уха. Пусть южного загара он так и не приобрел, но южная улыбка была при нем.

В тот вечер посетителей в баре не было.

– Так ты в Японии?! – Хозяин страшно удивился, увидев Рюичиро, и тут же принялся его о чем-то расспрашивать.

Теперь мы с Кодзуми были предоставлены самим себе. В полусумраке бара он казался гипсовой статуей.

– На Сайпане меня ждет жена, – неожиданно сказал он. Я чуть со стула не упала. Хорошенькое начало для светской беседы. Неужели я похожа на одну из тех девушек, которые только и ждут случая завести роман с другом своего парня?!

– Да что вы говорите! – сказала я.

Кодзуми пропустил мою язвительную реплику мимо ушей.

– Мне кажется, вы с ней обязательно подружитесь, – он снова улыбнулся своей широченной улыбкой.

– Она родилась на Сайпане?

– Нет. Она японка. Ее зовут Сасэко [20].

– Сасэко?! Не может быть!

Наверное, это было не очень-то вежливо с моей стороны, учитывая, что я видела Кодзуми в первый раз в жизни. Но я просто не смогла удержаться от этой вполне естественной реакции. Назвать дочку Сасэко? Господи, кому это могло прийти в голову?! Назвали бы ее сразу: Дырка или Давалка…

– Значит, все-таки может, – сказал Кодзуми. – Да ты не смущайся, я уже привык. Все удивляются, когда в первый раз слышат. У нее родители были очень жестокие. Если тебе интересно, я могу рассказать историю ее имени. Хочешь?

Я кивнула.

– Ее мама была алкоголичкой. Она окончательно спилась и умерла к тому моменту, как Сасэко исполнилось три года. Незадолго до этого случайно выяснилось, что папа Сасэко ей вовсе не папа и что ребенок родился от кого – то, с кем мама девочки переспала по пьяни. Он пришел в бешенство и, не сказав неверной жене ни слова, отправился в мэрию и изменил девочке имя. Назвал ее Сасэко. Мама, между прочим, про это так и не узнала.

– Н-да…

– Вот. А так как папа Сасэко был якудзой, то ему не с руки было возиться с маленьким ребенком. Поэтому он отдал девочку в приют, где она и жила, пока ей не исполнилось шестнадцать. Потом она встретила какого-то парня и вместе с ним приехала на Сайпан. Ты только подумай, в первый раз в жизни она оказалась там, где над ее именем никто не смеялся. Никто из сайпанцев не называл ее Давалкой. Им даже в голову это не приходило.

– Ничего себе!

Мне было странно, что, рассказывая эту историю, Кодзуми не перестает улыбаться. И голос у него тоже был какой-то странный – хриплый и монотонный.

– … С тех пор как я познакомился с Сасэко, в ее жизни многое изменилось. Оказалось, что у нее есть сверхъестественные способности. И она наконец-то нашла свое призвание.

– А что у нее за способности?

– Как я уже говорил, родители Сасэко были не в восторге, когда она родилась. То есть желанным ребенком ее никак не назовешь. Так вот, еще в утробе матери она чувствовала эту нелюбовь. Она знала, что снаружи ничего хорошего ее не ждет, что весь мир против нее, только вот выбора у нее особенно не было. Из утробы не убежишь. Младенец даже не может перестать чувствовать и слышать те вещи, которые ему неприятны… Сасэко привыкла терпеть и ждать, но, в конце концов, боль и тоска стали настолько невыносимы, что с ней произошла внутренняя метаморфоза. Ей открылся некий новый путь, и она научилась общаться с «иными».

– Какими такими иными?

– С духами.

«Ну вот, приехали, – подумала я. – Только духов во всей этой истории и не хватало».

– И теперь вместо того, чтобы ублажать мужчин, она утешает духов. Это ее работа. Она поет во время ритуала поминовения.

– Поет?!

– Ну да. Ты обязательно должна послушать! – с гордостью сказал он.

– Я слышала, у вас на Сайпане духов – тьма – тьмущая.

– Ага, тьма – тьмущая, – согласился Кодзуми и поднялся с места. – Извини, я на несколько минут тебя оставлю.

Он пошел в уборную.

– Ну что, поговорили? – спросил Рюичиро, наконец повернувшись ко мне.

– Где ты его откопал? Он же ненормальный.

– Зато очень честный. Он никогда не врет. Никогда.

Ну раз Рюичиро говорит, что Кодзуми не врет, значит, не врет. И, следовательно, все, что он мне рассказал, – это чистая правда. Хотя все это очень и очень подозрительно.

На прощанье я сказала Кодзуми:

– Ну что ж, передавай жене привет. Только вряд ли она захочет со мной дружить, я ведь даже в духов не верю.

– Не беспокойся. Обязательно захочет.

Луна освещала ночную улицу. Прозрачные глаза Кодзуми красиво сияли в лунном свете. И я вдруг поняла, что он вовсе не сумасшедший, хотя говорит довольно странные вещи, да и выглядит, прямо скажем, не совсем обычно. И аура у него особенная – воздух вокруг него пахнет, как пустынный пляж, залитый светом луны, или как тенистое кладбище в яркий полдень. Тесно переплетаясь, в нем сосуществуют свет и смерть. Такой вот он человек. Раньше я таких не встречала.